Взревели моторы и мы, выехав на дорогу, понеслись по Москве, потом оказались в Лефортово, выехали на шоссе Энтузиастов, юноша куда-то исчез, мы с Красавцем заехали в какой-то кабак, где напились тёмного пива.

Напиваясь всё сильнее, ловила себя на странных мыслях. Мне тогда вдруг захотелось послать всех ко всем чертям: Дениса, Крылатого, и мчаться с этим роскошным парнем на его мотоцикле вечно, ни о чём не думая...

Как потом оказалась в мастерской при лагере, и куда девался байкер, так и не вспомнила. Газету, на которой он написал номер своего телефона, по рассеянности, порвала о чём потом горько пожалела, так как вскоре была изгнана из этих мест, и байкер не смог разыскать меня, приехав туда, когда меня уже там не было. Мне рассказали старые знакомые по службе, что он меня разыскивал, но там никто не мог сказать моих координат, так как в тот день там не оказалось тех, кто бы мог знать мой московский телефон или адрес.

Поняв, что порвала газету с номером телефона байкера, найдя на ней лишь последние две цифры и одну букву от имени, я залилась слезами, но исправить уже ничего нельзя было. Просто стала его ждать, но не дождалась. Разминулись мы... С тех пор его не встречала ни разу. Оказывается, его давно уже нет в живых. Он разбился на мотоцикле вскоре после того, как меня уволили с работы, и он не нашёл меня.

А пока жизнь продолжается. 1999-й год. Работаю через пень-колоду, пытаюсь расписывать потолок клуба, но то заболею, то напортачу, еле крашу…

Денис нашёлся, у него мама тяжело больна, не встаёт с постели, он много времени проводит дома с ней...

Меня это не убедило, но я спорить не стала. Я не сказала Денису о том, что не плохо было бы позванивать или написать, а то «я волнуюсь». Конечно, я не волновалась, напротив, разлюбила его уже давно, но привычка и чувство собственника мешало мне признаться себе в этом и просто перестать жить в нашем общем доме. Если бы я не порвала газету с телефоном моего нового знакомого, то, не раздумывая, так бы и поступила. А в результате, потеряла лицо, и вся жизнь пошла наперекосяк. Чувствуя это, я всё равно, не делала первого шага. Ждала каких-то выяснений отношений… не удобно было бросать, как-то сама на это не решалась, не зная ещё, что зря боялась.

Мне тогда было не очень хорошо. Нищета надоела, хотелось от жизни праздника... Надоело и то, что моей красоты в упор не видит ни один стоящий мужчина, разве что, меня оценил тот красивый мужчина на байке, но я собственными руками уничтожила единственную нить, нас связавшую, сдуру порвав эту чёртову газету.  Денис тоже, несмотря на то, что сладко пел о том, как я прекрасна, мало что в этом смыслит. Вероятно, если бы он понимал то, насколько я красива, то побоялся бы подойти ко мне знакомиться. Я так думаю. Он же был очень робким человеком, каким-то нерешительным.

А западают на меня, в основном, одни уроды конченные! Байкера своего я потеряла, а кроме него до тридцати одного года не встречала ни одного нормального мужчины вообще.

До моего увольнения оставалось всего ничего.

Взрослая жизнь

Прошло время, и пришла беда. Был 1999-й. Этот год не был счастливым. Неизвестно, как бы пережила своё тридцатилетие, если бы попросту не забыла о том, какой сегодня день и месяц, так как была поглощена насыщенной молодой, творческой жизнью, не подозревая о грядущей беде, которая, как и конец света, придёт внезапно. Но она всё откладывалась на неопределённый срок, что вконец измотало меня сгущающимися тучами, накаляющейся обстановкой и всяческими грозовыми предчувствиями.

Было лето. С него, этого августа, и начались неприятности, а точнее - произошла катастрофа - я в 30 лет осталась без работы, а до этого, меня вдруг подло предал Денис. Это было неожиданно, как удар под дых.

