Ирина родилась в семье научных работников, а это значит, что растили её кое-как, вперемешку с научной работой, забывая порой о том, что у ребёнка грязные колготки или ноги намокли. Поэтому Ира часто простужалась, мучилась животом и прочими недугами. Детство и отрочество Ирочки пришлись на самый унылый, застойный советский период. Это – серые, толстые колготки, которые спускаются, образуя гармошку на коленях и щиколотках. Это – уродские мальчишеские стрижки и косички у девчонок с вплетёнными лентами, «корзиночки» и «баранки», одежда тухлых цветов, пучеглазые куклы из пластмассы с морковного цвета щеками. Это, когда ничего невозможно купить для того, что бы перекусить, только сдобы полно всякой в булочных. Булки, рогалики, бублики, крендели, калачи… от этого все взрослые носят 50-й размер одежды, если не больше. Повсюду очереди, вместо рекламы на улицах – лозунги «Слава труду», «Слава советскому народу», «Победа коммунизма неизбежна» и транспаранты красного цвета с профилем Ленина. Реже – с Марксом-Энгельсом, Дзержинским. А ещё - Юрием Гагариным, пионерами-героями или абстрактными рабочими, солдатами, космонавтами, колхозниками...
Маленькая Иришка была смешная – коротенькая и толстенькая, как бочонок. Она постоянно жевала то булочку, то конфетку, которыми её так и пичкали обе бабушки. Когда девочка падала, то не могла самостоятельно подняться – не умела. Только барахталась да ножками толстенькими дрыгала. У неё был постоянно мокрый нос и частенько мокрые штанишки.
Ещё в детском саду Ира стала предметом насмешек и издевательств от других детей, а воспитатели постоянно шпыняли и ругали глупого ребёнка, вместо того, что бы уделить ему чуть больше внимания. Когда девочка ела ненавистную кашу, впихнутую воспитательницей, то никак не могла проглотить и с раздутыми щеками набитого рта бесконечно жевала этот мерзкий ком, вся красная и зарёванная, пока, наконец, не выплёвывала. Её ставили в угол на целый день или клали в спальню. Однажды ей пребольно прищемили банкеткой палец, она закричала пронзительно, что вызвало только смех. И никто не подумал, что девочке маленькой очень больно, она плачет, и её некому утешить, потому что за ней ещё не пришли. Как назло, бабушка задержалась в очереди за колбасой. Стояла, как на углях, с ноги на ногу переминаясь, нервничала, что опаздывает, и нехорошее предчувствие терзало её душу. Не это, не придавленный мизинец внучки, а то, что произойдёт ещё не скоро, но обязательно произойдёт. Этот ужас, связанный с её внучкой. Но всё ещё впереди. А пока ещё Иришка – маленькая, смешная девчушка.
Во дворе, на детской площадке, отношения с детьми были получше, но и там случались казусы. Девочка очень любила играть, но не любила игры, когда проигравший вылетает из игры, так как она всегда проигрывала, и ей не хотелось стоять и смотреть, как играют другие.
На этот раз игра была без выбывания, а напротив – очень увлекательная. И тут Ире захотелось по большому. Она решила потерпеть ещё, думая, что успеет добежать до квартиры. Но не рассчитала и обкакалась, что стало дворовым анекдотом.
Однажды бабушка Иры вышла в магазин и велела внучке её дождаться без озорства. Ира пообещала. Хотя кем-кем, а озорницей девочку назвать было нельзя. Очень спокойным она была ребёнком. Поэтому Ирочка тихо сидела в своей комнатке и играла с игрушками, что-то приговаривая. Но тут-то ей вдруг очень захотелось чаю. Но маленькая девочка ещё не знала, как он получается и из чего. Поэтому нашла на столе бабушкину чашку с остатками кофе и залила всё это горячей водой из-под крана(!). Потом добавила туда соли, перепутав с сахаром и принялась, было, пить. Но от солёного вкуса пойла у неё скривилось личико, любимая чашка бабушки выскользнула из рук и разбилась. Испуганная девочка заметалась по квартире, не смогла ничего придумать и решила убежать. Она надела пальтишко, ботиночки и шапку, взяла любимую куклу и вышла на лестничную клетку, оставив квартиру открытой.
