Мы летели к Шолохову в станицу Вешинскую или Вёшки, как называют ее сами сельчане, прославленные великим писателем, донские казаки. Вообще-то мы летели в прокуратуру станицы Вёшки, на нас с приятелем, вот ведь какие бывают казусы, за тридевять земель от родного дома, завели уголовное дело по факту спекуляции художественными ценностями. Дело в том, что около года назад мы пьянствовали на ул. Гороховой, недалеко от дома, где когда-то располагалось ЧК Ф.Дзержинского, в ресторане Висла, с директором Дома творчества из станицы Вёшки, случайно познакомились с ним. Я в то время был начальником отдела снабжения Художественного фонда, и занимался снабжением Ленинградских художников, членов Союза художников, художественными материалами, а приятель Валера Максимов, был начальником отдела реализации произведений этих художников. Валера что-то пообещал по пьянке этому прохиндею из Вёшек, и он на халяву поил нас. Потом были бабы, мы танцевали казацкие танцы, потом они отсасывали у нас под столом, что было потом, я не помню. Но дома очнулся один. И вот через год нас с Максимовым повесткой вызывали в прокуратуру станицы Вёшки. Максимов, чтобы скрыть страх дурачился и всем говорил, что мы летим к Шолохову, потому что директор Дома творчества имени великого писателя, прохиндей, который пил с нами, якобы рассказал писателю, о талантливых исполнителях казацких танцев, с которыми познакомился в Ленинграде, и Шолохов хотел видеть нас.
С Максимовым мы договорились встретиться в баре аэропорта на втором этаже. Я пришёл первый и сел за стойку бара. Объявления о регистрации билетов на наш рейс ещё не было. Я заказал себе полтинник водки, успел его выпить и ещё повторить, прежде чем появился Максимов. У него был вид ханыги, грибника или рыболова. Я обалдел. Он был не брит, зарос щетиной и был уже на кочерге. Он заорал из дверей бара: «А ты уже здесь»!? На нём были одеты: солдатский, защитного цвета ватник, свитер, из-под которого торчала не заправленная рубашка, мятые грязные брюки и рабочие сапоги.
-Ты что, собираешься так лететь? - ужаснулся я его виду.
- А чем тебе не нравится мой лётный костюм? - загромыхал он своим нетрезвым баритоном: - Я выбрал в своём гардеробе, самое подходящее для такого случая. А вот что ты вырядился, как комсомольский начальник? Тебе скоро предстоит лес валить, а ты что на себя напялил? Не забыл комсомольский значок и галстук? А белую рубашку взял? В самолёте проведём комсомольское собрание, - не обращая ни на кого внимания, продолжал он кричать на весь бар.
Смущенный всеобщим вниманием, которое привлёк к нам Максимов, я попросил его:
- Перестань орать. Веди себя скромнее. Ты не артист, чтобы заниматься саморекламой. Из экономической географии, был у меня такой предмет в институте, я знаю, что в степи лес не растёт. Причём здесь лесоповал?
- Притом, что на лесоповал тебя повезут в другое место. А в степи есть лесопосадки, ими начинал заниматься ещё Мичурин, он хотел взять у природы и то, что она не отдаёт, не только яблоки выращивал. А может быть, это был Лысенко? - вдруг засомневался он: - Одно помню точно. Трофим Денисович обещал товарищу Сталину из тыквенного семечка вырастить сосну. Что ты знаешь об этом?
- О сосновых лесах, выросших из тыквенного семечка, ничего.
- Ты плохо изучал экономическую географию. Там о них должно быть написано. Самые лучшие карандаши из кедра.
- Ты говорил о сосне из тыквенного семечка.
- Какая разница. Нам, в конце, концов, здесь нальют? - обратился он к бармену.