Бросил он меня после восьми лет т. наз. «гражданского брака», а на самом деле, сожительства. А я-то думала, что мы - родные люди, родственные души...

Такой же «свободный сокол», как и я, живший у своей мамы. Мамсик, так называемый. Он не только сидел жил с матерью, но и был её подкаблучником. Ему было под сорок, а он слушался свою мать, как в детстве. Меня это смущало, и я не раз ссорилась с ним по этому поводу. Я, конечно, не ругалась, всегда говорила тихо, выражала своё недовольство сдержано, с улыбкой, мягко подбирая аргументы.

Когда его мать стала тяжело болеть, я роптать перестала. Болеет же человек, а Денис просто хороший сын...

И вот, его мать умерла. Это произошло летом, как раз вскоре после моего знакомства с байкером и горя от его потери. И тогда я, готовая порвать с Денисом, решила, что это судьба и вновь решила отношений не прерывать, по крайней мере, пока.

Когда я узнала «почему-то» от чужих людей о смерти матери Дениса, то притворно, наигранно взгрустнула, стала старательно сочувствовать его горю, поспешила на похороны, куда меня, вероятно, «от горя, забыли пригласить», а сама втайне ото всех воспрянула духом. Теперь он женится на мне! И у меня, наконец-то, будет то, о чём я так долго мечтала. Но,  просчиталась.

Это было не просто неожиданностью, а ножом в спину! Предательства от этого человека, честно говоря, я не ожидала. Я искренне думала о том, что он меня любит, а оказалось, что он любить не способен… и как это понимать?..

А всё было очень просто. Я была молодой красавицей, интересным человеком, хорошей любовницей, но никак не годилась в жёны. Ему была нужна женщина, которая «мать», по психологическому типу, а я на роль мамы совсем не подходила. И вот, он нашёл себе такую «маму» уже полгода назад, когда его мать ещё была жива, хотя и сильно болела. Женщина эта была высокого роста, плотного телосложения, с большими ступнями и кистями мощных рук, грудастая, широкоплечая, с мощной шеей и небольшими усиками над верхней губой. Она была даже не красивая и старше Дениса. Ей было уже за сорок, и я не понимала, как он мог такую красивую меня променять на эту «тётю». Она жила в Москве, одна(!) в трёхкомнатной квартире сталинского дома. Её дети выросли и жили отдельно, родив уже ей внуков, а первый муж у неё умер. Уж как она снюхалась с моим сожителем, я не знаю. Предполагаю то, что они познакомились на новой работе, куда ушёл от нас Денис или они познакомились раньше, и она устроила его на эту работу по знакомству.

Денис женился на ней вскоре после смерти матери, втайне от меня.

Потом так же, тихо, съехал из нашего съёмного дома и перевёз в её просторную квартиру свои вещи, пока меня не было в нашем съёмном доме!

Свою квартиру он сдал. Кроме того, у этой дамы была ещё и большая дача, очень хорошая, с большим садом. Он потом выкладывал в социальных сетях её фотографии. Теперь у них двое детей..., близнецы. Наверно, тётушке делали ЭКО, и сейчас они уже большие. Но вернёмся в август 1999-го.

Того, что Денис тихонечко съехал, я заметила не сразу. О том, что умерла его мать, узнала случайно и тут же побежала на похороны, принялась, как дурра, обнимать безутешного Дениса и выражать ему «искреннее» сочувствие. Я не придала значение тому, что на поминках распоряжались какие-то тётушки.