Но растерянный ребёнок не мог спокойно думать, а с этим процессом у Иришки итак были проблемы, поэтому вместо того, что бы спускаться вниз, она, зачем-то принялась подниматься на десятый этаж! Долго ползла она вверх по лестнице, вся запыхалась, устали ноги, а долгожданный выход на улицу всё не находился. Там внизу должны быть чьи-то лыжи, чья-то коляска, чей-то велосипед и её санки. Но вот уже какая-то решётчатая дверь преграждает ей путь… а лифт… как же он страшно здесь гудит! Очень громко, почему-то! Она села на ступеньки и горько заплакала. Потом описалась и снова стала плакать. Плакала, плакала и заснула.
Разбудили девочку голоса. Кричало сразу несколько человек: «Да она здесь! Смотрите, спит! Ира! Ну как ты могла уйти, квартира-то открытой осталась! Мы тебя везде ищем, а ты тут! Почему ты тут?!» Соседи, отец и бабушка бежали к ней, а она разразилась пронзительным рёвом. Её внесли в квартиру руках.
В семь лет, как и все тогда, Ирочка пошла в школу. В ручонке она держала огромный букет, на ней было коричневое форменное платьице с белым воротничком и такими же белыми, кружевными манжетами, в белом фартуке и белой ленточкой в косичке. Но на душе у ребёнка было тоскливо.
Неприятности начались в первую же четверть. Родителей вызвали на ковёр и сказали им напрямик: «Ваш ребёнок умственно-отсталый! Настоятельно рекомендуем перевести её во вспомогательную спецшколу!» Мать, вскрикнув в ужасе, так и уронила голову на руки, горько и безутешно рыдая. Но отец гневно рявкнул на учительницу: «Никогда моя дочь не была умственно-отсталой! Никакой спецшколы! Моя дочь будет ходить в школу для нормальных детей и её закончит!» - и вышел прочь из класса, ведя обессилившую от горя супругу под локоть. Несчастные родители подняли всех своих знакомых, нашли и репетиторов, и психиатра, и коррекционного педагога, и прочих специалистов. Все они говорили, что Ира – сложный случай, но кое-что сделать можно. Девочка осталась в школе, но чего ей это стоило!
Ежедневно шла она в школу, как в пыточную камеру. Издевательства злых одноклассников над «слабоумной» или «тупенькой» становились всё изощрённее и всё более жестокими. Её переставали уважать сразу же, как только она попадала в коллектив.
Учёба в школе с однообразием формы, физикой, химией, историей, тоскливой и занудной физкультурой, математикой, пионерством-комсомольством и политизированными занятиями, давалась Скляр-Заболоцкой очень тяжело. У неё были большие проблемы с сосредоточенностью, она почти не усваивала тексты книг. При этом у неё была очень подвижная психика, она была и ранима, и впечатлительна, и склонна к истерии. На нервной почве она время от времени писалась в штаны. Это проклятое недержание сопровождало её потом всю жизнь.
Бедная Иришка то и дело попадала в какие-то дурацкие, нелепые ситуации. Каждая проезжающая мимо машина обрызгивала девочку грязью, на ней заканчивался товар, за которым она час стояла в очереди, в зоопарке верблюд плевал именно в неё, и именно на неё не раз какали птицы. Она, нарядная к походу в театр или празднику, в сухую погоду умудрялась найти самую грязную лужу и в неё плюхнувшись, была с ног до головы мокрой и в грязи.
Однажды поздней осенью, когда подморозило, решив поломать тонкий ледок на луже, Ирочка оказалась по грудь в ледяной воде, заполнившей одну из ям, вырытых под посадку деревьев. Еле оттуда выбралась, помогли прохожие и отвели домой. После этого она долго болела. А была Иришка девочкой простудливой. Стоило ей поесть мороженное, как она тут же заболевала, а о том, что бы шапку снять, не могло быть и речи!
Ире фатально не везло. На ней заканчивались билеты в кино и мороженное в киоске. Из-под носа уезжал автобус, стоило ей не взять билет, как тут же приходил контролёр и забирал последние деньги на штраф. Не везло и в общении с людьми. То, побывав в гостях, наденет по недосмотру чужие туфли или плащ, и хорошо, если люди были адекватные и приличные, а то и нарывалась она в подобных ситуациях на скандал. И на позор тоже.
Например, на уроке физической культуры её старенькая ветхая форма подвела её, и резинка на линялых трусах лопнула, от чего все увидели её голый зад, едва прикрытый рваными, застиранными трусишками в горошек. В другой раз у неё выскочили штанины панталон из-под форменных трусов – бабушка забыла, что ей идти на урок физкультуры и не дала трусов под низ, только тёплые панталоны с начёсом.