Тот перед носом Максимова тряпкой вытирал стойку бара. Он слушал пьяный бред романтика-натуралиста, и когда стойка засияла первозданной чистотой, решил ответить ему. Бармен сразу привёл Максимова в чувство, заставил забыть на время о сосновых лесах из тыквенного семечка, о посадках гречихи на целине, и миллионах пчёл, которые прилетят туда опылять ценный злак, о тоннах мёда, которые получит страна, он прервал полёт фантазии пьяного шмеля, сказав, что в нетрезвом виде и в грязной одежде посетителей не обслуживают, и попросил Максимова из бара выйти; в противном случае пообещал вызвать милицию. Максимов сразу протрезвел, встряхнул патлатой, нечёсаной головой. Слов бармена было достаточно, чтобы он как хамелеон мгновенно поменял свой имидж ханыги, умерил свой пьяный гонор и превратился, он это умел, в добродушного чуть поддавшего, немного загулявшего парня.
- Голубчик, - завилял он перед ним заискивающе, - душа горит, и слова вырываются жаркие, пламенные, звонкие. Ведь какая честь нам оказана. Разве об этом шёпотом рассказывают? У нас с товарищем сложная командировка в степь, на Дон, к Шолохову, понимаешь, волнуемся, будем фильм снимать по его рассказу. Я играю Щорса, красного командира, слышал о таком? Вот вошёл в роль и не выйти.
Щорс тоже, как и ты был запойный? - спросил Максимова почему-то сразу подобревший бармен, - вот только у Шолохова рассказа об этом герое гражданской войны не помню. По-моему о нём у Шолохова ни слова.
- Ну, как же. Помнишь песню: «Шёл отряд по бережку, шёл издалека». Это из его рассказа. По берегу Дона шёл отряд красного командира, ещё голова у него повязана и кровь на рукаве, пишет о Щорсе Шолохов. Давно наверно читал рассказ, запамятовал. Учился-то хорошо? - хитро прищурясь, спросил бармена Максимов.
- Ладно, кончай валять дурака, что будешь пить? - пожалел бармен Максимова.
- А что пьёт мой товарищ?
Бармен хотел плеснуть ему полтинник водки. Максимов остолбенел, увидев рюмку, в которую тот собирался налить ему водку. Максимов отодвинул рюмку в сторону.
- Вы что, товарищ? – обиделся он.
Размер рюмки явно смущал его несоответствием тому калибру посуды, из которой он обычно пил.
-Тамбовский волк тебе товарищ, - опять начал сердиться бармен.
- Сударь! Прошу прощения, но я без очков не вижу даже посуды, в которую вы что-то капнули. Я надеюсь, у вас найдётся фужер?
- А тебя не стошнит? Воздушной болезни не боишься?
- Я боюсь только одного: пустого кармана и пустого стакана. Наливай!
Максимов с удовольствием выпил.
- Вот это мой размер, совсем другое дело, - сказал он.
- С собой надо бы прикупить? - спросил он меня: - В моих запасах есть две бутылки водки и одна коньяка, но это «НЗ», мы выпьем его в самую лютую минуту нашего с тобою приключения. А чем ты богат, позволь полюбопытствовать?
- Есть одна бутылка водки.
- Не густо, не густо. Хорошо, так и быть, дело общее, будешь мне должен, я возьму тебя в долю; если выберемся из говна, в которое попали, отдашь.
- Максимов прекращай, мне надоело это похоронное настроение.
- Голубчик, лучше перебдеть, чем недобдеть. Почему мы проиграли начало войны? Я как несостоявшийся историк скажу тебе истинную причину этого страшного факта нашей истории. Советское общество было распропагандировано, ему было навязано стойкое убеждение, что мы сильнее всех и мы непобедимы, и напасть на нас - это безумие. И Гитлер - сам сумасшедший, учёл это и сделал первым этот казавшийся нам безумным ход. И подвело нас не отсутствие пушек и танков, а моральная демобилизация перед угрозой нападения. И поэтому наш девиз: перебдеть. Вот так. И для этого нам понадобится много водки. Мы учимся в отличие от некоторых у истории. И поэтому мы должны быть начеку. Он огляделся по сторонам. Бар был почти пуст недалеко от нас за столиком, одна, сидела девушка, перед ней стояла пустая рюмка и недопитый стакан с водой. Максимов решил поменять место нашей дислокации. Мы подсели к ней. У девушки был отсутствующий вид. Она никак не прореагировала на наше появление, не заметила нас и продолжала грустить за пустой рюмкой, видимо, её пальцы красивой руки отстукивали по крышке стола какую-то мелодию.