Странное поведение Дениса объяснила себе горем, которое ему трудно пережить, ведь он так любил свою мать…

А вёл он себя действительно странно. В глаза мне посмотреть избегал, был очень смущён, низко опускал голову, тёр переносицу, постоянно норовил от меня отойти и постоянно ходил в ванную комнату мыть руки. Это я потом вспомнила. В тот же день, когда мы приехали с кладбища к нему домой, я с интересом разглядывала квартиру. Я была впервые у него в гостях. Увидела фотографию его мамы, женщины с властным лицом, тонкими сжатыми губами, широкой шеей, нависающим лбом, низкими бровями…

Войдя в крошечную комнату Дениса, была озадачена. Она вся была забита так, что не было места, что бы воткнуть на полку пузырёк с духами, например, если бы я пришла туда. Кругом шкафы, тумбочка, письменный стол, этажерка, тахта, полки с книгами, среди которых было полно детских, а ещё игрушки повсюду. Медвежата, машинки, даже пирамидка стояла и неваляшка! И это у мужчины, которому вот-вот стукнет сорокет!

Меня это тогда смутило и озадачило. В комнате матери стоял огромный стол, а кровать её была поставлена на бок, что бы освободить гостям место. Всё равно было очень тесно. Едва все поместились за столом. Я сидела рядом с Денисом, не сказавшим мне почти ни одного слова, и не знала, что делать. Он меня ни с кем не знакомил. Я там никого не знала. И чувствовала себя неудобно, так как со мной никто не разговаривал, как будто меня и не было.

Пару раз заметила, что люди спрашивают друг у друга, кто я такая, им отвечали что-то сквозь зубы, они понимающе кивали, бросая на меня косые взгляды. На мои вопросы к Денису о том, почему он никому меня не представил, он тихо отвечал: «Потом, всё потом!»

Остаться он мне не позволил, сказал, что ему помогут всё убрать, велел ехать в наш с ним дом и ждать его. Я, как дурочка, его послушалась и уехала. Уходя, краем уха услышала странные слова, и мне показалось, что это был голос Дениса. «Вот видишь, как всё просто? Сказал ей, что бы уходила, она и уходит. Проблем не будет, не волнуйся!» И я тогда подумала, что это говорит не он, просто похожий голос. Я ушла и стала ждать Дениса в нашем с ним любовном гнёздышке, но так и не дождалась.

Тогда, уехав в Москву, к родителям, принялась ему звонить, но телефон его не отвечал. А я не знала того, что он больше полугода не платил хозяйке дома, где мы с ним жили, и всё недоумевала, куда же он делся, куда подевалась его одежда из шкафа, любимая чашка, магнитофон...

Пришла на их с мамой квартиру, но на мои долгие звонки никто не отозвался. Я около часа в дверь звонила. Дверь мне так и не открыли.

Как-то не верилось, что мой Денисочка способен так, втихую, смыться. Я пошла в милицию, но меня там отшили, так как искать пропавших людей может только родственник. На мои доводы о том, что его единственной родственницей была мать, недавно умершая, а я его невеста, не были услышаны.

На работе прозвенел уже второй звоночек, ко мне прицепился Крылатый и начал кричать: «Сколько можно расписывать один только потолок? И цвета какие-то тусклые, тёмные, и непонятен сюжет, люди недовольны, просят объяснить смысл написанного. Лагерь православный, между прочим, а на потолке птица Сирин и Гамаюн! Это же язычество! Ну что ты ревёшь? Прекрати реветь, иди работать, а то я уже начинаю терять терпение!»

От нервного перенапряжения я слегла с очень тяжёлой простудой. Хорошо, что не с гриппом, иначе мне бы пришлось не сладко. Болезнь застала меня, к сожалению, в нашем с Денисом съёмном жилище. Дениса всё ещё не было, он так и не объявился, некому было элементарно купить лекарства, подать еды-воды и затопить печь. Приходилось самой вставать, топить печь, греть себе чай. Обычно, не дождавшись того момента, как чайник закипит, я засыпала. В шерстяных носках моих была горчица, на голове  шерстяной платок. Из распухшего носа лило, всё тело сотрясал сильный кашель.

Потом явилась хозяйка дома, как я потом догадалась из смысла её брани. Будучи дремучей бабой, крайне невоспитанной, посверкивая золотыми зубами, прямо с порога, она безобразно разоралась, что ей за полгода деньги «не плочены». Я, простуженная, лежала в это время в постели, пила горячий чай с малиновым вареньем. На меня вылился целый ушат смертельных оскорблений, из-за чего мне стало плохо с сердцем даже. Меня называли чуть ли не проституткой! От ужаса и неожиданности я чуть не задохнулась, и не могла вымолвить ни слова!