Несколько раз Ира приходила домой вся описавшаяся, потом стала приходить очень голодная, ослабевшая. Ей стали давать еду с собой. Позднее выяснилось, что старшеклассницы повадились не пускать её в туалет, пока она не заплатит им за вход туда. Тогда девочка писалась. Что бы не писаться и дальше, несчастная стала отдавать им все деньги, которые ей давали на буфет, и оставалась весь день голодной. Только, когда у Иры появился в сумке завтрак, она была и сыта и суха. Она пряталась ото всех и съедала свой «харчик» в тёмном уголке. Там было не видно, как у неё при жевании шевелятся уши.
Потом у Ирины стал стремительно увеличиваться бюст, и она, никак не дождавшись от родителей нужной покупки, стала клянчить у мамы, что бы та купила ей бюстгальтер. Но купить в те годы что-либо, было трудно. Мать долго не покупала, а у Ирины начались с этим проблемы. Жестокие одноклассники стали над ней издеваться, норовя на всё той же злосчастной физкультуре задрать ей майку и ущипнуть за «жирные сиськи».
Когда у девочки начались месячные, проблем резко прибавилось. Например, приходили месячные всегда неожиданно и именно тогда, когда Ирина не была к этому готова. По-рассеянности она забывала про то, что может начаться менструация, и надевала светлую одежду, ночевала в гостях, шла на урок физической культуры или в бассейн. Не раз сзади у неё появлялось ярко-красное пятно, и она в панике убегала, пряталась, приходя в дикий ужас от непереносимого стыда. Если это замечал кто-нибудь, девочка была на грани самоубийства и покончила бы глупышка с собой, если бы не спасительная трусость.
Училась Ирочка из рук вон плохо, несмотря на дополнительные занятия с педагогами, съедающими все деньги семьи. Обижали Иру часто и жестоко. Называли не иначе, как «Дура». Даже не по фамилии, а просто – «Дура»! Когда говорили это слово, то понятно было, о ком речь. «Дуру» третировали, говоря, что от неё воняет, хотя грязнулей она не была. Просто не умела за собой ухаживать долгое время. А вот, мать и бабушка не могли ей помочь, так как они-то и были очень неряшливы. Не умели наводить порядок дома, ленились следить за тем, как одета девочка, чистые ли у неё уши и шея. Колготки на ней всегда были зашиты не аккуратно, нитками другого цвета, на школьной форме были пятна от еды. Трусы грязные, из-за чего от девочки плохо пахло, долго не менялись и колготки, и нижнее бельё, ногти были неровно острижены и грязны. Волосы растрёпаны, на лице и руках – чернильные пятна. Позже она всё это заметила и стала самостоятельно приводить себя в порядок, в 14 лет учась сама мыться, штопать колготки и заниматься ногтями. Но до этого ей довелось много нелестного услышать о своём внешнем виде.
Однажды она пришла в школу с насморком и поразила воображение окружающих метровой соплёй, выскочившей из её носа, когда она отвечала у доски и чихнула. Одноклассники, брезгливо гримасничая, подняли её на смех. Девочка выбежала из класса и поклялась впредь не возвращаться в эту школу, но пришлось на следующий же день, как ни в чём не бывало, прийти на уроки. Над ней смеялись, она готова была провалиться сквозь землю, но вскоре всё забылось, а уважения к ней и раньше не было.
В день снятия блокады Ленинграда было необходимо почтить погибших от голода жителей города минутой молчания. Все в классе встали по стойке смирно, и воцарилась тишина. Между тем близилось время обеда. Ирочка уже давно проголодалась и очень хотела кушать.
И, вот, в самый разгар этой минуты молчания у неё громко забурчало в животе. Звук бурчания не прекращался, а всё нарастал и нарастал. Кто-то не удержался и хихикнул, на него зашикали. Тогда этот кто-то возмущённо зашептал: «А чё я-то?! Это, вон, она!» - и показал на Иру. На беднягу посыпались тычки и щипки. Кто-то больно и грубо пихнул её в спину. Девочка чуть не упала. Минута молчания была безнадёжно испорчена. Учительница разлаялась, тряся пальцем перед лицом у Ирочки, а одноклассники показывали ей языки и, проходя мимо, кто за косичку дёрнет, кто под зад ногой пнёт. А в столовой ей кто-то в карман школьного фартука высыпал вонючий и липкий столовский плов.
