Два главных летописца ада ГУЛАГа— Варлам Шаламов и Александр Солженицын — были обречены стать союзниками. Оба прошли сталинские лагеря, оба сделали их темой своего творчества. Но вместо дружбы между ними разгорелась жестокая вражда, расколовшая саму память о ГУЛАГе на два непримиримых лагеря.

Короткое знакомство

Их знакомство началось с восторженного письма. В 1962 году Шаламов, прочитав только что опубликованный «Один день Ивана Денисовича», написал Солженицыну: «Повесть как стихи: в ней всё совершенно...». Однако уже через несколько абзацев прорывается главное возражение, которое станет роковым:

«Блатарей в вашем лагере нет! Ваш лагерь без вшей!.. Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок посидеть там в своё время».

Для Шаламова, проведшего 17 лет на Колыме, «шарашка» Солженицына (спецтюрьма для ученых) казалась почти санаторием. Их личная встреча в 1963 году закончилась провалом — Шаламов уехал на два дня раньше, а вскоре наотрез отказался участвовать в работе над «Архипелагом ГУЛАГ».

Разные судьбы

Пути Шаламова и Солженицына, хотя они писали вроде бы об одном и том же, разошлись. Обоих советская официальная печать отвергала, произведения обоих публиковались почти исключительно в самиздате и за рубежом.

Но Солженицыну в 1970 году была присвоена Нобелевская премия, а в 1974 году решением Политбюро ЦК КПСС он был выслан за границу, где жил на гонорары от своих многочисленных публикаций. Солженицын дожил до официальной отмены коммунистической идеологии в России и триумфально вернулся на родину в 1994 году.

Шаламов же категорически отверг диссидентство. В 1972 году он выступил в «Литературной газете» с заявлением, в котором открещивался от публикаций его произведений за рубежом. Это заявление помогло ему легально публиковать на родине некоторые произведения, не имевшие политической остроты. Шаламов остался в СССР. Тяжело больной, он умер в 1982 году в больнице для инвалидов.

Фальшь Солженицына и «предательство» Шаламова

Уже после первого знакомства Шаламов назвал Солженицына «дельцом от литературы». Американский литературовед Яков Клоц замечает, что Солженицын «взял напрокат у официальной литературной догмы и ловко примерил маску соцреализма»; добавляя, однако, что только такой шаг и сделал возможной публикацию «Одного дня Ивана Денисовича» в открытой советской печати. Шаламов же не добился издания в СССР ни одного из своих лагерных «Колымских рассказов».

Литературовед профессор Геннадий Красухин приводит реплику Шаламова о Солженицыне:

«Что он знает о лагере? Где он сидел? В шарашке? Лично он этого не пережил [того же, что Шаламов]. Потому и вышла вещь подсахаренной... Хотел бы Солженицын, чтобы «Колымские рассказы» вошли в сознание читателей так же, как его «Архипелаг ГУЛАГ»? Не уверен. Войнович подметил, что для Запада Александр Исаевич был невероятно авторитетен и потому мог бы поспособствовать широкому изданию «Колымских рассказов». Мог бы, но делать этого не стал. Не захотел!»

То есть, для Шаламова с самого начала стала ясна неискренность, фальшь Солженицына, его нацеленность на успех у публики, а не на раскрытие всей правды. В дальнейшем к этому добавилась зависть к успеху, достигнутому Солженицыным у зарубежного читателя.

Лидия Чуковская так оценила «Записи» Шаламова: «Выпады против Солженицына мелкие, самолюбивые и прямо завистливые... Между тем, «Архипелаг» – великая проза... Оттого читаешь. «Колымские рассказы» Шаламова нельзя читать. Это нагромождение ужасов... Упрекает Солженицына в деловитости. Да, деловит. Но в чём? В своё труде (10 ч в день)... Сейчас он [Солженицын] мучается безнадёжной болезнью друга – Можаева. Из записей Шаламова не видать, чтобы он за кого-то (кроме себя) мучился. Жесток».

В одном из своих последних писем (неотправленном) Шаламов назвал Солженицына «орудием холодной войны».

Солженицын тоже не оставался в долгу. Он язвительно откликнулся на письмо-отречение Шаламова от диссидентства, опубликованное в «Литературной газете»: «Отречение было напечатано в траурной рамке, и так мы поняли все, что умер Шаламов».

И в то время, как Шаламов, после этого своего письма, в 1973 году был принят в Союз Писателей СССР (откуда Солженицына исключили в 1969 году) и получил новую квартиру, Солженицын проповедовал «патриотизм» откуда-то из-за границы. Так что зависть у Александра Исаевича наверняка была не меньшая.