Арестовав мои оставшиеся там вещи (благо, не многие и не так уж нужные), эта отвратительная хамка грубо вытолкала меня на дождь, ещё совсем больную, с бронхитом, прямо в тапочках и пижаме. Когда я пыталась говорить, что бы меня не оскорбляли, а дали собраться, и пыталась требовать назад свои вещи, эта ужасная особа схватила какую-то дубину, размахнулась, и, если бы я не выскочила на дождь, она бы ещё меня и покалечила. Я потом была рада, что ничего важного и ценного там не держала. Жаль было только норковой шубы, подаренной Денисом. Поняв, что шуба эта новая и вполне может стоить полугодового проживания в сельском доме, я благополучно забыла о долге, хотя итак не беспокоилась бы о нём, так как тот моральный ущерб, который я тогда потерпела, вполне окупался моим проживанием полгода в сельском доме без особых удобств.

Оказавшись на сельской улице, под дождём, в пижаме и тапочках, вздрогнула от обдавшего меня холода. Зато острая боль в сердце от свежего воздуха поутихла. Зная, что на меня глазеют изо всех окон, быстро пошла к строящемуся лагерю, дав волю слезам лишь на шоссе, где не было фонарей, но был только лес. Сначала хотела пойти в милицию прямо в пижаме и подать заявление, но вспомнила о последнем моём туда визите, когда пыталась искать Дениса, и отказалась от этой затеи.

Вторым моим желанием было - поджечь дом этой сволочи. Но, понятное дело, не стала сеять зло.

Всю дорогу горько рыдала осипшим горлом от незаслуженного оскорбления, холода и слабости больного человека и, подойдя к нашему объекту, уже больше не могла плакать. Успокоившись, деловито вышагивала пешком по посёлку под улюлюканье случайных подвыпивших прохожих, так как их смешил мой вид, в пижаме. Поскольку на мне были тапочки, то носки мои вскоре намокли. Шла быстро, опасаясь осложнений, и благодарно молила Господа Бога о том, что, как бы предчувствуя это, вывезла из того дома документы, всё важное и необходимое. Как будто что-то торкнуло: «Шмотьё и ксиву срочно вывози!» А то пришлось бы ещё и паспорт восстанавливать!

Мне даже стало смешно от этой ситуации. Иду в пижаме... Наконец-таки дошла до своей мастерской. Там вскипятила себе чайник, заварила чай, открыла банку мёда, попарила ноги и улеглась в постель, укутавшись и, не спеша, попивая чай с мёдом. По радио шла передача о женщинах, которых обманывали мужчины самым циничным образом. Вспомнив произошедшее, мне стало снова неприятно, и я подумала: «Неужели и меня тоже так же обманули?! Невероятно!» Но думать уже не могла - так хотелось спать. Заснула и проспала всю ночь. Болела я ещё недели две. Крылатый, который, обычно, приходил и приносил то парного молочка, прямо от коровки, то дровец с поленницы или ведро воды с колонки, тоже куда-то пропал. Я запаслась водой, дровами, что бы в сени прохладные не выходить, а, тем более, на двор, топила и топила печь. Слава Богу, никаких осложнений ни на сердце, ни на почки, после моей прогулки в пижаме по дождливой погоде, не произошло, но простуда моя затянулась, и я очень долго болела.

Наконец, стала выздоравливать и вспомнила о Денисе. Телефон всё молчал, о нём ни слуху, ни духу.

У нас с ним было очень небольшое количество общих знакомых. Им звонить мешало самолюбие, и я решила обратиться к ним в самом крайнем случае.

Когда окончательно выздоровела, поехала искать Дениса. В его квартире всё также никого не было. Мне это сказала соседка, которой надоело слушать, как я барабаню ногами в дверь и ору.