В другой раз она решила, что будет у них в школе, как и прежде, карнавал под новый год и сшила себе нелепый костюм божией коровки, в котором была похожа на черепаху. На голове у неё красовалась шапочка из чёрного бархата с прикреплёнными к ней «усиками». И всё это происходило в восьмом классе(!), когда одноклассникам уже было не до маскарадов, все они пришли в обычных дискотечных нарядах, так как ждали дискотеку. Над «Дурой» и другими детьми, пришедшими в карнавальных костюмах, посмеивались наглые подростки, но учителя решили сначала развлечь «мелюзгу», устроив выступление ребят в маскарадных нарядах. Класс снисходительно решил выслушать «малявок», а потом всласть потанцевать на дискотеке. Ребята читали стишки, произносили монологи, двое мальчиков хорошо выступили, так как один пришёл с гитарой, а другой под эту гитару здорово станцевал испанский танец. «Дискотечная» часть класса даже искренне аплодировала. Когда дошла очередь до «Дуры», она под дружный хохот вышла в центр класса, очищенного от столов. На ней был нелепейший черепаший панцирь красного цвета в чёрный горошек. Мордашка чумазо раскрашена. Мама сочинила ей дурацкую песенку под этот костюм. «Божья коровка», перевирая мелодию, пела песенку, неуклюже пританцовывая и помахивая рукой. Петь пришлось без аккомпанемента, а голос у «певицы» был зычный, резкий, а слуха не было вообще. Она отчаянно фальшивила, не попадая в ноты, размахивала руками, как будто гребла или копала. Слушать эту песенку было совершенно невозможно, «Дура» и сама очень стеснялась петь, и от этой скованности получалось всё хуже и хуже. Она то давала петуха, то сипела, одноклассники хихикали. Девочка стояла пунцовая, с мокрыми ладонями под равнодушными и насмешливыми взглядами. Еле допела, с горем пополам, она эту свою песенку и под реденькие аплодисменты со смешками, покинула место выступления вся потная и красная. Она села на место и низко опустила голову, как будто опозорилась очередной раз. Только теперь она увидела, насколько бездарно оказалось её выступление.
Когда концерт закончился, началась долгожданная дискотека. После неё намечалось чаепитие. Учительница распорядилась поставить чайники с кипятком на колченогий столик. Когда началась тряска под музыку, мальчик в костюме рыцаря задел своим копьём этот самый сломанный стол, и чайники свалились со стола, обварив кипятком несчастную Иришку, которая, как на грех, сняла свой «панцырь». Весь бок, спина и ноги её были обварены, и вся кожа покраснела и покрылась огромными жёлтыми волдырями. От ужаса и боли девочке сделалось дурно. Скорая подъехала моментально, так как в Москве тогда ещё не было пробок. Любопытные одноклассники высыпали во двор провожать пострадавшую. Разговоров было много разных. Народу только дай почесать языками! Все новогодние каникулы Ира провела в больнице. Учительница весь больничный период Ирины провела, как на иголках – боялась, что её привлекут. Но интеллигентной семье было не до этих дрязг. Они «вытаскивали свою несчастную дочь с того света» - так её мать, Татьяна Ивановна, дама впечатлительная и склонная к преувеличениям, рассказывала своим интеллигентным подругам, научным сотрудницам или инженерам. Впрочем, от ожога второй степени ещё никто не умирал. Девочка поправлялась, тело сильно чесалось, особенно пострадала филейная часть. Вскоре она смогла вернуться к занятиям. Все ребята были отдохнувшие, розовощёкие, Иришка же пришла бледная, замученная и грустная. Сочувствия у одноклассников «Дура» не вызвала. Они с удовольствием её обсудили, посмеялись над ней, поиздевались, да забыли. Жизнь встала на прежние рельсы.
В классе «Дура» ни с кем не дружила. Но если появлялась новенькая – школьный изгой, то она на время, пока его не переводили в более нормальную школу, где обстановка была здоровее, начинала с этой затюканной девочкой ходить, что бы вдвоём противостоять жестокому детскому коллективу. Ирину переводить в другую школу никто не собирался.
Кроме способности притягивать к себе неприятности, у Иришки были так называемые «пороки» - она привирала и любила утянуть всё, что плохо лежало. В школьном гардеробе она иногда тихонько лазила по карманам, в гостях воровала мелкие сувениры с полочек, в кафе – салфетки, зубочистки, солонки, перечницы, стаканы, тарелки и приборы, могла утянуть булочку с прилавка, утащить конфеты в булочной. Она даже лазила в кошельки бабушки и родителей, таскала мелочь, так как их сумки всегда висели в прихожей, и было проще простого их обчистить.
