Мы летели к Шолохову в станицу Вешинскую или Вёшки, как называют ее сами сельчане, прославленные великим писателем, донские казаки. Вообще-то мы летели в прокуратуру станицы Вёшки, на нас с приятелем, вот ведь какие бывают казусы, за тридевять земель от родного дома, завели уголовное дело по факту спекуляции художественными ценностями. Дело в том, что около года назад мы пьянствовали на ул. Гороховой, недалеко от дома, где когда-то располагалось ЧК Ф.Дзержинского, в ресторане Висла, с директором Дома творчества из станицы Вёшки, случайно познакомились с ним. Я в то время был начальником отдела снабжения Художественного фонда, и занимался снабжением Ленинградских художников, членов Союза художников, художественными материалами, а приятель Валера Максимов, был начальником отдела реализации произведений этих художников. Валера что-то пообещал по пьянке этому прохиндею из Вёшек, и он на халяву поил нас. Потом были бабы, мы танцевали казацкие танцы, потом они отсасывали у нас под столом, что было потом, я не помню. Но дома очнулся один. И вот через год нас с Максимовым повесткой вызывали в прокуратуру станицы Вёшки. Максимов, чтобы скрыть страх дурачился и всем говорил, что мы летим к Шолохову, потому что директор Дома творчества имени великого писателя, прохиндей, который пил с нами, якобы рассказал писателю, о талантливых исполнителях казацких танцев, с которыми познакомился в Ленинграде, и Шолохов хотел видеть нас.
С Максимовым мы договорились встретиться в баре аэропорта на втором этаже. Я пришёл первый и сел за стойку бара. Объявления о регистрации билетов на наш рейс ещё не было. Я заказал себе полтинник водки, успел его выпить и ещё повторить, прежде чем появился Максимов. У него был вид ханыги, грибника или рыболова. Я обалдел. Он был не брит, зарос щетиной и был уже на кочерге. Он заорал из дверей бара: «А ты уже здесь»!? На нём были одеты: солдатский, защитного цвета ватник, свитер, из-под которого торчала не заправленная рубашка, мятые грязные брюки и рабочие сапоги.
-Ты что, собираешься так лететь? - ужаснулся я его виду.
- А чем тебе не нравится мой лётный костюм? - загромыхал он своим нетрезвым баритоном: - Я выбрал в своём гардеробе, самое подходящее для такого случая. А вот что ты вырядился, как комсомольский начальник? Тебе скоро предстоит лес валить, а ты что на себя напялил? Не забыл комсомольский значок и галстук? А белую рубашку взял? В самолёте проведём комсомольское собрание, - не обращая ни на кого внимания, продолжал он кричать на весь бар.
Смущенный всеобщим вниманием, которое привлёк к нам Максимов, я попросил его:
- Перестань орать. Веди себя скромнее. Ты не артист, чтобы заниматься саморекламой. Из экономической географии, был у меня такой предмет в институте, я знаю, что в степи лес не растёт. Причём здесь лесоповал?
- Притом, что на лесоповал тебя повезут в другое место. А в степи есть лесопосадки, ими начинал заниматься ещё Мичурин, он хотел взять у природы и то, что она не отдаёт, не только яблоки выращивал. А может быть, это был Лысенко? - вдруг засомневался он: - Одно помню точно. Трофим Денисович обещал товарищу Сталину из тыквенного семечка вырастить сосну. Что ты знаешь об этом?
- О сосновых лесах, выросших из тыквенного семечка, ничего.
- Ты плохо изучал экономическую географию. Там о них должно быть написано. Самые лучшие карандаши из кедра.
- Ты говорил о сосне из тыквенного семечка.
- Какая разница. Нам, в конце, концов, здесь нальют? - обратился он к бармену.
Тот перед носом Максимова тряпкой вытирал стойку бара. Он слушал пьяный бред романтика-натуралиста, и когда стойка засияла первозданной чистотой, решил ответить ему. Бармен сразу привёл Максимова в чувство, заставил забыть на время о сосновых лесах из тыквенного семечка, о посадках гречихи на целине, и миллионах пчёл, которые прилетят туда опылять ценный злак, о тоннах мёда, которые получит страна, он прервал полёт фантазии пьяного шмеля, сказав, что в нетрезвом виде и в грязной одежде посетителей не обслуживают, и попросил Максимова из бара выйти; в противном случае пообещал вызвать милицию. Максимов сразу протрезвел, встряхнул патлатой, нечёсаной головой. Слов бармена было достаточно, чтобы он как хамелеон мгновенно поменял свой имидж ханыги, умерил свой пьяный гонор и превратился, он это умел, в добродушного чуть поддавшего, немного загулявшего парня.
- Голубчик, - завилял он перед ним заискивающе, - душа горит, и слова вырываются жаркие, пламенные, звонкие. Ведь какая честь нам оказана. Разве об этом шёпотом рассказывают? У нас с товарищем сложная командировка в степь, на Дон, к Шолохову, понимаешь, волнуемся, будем фильм снимать по его рассказу. Я играю Щорса, красного командира, слышал о таком? Вот вошёл в роль и не выйти.
Щорс тоже, как и ты был запойный? - спросил Максимова почему-то сразу
Читать далее...