Поэтому пришлось прийти к нему на работу к обеду и позвонить с проходной. К телефону подошёл его приятель и очень убедительно солгал, что Денис с бригадой опять выехал на объект. Не поверив, продолжила стоять в проходной. Но что я могла сделать, когда у него такие хорошие друзья? Вот у меня-то друзей не было. Крылатый был, да и тот вскоре предал.

В это время, как потом узнала, мой вероломный сожитель, пока его приятели вешали мне лапшу на уши, отпросился у начальника в отпуск за свой счёт и, выскочив через окно, сбежал через другой выход. Я этого, понятное дело, тогда ещё не знала и стояла в проходной, как ослик. Вышел другой его товарищ и, честно глядя мне в глаза, солгал, что они ошиблись, ни на какой объект Денис не уехал, но, «как оказалось», пару дней назад уволился и здесь больше не работает. Вероятно, сам Денис, прыгая в окно и удирая, позвонил ему и велел это сказать. Получилось у него очень убедительно. Пятёрка за актёрское мастерство! После такого мне ничего не осталось, как, не солоно хлебавши, возвращаться домой. Но я упрямо стояла и ждала, чувствуя кожей, что меня обманывают. Но не знала, что предпринять, что бы этот обман раскрыть, поэтому просто стояла.

Я глубоко задумалась. В том, что меня подло кинули, сомнений не оставалось, но хотелось в глаза этой сволочи поглядеть и услышать от него объяснения, за что он так со мной поступил. Чем я его так обидела, что он повёл себя со мной так не по-человечески.

Меня это поразило, я не могла поверить своим ушам и глазам. Не понимала, почему это со мной происходит. Почему меня обманывают?

В течение недели приходила к началу рабочего дня в эту контору. Страдая под любопытными взглядами проходящих сотрудников, тупо стояла на проходной всё утро, потом опять пришла туда на весь обеденный перерыв, а потом и вечером - с половины четвёртого до восьми(!), не зная, куда себя деть от стыда перед проходящими мимо гражданами. Они смотрели с иронией и сочувствием, наверняка, будучи в курсе происходящего, и мне было так неприятно, что хотелось провалиться сквозь землю.

Краем уха слышала, как один парень сказал другому: «Никогда бы не бросил такую киску - он указал на меня - ради той...». Наконец, когда была вконец вымотана этими стояниями в проходной вторую неделю, пришлось интеллигентно поверить в то, что Денис действительно уволился.

Через какое-то время мне со злорадным удовольствием (чего уж… было!) рассказали обо всём, что случилось. Слава Богу, разговор был по телефону. Иначе мне пришлось бы во время получения новостей, ещё и держать лицо, что бы не доставить рассказчику ещё большей радости выражением своего лица. Поведали, что он квартиру мамину сдал, а живёт у своей недавней жены, которая его на 8 лет старше. У неё ни лица, ни фигуры, зато она печёт отличные пироги, водит автомобиль, хорошо ведёт хозяйство, очень домовита и заботлива. Она стала новой мамой моего бывшего друга.

С работы я полетела вскоре после этого. У меня стало всё валиться из рук. Депрессия была очень сильная. Ну никак не могла я вместить в себя то, что со мной можно поступить вот так.

Между тем, Крылатому надоела моя постоянно зарёванная физиономия вместо привычной арбузной улыбки и бесконечных острот за бутылкой пива. Работать стала из рук вон плохо, в мастерской меня последнее время не было, тем более, что расписывать, по сути дела, так и не начала, потолок закатали снова, так как я его запорола, и нужно было начинать заново, но к этому никак не могла приступить. Меня пугали белые стены, потолки и первое прикосновение кисти. Я несколько лет делала эскизы к росписи лагерных построек, в том числе, и храма, разрабатывала систему росписи по книгам и трудам Сарабьянова, Квилидзе и прочих специалистов. Я любовалась предстоящей мне работой. В то время, как моя знакомая, работавшая художницей в одном из подмосковных храмов, совсем молодая, безбашенная девчонка, уже написала несколько фресок и разработала проекты, которые тут же начали воплощаться в жизнь, я только раскачивалась. А как же иначе? Эта молодая да ранняя вообще не думает, кое-где, конечно, напортачила. А мне уже тридцать, и я от груза ответственности робею, не смею приступить...