Как уже было сказано, Ирина очень плохо училась и еле сдала экзамены за восьмой класс. Еле закончив 8 классов, она вынуждена была перейти в ПТУ. Отец-профессор хватался за голову: «И это - моя дочь! - стенал он, заламывая руки, - Позор семьи!» Он-то думал, что его любимая дочурка после успешного окончания десятилетки (тогда учились 10 лет) пойдёт учиться в университет на филфак, например, как она и сама хотела, так как мечтала стать писателем, но доучиться до десятого класса и сдавать экзамены Иришка была не в состоянии. С горем пополам сдала она экзамены за восемь-то классов на натянутые тройки с минусами, получила свидетельство, и вот, теперь идёт в ПТУ учиться на мастера по изготовлению кладбищенских венков, сувениров, детских игрушек и прочей печальной или несерьёзной продукции.
Но прежде ей предстояла пренеприятнейшая экзекуция. Необходимо было пройти ряд врачебных осмотров, в том числе и гинеколога. День был дождливый, прохладный, а Ира всё искала и искала, плутая по дворам, женскую консультацию, стесняясь спросить у прохожих. Тогда она пошла в телефон-автомат и набрала телефон справочной. «Скажите, а где находится гинекологическое отделение?» - спросила она. Женский голос на том конце трубки спросил: «Какое именно, девушка?» Растерявшаяся Иришка ничего не смогла ей ответить и безнадёжно повесила трубку. Наконец, она догадалась позвонить в женскую консультацию, куда шла, и ей подсказали, как добраться.
Одноклассница солгала Ире, что ей там просто «животик пощупали», так как не хотела рассказывать кому-либо о том, что ей там лезли в задний проход, усадив на специальное кресло. Поэтому, Ирина думала, что и ей там тоже только «животик пощупают».
Но доктор тут же велел ей «снять штаны» и садиться на кресло. В ужасе девочка запричитала и заплакала, что ей сказали, что только животик будут щупать, и она просто не в состоянии туда лезть. И не разденется ни за что, и «в порядке исключения, из-за нервов, пожалуйста, напишите, что здорова!» Но доктор упёрся. Почему другие, как-то могли договориться, а она никогда не могла добиться своего, Ирина не понимала. Она была в отчаянии и, плача от стыда, взгромоздилась на это кресло. Но экзекуция не закончилась. «Я ничего не могу прощупать! Мне мешают каловые массы! Идите в туалет и опорожните кишечник!» Бедная Иришка оделась и потащилась на другой конец коридора в туалет. Потом вернулась в кабинет, где её, наконец, осмотрели. В приёмной вместе с ней сидела беременная женщина и две красотки в нарядных платьях, которые всё время хихикали. Они вошли после Иры.
Бедная Ира чувствовала себя изнасилованной и оплёванной. Задний проход ещё помнил палец гинеколога, зато заветная медицинская карта с надписью «здорова» была в сумке. Она встала на автобусную остановку и стала ждать автобус, который долго не приходил. Заморосил дождик. И вдруг она увидела тех двух молодых, красивых женщин, которые, хохоча и повизгивая, резво подпрыгивая, бежали к ней на остановку прятаться от дождика. Ира удивлённо на них смотрела. «Почему им так весело? Они же только что были ТАМ!!!» Ей представлялось, что человек, посидевший в таком кресле, не должен так веселиться, ему должно быть тошно, противно и очень стыдно, как ей. Но эти хохотушки в развивающихся платьях, в туфельках на высоком каблуке, блондинка в розовом, а брюнетка в красном беззаботно щебетали, время от времени заливаясь счастливым смехом. Этого понять девочка не могла. Её в этой ситуации радовало лишь то, что всё позади. После этого она долго не была в подобных кабинетах.
Подошёл автобус, туда, тряся зонтом, вошла беременная женщина, которую тоже уже успели осмотреть, пока Ира ждала автобус. Красотки не поехали, продолжая хихикать на остановке, прячась от дождя. Беременная села напротив Иры так же, как сидела в приёмной у гинеколога. Она смотрела в окно с совершенно беззаботным и спокойным лицом, ела яблоко. Глаза у неё были синими...