- Мы не помешали? - спросил её Максимов, - может быть наше присутствие чем-то неприятно вам? Мы готовы исчезнуть, но хотелось бы в трудный час нашей жизни, чтобы рядом с нами находился кто-нибудь, как вы красивый и добрый человек.
- Откуда вы знаете, какая я?
- Нам рассказал о вас бармен, - соврал Максимов, - и мы сами видим, какая вы, красоту ведь не спрячешь.
Ну, конечно, - как-то безразлично, из вежливости согласилась она с моим приятелем.
- Костя, - обратилась она к бармену, - налей мне ещё.
- Может быть, вы разрешите нам угостить вас, поспешил проявить галантность Максимов.
Девушка, молча, посмотрела на него.
- Молчание - знак согласия, - сказал Валера и не стал дожидаться её реакции на его заявление. Он бросился к стойке и уже оттуда спросил девушку:- Что будете пить?
- Я знаю, чего она хочет, - сказал бармен Максимову. Они о чём-то зашептались.
Мы сидели какое-то время с девушкой вдвоем и я, не стесняясь, рассматривал её. Она заметила это и спросила меня довольно низким приятного тембра голосом: - У меня что-то не так?
- Нет, нет, - ответил я, - просто смотреть на вас сплошное удовольствие.
- Здесь просто темно, - сказала она.
- Не думаю, что свет испортит вас, - шаркнул я ножкой, - Извините, если не секрет, вы тоже ждёте свой самолет?
- Нет, я работаю в ресторане.
- Как интересно. И кем же?
- Через два часа начнётся моя смена, можете посмотреть.
- Нет, мы уже скоро улетаем.
Бармен и Максимов подошли к столу с подносами в руках.
Шампанское, коньяк, закуска. Всё это они поставили на стол.
Бармен Костя сказал: Лида, тебе сегодня работать не забывай об этом.
-Я забыла, спасибо что напомнил, - сказала с иронией девушка.
Лида, как, оказалось, пела в ресторане. Когда-то закончила консерваторию, хотела стать концертирующей пианисткой, контрактура руки заставила забыть о звёздных планах. У неё был приятный редкого тембра голос, чуть, чуть с хрипотцой, её приятель тоже музыкант, предложил ей попробовать петь на эстраде. На эстраде не получилось, зато в ресторане аэропорта она стала звездой. Когда мы выпили коньяк и шампанское, когда надо было прощаться, мы с Лидой стали большими друзьями.
- Ребята, сказала она, не надо дрейфить, вас не посадят, - мы рассказали ей нашу историю - и мы ещё встретимся. Возвращайтесь скорее, я вас люблю. Кого больше?- приревновал я Лиду к Максимову.
- Возвращайтесь, - не ответила она на мой вопрос. Подошла к пианино, стоявшему в углу бара, открыла крышку, взяла несколько аккордов, потом легко пробежалась левой рукой по клавишам расстроенного инструмента. Присела за него и запела.
Я не знаю, что со мной случилось, мурашки побежали по телу от её наполненного сексуальным желанием, теплотой и грустью голоса: «Он лежал на полу ничком, с маленькой дыркой над виском. Браунинг, браунинг. Игрушка мала и мила на вид, а он на полу без дыханья лежит. Браунинг,
браунинг …», - пела она песню Эдит Пиаф.
Мы слетали в Вёшки. Для нас всё закончилось благополучно. Мы вернулись в Ленинград. Скоро Лида стала жить со мной.