Как же ругала себя за то, что не начала работу этак годиком-двумя ранее! И вот, доигралась! Звонит подружка. Она торгует свечами и ведёт бухгалтерию. Звонит она мне и орёт: «Скорее приезжай! Приехал какой-то святой мудак с архаровцами, на нашего батюшку насел и собирается здесь всё расписывать, и церковь тоже, а твои работы хает, сволочь!»

Всыпав в глотку горсть таблеток успокоительного, еду туда. Приезжаю. Мастерская нараспашку, там какие-то девицы порядок наводят. Я их тут же выгнала и заперлась изнутри, собираясь героически держать оборону. Но под действием успокоительных пилюль моментально отрубилась на целые сутки. Проснулась вся ватная и, еле ползая, захотела приготовить себе чай с лимоном. Но обнаружила, что кто-то выключил электричество и перекрыл кран во дворе, подающий воду с колонки. Вода в чайнике, на моё счастье, была, и я вскипятила чайник на газовой плите. Сижу, пью чай при свечах, так как начинались сумерки, а окна завешивала плотными шторами, что бы любопытные не глазели.

Глотая ароматный напиток и откусывая от кекса, не чувствуя вкуса и с глазами, полными ужаса, думаю о том, что со мной происходит. 

Поначалу Крылатый увлёкся мной, может быть, как мужчина, рассчитывая, вероятно, на развитие наших с ним отношений, зная, что я не девственница, а веду свободный, богемный образ жизни. О его супруге не могу сказать ничего плохого вообще. И внешне красива, и детей нарожала, и человек очень хороший - само совершенство. Но, может быть, излишне серьёзна и ответственна. А мужу-то её это слегка обрыдло. Хотелось чаще отдыхать, расслабляться, пиво пить. Ему нравилось проводить со мной время. Мы вместе пили пиво у меня в мастерской, рассказывали анекдоты, хохотали до упаду. От хохота разжиревший Крылатый не раз громко выпускал газы, что вызывало новый приступ неудержимого хохота. Он любил, когда я его развлекала, изображая наших общих знакомых.

Потом он начал понимать, что у него нет шансов на то, что бы меня склонить к интиму, а когда случилась эта история с Денисом, он, как будто, во мне и вовсе разочаровался. Его поведение изменилось разительно.

Между нами, когда-то друганами, встала стена отчуждения и непонимания. Вероятно, его шокировали перемены во мне. Его весёленькая подружка из беззаботной девчушки в одночасье превратилась в больную, несчастную, совсем не контактную тридцатилетнюю женщину.

Он свежим взглядом посмотрел на сорокапятилетнюю супругу, «ягодку опять». Ходила она в богатой цветастой шали и роскошной шубе в пол, сшитой из голубой норки, всегда очень красивая, подтянутая, спокойная и не унывающая, несмотря на постоянные хлопоты, болезни детей, проверку их уроков, недосыпания…

И Крылатый ужаснулся, как мог даже подумать о том, что бы изменить ей. И с кем! С этой неудачницей красноносой, что лежит в постели и куксится вместо того, что бы работать, а потом и вовсе в Москву свалила к родителям под крыло и до сих пор не вернулась.

Крылатый не был злым человеком, но ему было на всех, кроме его семьи, мягко говоря, наплевать с высоченной колокольни, и он изящно вышиб меня оттуда, наняв бригаду лихих художников, отлично зная, что ему не придётся меня увольнять, так как после такого сама уйду.