При приёме в ПТУ требовалось принести какие-нибудь поделки, а у Иры ничего, кроме костюма Божией Коровки, с того самого горе-карнавала не было. Костюм этот вызвал заливистый хохот преподавателей, но на дверь Ирочке не указали. Собеседование Ира прошла лишь потому, что была последняя, а в группе было ещё три свободных места. Женщина-педагог, беседовавшая с абитуриенткой, качала головой и спрашивала: «А Вы уверены в том, что Вам нужно у нас учиться? Вы любите работать руками?» На все вопросы Ира вяло отвечала: «Да...» и тоскливо смотрела на ухоженные руки дамы с хорошим маникюром. Она уже собралась встать и выйти, но тут вошла её мама, ждущая за дверью и попросила даму поговорить с ней. Дочери она велела подождать её в коридоре. О чём шёл разговор, Ира не интересовалась, так как была равнодушна к происходящему. Она читала книгу и ела булку.
Мать вышла из кабинета раскрасневшаяся и со следами слёз. Ира прошла собеседование. Радости у девочки не было никакой. Она даже вздохнула очень тяжело. Они с Татьяной Ивановной долго ехали домой и обе молчали. Матери после очередного унижения не хотелось разговаривать. Ей было грустно, что дочь у неё то «умственно-отсталая», то «тупица», и все деньги уходят на её репетиторов и взятки в какое-то сраное ПТУ, а сапоги давно кашу просят, зимнее пальто в дырах, не на что сходить в парикмахерскую, а о кино и театре нет и речи. Ира молчала потому, что жевала уже вторую большую сдобную булку с вареньем и сахарной пудрой. Уши её при этом мерно двигались. Потом, наевшись всухомятку, она стала икать громко и звонко, на всю улицу. Эта её икота эхом разнеслась по двору их дома, и Татьяна Ивановна подумала: «Ну какая же бестолочь!»
- Да задержи ты дыхание, наконец! Пора уже знать, что надо делать, когда икаешь! - сказала она ей в раздражении. Девочка послушалась, вся покраснела и надулась, но, как только воздух закончился, икнула так, что у соседей залаяла собака. Они тогда были уже в лифте, а когда вошли в квартиру, Ире велели попить воды, от чего икота, наконец, прошла.
На оставшиеся два месяца летних каникул Иришку повезли в подмосковный санаторий. Татьяна Ивановна решила успокоить там свои нервы, а заодно и нервы своей дочери. Они жили в двухместном номере, ели в общей столовой, посещали кабинеты докторов, обследовались, каждой из них были прописаны медицинские процедуры. Девочка прилежно их посещала, а вечерами уходила на другой этаж смотреть телевизор, так как не любила смотреть его вместе с мамой. Но, как назло, там собирались, в основном, мужчины и смотрели футбол. Приходилось смотреть футбол и ей. Она сидела, молча, задумчиво глядя в экран, ровным счётом ничего не понимая. За этим занятием пышногрудую отроковицу застал одноглазый и одноногий парень, и тут же к ней подсел. Слово за слово, они и познакомились.
Остаток путёвки Ирина провела со своим новым товарищем, прогуливаясь с ним по территории. Оба самозабвенно врали друг другу обо всём. Обоим хотелось произвести наиболее благоприятное о себе впечатление.
Юноша потерял ногу, попав в детстве под трамвай, а глаза лишился недавно - ему его случайно выбили камнем, таким уж он был невезучим. Он так же, как Ирина, был принят в то же самое ПТУ, но он забыл сообщить ей об этом. Не моргнув глазом солгал, что он «из Афгана!», а, увидев, что девчонка ему верит, принялся фантазировать.
- А я однажды потрахался в метро! - важно сообщил он Ирине.
- И чего? - спросила девушка, впервые услышавшая этот глагол, не знающая ещё, что он означает. В те годы он ещё не вошёл в частое употребление. А парень принялся рассказывать дальше, думая, что ей понятно, поэтому Ира так и не догадалась, о чём речь.
- Ну, мент подошёл, так я ему через плечо сто рублей сунул, тогда он встал спиной к нам, закрыл ото всех и так охранял, пока мы не кончили!
Ира сочувственно кивала головой, думая: «Сто рублей! Это же целая зарплата! Откуда у него такие деньги?!» Не желая показаться неосведомлённой, она спросила первое, что пришло ей в голову:
- А с кем это происходило?
- Да хрен её знает, подцепил одну, даже имени не помню... у меня женщин-то было столько, что давно счёт им потерял, они на меня гроздями вешаются!
- Надо же! - протянула Ирина с уважением в голосе, оглядывая нескладную фигуру инвалида.
- Да всё путём, я презервативом всегда пользуюсь! Ещё ни одна не залетела, мне, по крайней мере, об этом ничего не известно!
«Как это понять - «Залетела»? Куда это она залетела? Хоть бы понять, о чём это он говорит... кстати, а «Презерватив»... - Ирочка задумалась, собрав лоб в гармошку, - это что ещё за зверь?» Но спросить побоялась, а то ещё смеяться будет.
Теперь была её очередь врать. И она принялась заливаться соловьём про то, что блестяще закончила десятилетку с золотой медалью, на выпускном у неё было самое красивое платье, а ребята подрались из за неё, все хотели танцевать с ней вальс! Потом она якобы, поступила в МГУ на филологический факультет, снималась в кино у Сокурова и Соловьёва, отлично играет на фортепиано, арфе и гитаре, великолепно поёт, а живут они в знаменитой высотке на Котельнической набережной в пятикомнатной квартире, а недавно у неё ещё собственная квартира образовалась, в Красных домах на Песчаной, так как отец у неё академик, и он изобрёл лекарство, которое лечит рак и молодость продлевает, только это всё засекречено и лишь для правительства пока доступно. Сватались к ней известные мажоры, сыновья Маргариты Тереховой, Олега Янковского, Валерия Золотухина, министра авиапромышленности, а так же, близнецы, сыгравшие в фильме про электроника, но только она им всем отказала потому, что её жених - знаменитый испанский танцор, хореограф, актёр и режиссёр Антонио Гадес, не много, ни мало.
- И ничего, что он старше, - вещала Иришка, - он любому молодому человеку фору даст! Мы уже купили с ним остров в Средиземном море, будем там жить на вилле, когда я закончу университет! У нас и яхта есть, большая такая. Названа в честь меня - «Ираида»!
Закончив лгать, девушка покосилась на «афганца». Тот растерянно молчал с серьёзным лицом, потирая пальцем нос, думая, издевается ли над ним неказистая девчонка или правда она такая дура.
А первого сентября Ира приехала в ПТУ и остолбенела, подходя к крыльцу обшарпанного здания. На крылечке, прикрывая от ветра ладонью пламя от спички, согнувшись, провиснув на костылях, закуривал «афганец»! С одной стороны Иришке льстило, что она так понравилась парню, который в жизни столько повидал, что он разыскал её. А с другой стороны ей стало неудобно из-за того, что он теперь знает о том, что она пэтэушница, а никакая не студентка МГУ, а, судя по всему, он знает и остальное. Воспользовавшись тем, что юноша весь сосредоточился на своей сигарете, она мышкой прошмыгнула мимо него и затаилась в аудитории. Но вскоре вместе с другими студентами, в аудиторию проковылял лже-афганец, а с ним ещё несколько ребят-инвалидов. Теперь было ясно, что они будут учиться вместе, в одной группе. Обоим было неудобно за ложь, но стресс от адаптации в новом коллективе был сильнее.
Началась учёба. Учиться Ирине и там было очень тяжело. Далеко приходилось ездить, много работать руками, а руки у девочки были на редкость неумелыми. Но вскоре Ира стала привыкать, больше общаться с однокурсниками, даже завела двоих подруг – Екатерину и Марину. С ними ела мороженное в кафе и ходила в кино. А ещё они стали бывать в церкви. Инициатором этих вылазок всегда была серьёзная и задумчивая Марина. Заглядывали из-за девичьего любопытства. В храме была хорошая община, поэтому любопытных девчонок-пэтэушниц с длинными косами, зашедших погреться, никто не трогал, напротив, кто конфетку сунет, кто накинет на плечи тёплую шаль, кто подарит какой-нибудь милый пустячок в виде брошюрки, напечатанной на картоне иконки или свечки.
Ещё в детстве образованные её родители в музее, где много картин на духовные темы, рассказали ей о том, кто такой Иисус Христос. После этого она стала считать себя верующей. В её жизни стали появляться молодые люди и девушки, странно одетые и ведущие себя тоже не так, как большинство молодёжи. У юношей – длинные волосы и бородки, девушки – в длинных юбках, без косметики на лицах, часто с длинными косами и в платках на голове, подвязанными под подбородком. Они не смеются громко, не беседуют на суетные темы, говорят мало и тихо. На фоне развязной молодёжи они выглядели более выгодно в глазах Ирины, и она с  ними кое-как общалась, так как разговаривать с такими людьми было не всегда легко. Поэтому её воцерковление долго не осуществлялось. Жизнь в тишине и молитве её не прельщала. Скляр-Заболоцкая не была серьёзной, напротив, она была взбалмошной фантазёркой. Больше всего она мечтала о красивой любви. На любовь не хватало времени и сил, хотя ещё с детства Ирочка была влюбчива и постоянно безответно влюблялась. То в мальчика из детского сада, то в пионервожатого из лагеря, то в актёра, например, её сердце сразили Михаил Боярский в роли Д’Артаньяна и Андрей Миронов в роли Остапа Бендера, то она без памяти влюбилась в школьного учителя. Перед самым уходом из школы в ПТУ, она довольно сильно влюбилась в соседа, с которым дружила в детстве, а потом вместе с ним занималась у одного репетитора. Мальчик быстро стал отличником, а девочка осталась на прежнем уровне, но мучило её то, что этот сосед собирался переводиться в её школу и именно в их класс, где её не уважали, а Иришке не хотелось, что бы он знал об этом.