И вот, приехала эта бригада, состоящая из молодых мужчин и девиц в моё отсутствие. Мужчины сразу пошли в церковь всё фотографировать и осматривать, а двоих девиц оставили под видом уборки устраивать наглый шмон и разорение в моей мастерской. За этим занятием я их и застала. Вытолкав их оттуда с истерическими воплями о грабеже, что денег большая сумма пропала, и что бы вернули, а сюда не совались, я заперлась, как уже написала. И вдруг из меня, словно бы, вынули скелет. Я упала в кровать и тут же провалилась в глубокий сон.

Спала так крепко, что не слышала того, как эти захватчики и Крылатый ко мне полчаса ломились. Когда услышала и от этого проснулась, была не в состоянии встать и подойти к двери, что бы спросить, что им надо и попросить отойти от двери, поэтому мне некоторое время приходилось слушать стук в дверь. Под этот стук я снова заснула.

Тогда они перекрыли кран и выключили электричество. Это всё я, так же, узнала после.

Напившись чаю, глотнув ещё успокоительного, что бы не заистерить, потащилась к Крылатому. Он стоял в окружении тех самых лихих художников во главе с седобородым бригадиром - олицетворением святости и благочестия. Святоша что-то долго и обстоятельно говорил Крылатому, усиленно его обрабатывая. Я подошла и старательно сделала на лице улыбку. Улыбка получилась жалкой.

- Мне необходимо срочно с Вами переговорить, - сказала, демонстративно игнорируя остальных присутствующих.

- Почему ты не открывала?! - недоуменно спросил Крылатый, а новые сотрудники и не подумали оставить нас одних.

- Крепко спала на успокоительных... а вы, граждане, не могли бы отойти? Мне нужно переговорить со начальником без посторонних! Я очень Вас прошу уделить мне пять минут, скажите им, пожалуйста, что бы вышли на свежий воздух! Мне бы хотелось наедине... Э... господа! Ну выйдите! Поимейте совесть! Или нам выйти?

Боевые граждане отошли к дверям и оттуда зыркали на нас с Крылатым.

- Без обид! - сказал мне Крылатый, - я вижу, что за несколько лет дальше эскизов работа не продвинулась, между тем, как я ежемесячно выплачиваю тебе зарплату! Эти люди помогут тебе быстрее начать и закончить работу. Я нанял их только для того, что бы они тебе помогали, и скажу им, что бы они вели себя корректно. А теперь иди и приведи себя в порядок. Нельзя выходить из дома в пижаме и тапочках.

Я изумлённо себя оглядела и увидела, что не одета, хотя точно помню, что очень старательно одевалась... Крылатый подтолкнул меня пухлой лапой к выходу. Я, пристыженная и опустошённая, вернулась в мастерскую.

С этого момента мне пришлось делить свою любимую мастерскую с чужими людьми. Между ними отношения были более, чем нежные, на меня же они поглядывали более, чем настороженно и не воспринимали, как коллегу и своего человека, несмотря на общую профессию.

Говорили они со мной нарочито вежливо, несмотря на мои срывы, но я чувствовала холод, исходящий от них и жуткую несовместимость. Сознаю. Вела себя безобразно. Истерики закатывала, всю посуду перебила, но никого этим не проняло. Эти люди были ко мне настолько равнодушны, что их не задевали даже оскорбления с моей стороны. Я продолжала обвинять их в пропаже денег, которые не пропадали, но они ровными голосами отвечали, что никаких денег не брали и даже предложили мне обыскать себя.

 Их бригадир, седой, бородатый русич лет пятидесяти, благочестивый такой, сразу устроил в лагере свои порядки. Около него находиться было и холодно и душно одновременно.

Теперь я уже не была одна в своей мастерской. Меня попросили увезти в Москву кассеты с записями песен Гребенщикова, Шевчука, Цоя и Башлачёва, а из моего(!) магнитофона отныне разносилось лишь завывание церковных хоров, вгоняющее и без того в тоску своей заунывностью. В конце концов, я увезла свой магнитофон в Москву, заменив его миниатюрным плеером с наушниками, что бы слушать то, что мне хотелось.

Продолжение следует