В детском саду он какался и об этом со смехом вспоминали Ирины одноклассницы, а он-то и забыл. У него была не важная память на события, лица и имена. Так бывает. А вот Ирочка-то, как раз, имела в этом смысле цепкую память. Она пыталась ему как-то напомнить, но стеснялась произнести, а намёков о том, что ему ни в коем случае нельзя идти в эту школу, так как там все из детсадовской группы, он не понимал. Этот факт сыграл решающую роль в её согласии под давлением школьных учителей идти в ПТУ. Родители могли бы её отстоять, но дочь отказалась от их помощи и добровольно ушла из школы. Учителя лицемерно её и нескольких двоечников и школьных хулиганов нахваливали, ставя в пример другим, кто оставался в девятом классе. Тогда в Москве была тенденция такая – все рвались в институты, а государство заманивало всеми правдами и неправдами молодёжь в ПТУ на рабочие специальности из-за нехватки кадров, а то приходилось принимать на работу иногородних, приехавших по лимиту, давать им квартиры, что было не желательно и накладно. И, тем не менее, москвичи неохотно шли в ПТУ, где были созданы все условия для них, и ещё более неохотно занимали рабочие специальности. Поэтому лимитчики служили в милиции, водили транспорт, работали на заводах и фабриках. А Ира, москвичка из семьи интеллигентов с высшим образованием, матерью – кандидатом, отцом – профессором, шла в ПТУ учиться на мастерицу по похоронным принадлежностям, детским игрушкам, сувенирам, праздничной атрибутике и простому театральному реквизиту. В ПТУ принимали без вступительных испытаний. Достаточно было пройти собеседование, на котором требовалось показать какие-нибудь рисунки, поделки. Как уже было сказано, Ира отнесла туда злополучный костюм божией коровки, и её приняли, посмеявшись, правда, от души.
Ещё до учёбы их пригласили на практику. После ремонта нужно было убрать помещение. На практике Ира познакомилась с будущими однокурсницами и увидела, что несколько девочек инвалиды. Трое были глухими, одна слабовидящая, одна – с синдромом Дауна и двое с ДЦП.
Практика, а на самом деле – уборка здания ПТУ после ремонта, шла своим чередом. Маляры заканчивали последние работы, мальчики выносили мусор, девочки орудовали вениками, тряпками и швабрами.
Женщины-маляры переодевались в одной из аудиторий, там же переодевались в рабочую одежду и учащиеся девочки. Так получилось, что Ира осталась в аудитории одна. Она проголодалась и решила пошарить по сумкам маляров. Украла овсяное печенье и отломила кусок мягкой буханки чёрного хлеба. Не успела она прожевать и проглотить ком хлеба, как пришли маляры. Ира сделала вид, что моет руки у раковины, повернувшись к ним спиной, а потом бочком, бочком выскользнула из аудитории, слыша растерянные голоса баб: «Смотри! Хлеб воруют!»
Не вся группа была в сборе во время этой практики. Инвалидов вообще не принуждали, чем и воспользовался Ирин приятель из санатория, с которым вышла такая глупая история.
И вот, пришёл сентябрь, Ирина пришла на первые занятия, тщательно одетая, подкрасив лицо, но увидела, что в её группе были, в основном, одни девочки, часть из которых, как уже сказано, были инвалидами. Юноши тоже были, включая Ириного знакомца, «афганца», но в значительном меньшинстве.
А потом она узнала, что тот мальчик, сосед и её бывший друг, вошёл в школе в их класс и был встречен дружным, издевательским хохотом, но он так и не понимал, почему над ним смеются и откуда они все его знают. Ирина в это время уже влюбилась в актёра Богина, который играл Базарова в сериале «Отцы и дети», что шёл по телевизору с 1984 года. Актёр этот играл в малом театре и куда-то исчез из поля зрения после этой звёздной роли.