Глава 20
26.09.1943

Привет мои дорогие тетушка Клава и сестренка Надюша!

Пишу вам из солнечной Баварии. Находимся мы с Анькой в городе Эрдингер, близ Мюнхена, адрес почты нашей предоставляю. Я жива, здорова и более чем прекрасно себя чувствую. Аннушка моя сейчас работает в прачечной под Мюнхеном, все это время мы и не виделись ни разу. Но я встречусь с ней после католического Рождества. Благодарю бога, что не раскидало нас по разным частям Германии.

Мне очень повезло, работаю я на ферме у фрау одной. У нее хозяйство здесь знатное, в руках рабочих нуждается остро. Помимо меня здесь еще две девочки из Одессы и два хлопца из Харькова, а также моя подруга Ася из Свибло. Живем хорошо, едой и жалованием не обижают. Фрау наша хорошая, мудрая и справедливая хозяйка. Руку на нас ни разу не подымала, и слов плохих мы от нее не слышим.

Сын у нее младший болен неизвестным душевным недугом… А так с виду смышленый малый, наукам разным хорошо обучен, примеры и задачки математические как семечки щелкает. Вот только ни один врач германский не может точный диагноз поставить, да лечение верное выписать. К тому же, долгое время он и слова не мог сказать, хоть и понимал все. Вот и страдает наша фрау… безумно мне ее жаль. Даже несмотря на то, что немка она и вроде как враг наш… но сердце мое кровью обливается, когда я слезы ее вижу или взгляд уставший с грустной улыбкой.

Родные, надеюсь вы в Кедайняе хорошо обустроились. Вы моя единственная ниточка, связующая с родиной. Каждую ночь молю бога о встрече с вами. Как только все закончится, мы с Анькой сразу к вам приедем. Только путь наш будет не близкий, месяца два займет, если не больше…

Если все получится, прочтете это письмо без жесткой немецкой цензуры. Ежели так не будет, значит уповайте на бога и молитесь, чтобы у меня все получилось…

Целую и обнимаю вас крепко-крепко,

ваша Катерина.
В конце ноября 1943 фрау Шульц отпустила нас на прогулку в Мюнхен в сопровождении очередного рядового полицейского. Каково же было мое счастье, когда я увидела рядового Вальтера. На тот момент он не сопровождал нас уже более месяца, и как только мы с Артуром заприметили его широкую улыбку и добрые глаза, сверкавшие зеленцой, едва сдержались, чтобы не подпрыгнуть от радости.

— Могу я попросить вас об одной просьбе? — осторожно спросила я, когда мы остановились на центральной площади.

Артур в это время резвился с голубями, поедая фруктовый лед, а мы с рядовым сидели на лавочке чуть поодаль от мальчика.

— Все, что угодно, фройляйн… в рамках закона, — в привычной манере усмехнулся Макс, щурясь от назойливых солнечных лучей.

— Можете передать гер Мюллеру одно письмо? Его нужно отправить без лишних глаз в Литву, — сообщила я, внимательно понаблюдав за рядовым.

Лицо Вальтера тут же вытянулось, а от прежней лучезарной улыбки остался лишь намек. В какой-то момент мне даже показалось, что он побледнел.

— В Литву? — переспросил он. — Вы уверены, фройляйн?

Я убедительно кивнула, наблюдая, как Артур запнулся и едва не уронил мороженое на голубей.

— Но зачем вам обходить цензуру? — все еще недоумевал Макс, нахмурив брови. — У вас есть родственники на Восточном фронте?

— Мой брат… он еще в сорок втором уехал в Литву в составе дивизии Вермахта, — постаралась как можно убедительнее соврать я. — С тех пор я получала от него всего одно письмо. Я переживаю… ведь могло случиться все, что угодно.

— Вы напрасно переживаете, фройляйн Штольц. Как правило, части, которые оккупируют территории врагов, редко вступают в боевые действия… разве что с партизанами, — сообщил он, и я нервно прикусила внутреннюю сторону щеки. — Да и потом… почему бы вам самой не передать Алексу письмо? Мы можем прямо сейчас пойти в часть. Тут недалеко… буквально в паре кварталов.

Я мгновенно поднялась со скамьи, нервозно стиснув сумочку. От одной мысли, что я могла встретиться в Мюллером… увидеть его и поговорить, посмотреть на него со стороны и ощутить его взгляд на себе — дыхание тотчас же перехватывало, а сердце заколотилось в груди неприлично быстро.

— А мы… — я запнулась на мгновение, неловко прочистив горло. — Мы действительно можем пойти в часть?

Рядовой Макс Вальтер улыбнулся забавной мальчишечьей улыбкой, глядя на мое растерянное лицо.

— Мне приказано сопровождать вас с Артуром. А куда отправиться — решать исключительно вам. Я могу прогуляться с мальчиком пока вы будете в штабе. Там поблизости разбили ярмарку.

Парень встал со скамьи вслед за мной и слегка поправил темно-зеленый китель, который так сильно подчеркивал его глаза. Я подавила нервный смешок и глупо улыбнулась. Всю дорогу до штаба в груди зарождалось приятное волнение от предстоящей встречи. Но в то же время я боялась напортачить, сделать что-то не так и выставить себя в дурном свете перед Мюллером. Прежде меня не заботили подобные мысли, ведь было совершенно неважно что обо мне подумает немецкий офицер.

Непонятно было в какой момент все кардинально переменилось… и пугало то, с какой скоростью это произошло.

Мы втроем зашли в прохладное помещение штаба, где Вальтер на посту предупредил другого рядового к кому и куда я иду. После Макс вскинул руку на прощание и удалился с Артуром в сторону ярмарки, а я затаила дыхание и ощутила, как пальцы, державшие сумочку, поразила мелкая дрожь. Парень, сидящий на посту, подозвал мимо проходящего офицера и объяснил куда меня следует проводить. Офицер с короткими черными усами оглядел меня неоднозначным взглядом и равнодушно приказал следовать за ним. Когда уловила знакомую дверь кабинета, в легких мигом закончился воздух, но я тут же собрала себя в руки и приготовилась к встрече.

— Алекс, к тебе посетитель, — громко произнес мужчина, предварительно постучав по двери. Он не заходил в кабинет, лишь выглянул в помещение, ожидая поручения Мюллера.

— Можешь быть свободен, — раздался безучастный командирский голос офицера из глубины кабинета.

— Есть, — тут же отозвался усатый мужчина и прикрыл дверь.

Напоследок он бросил на меня странный взгляд в сочетании с вздернутой бровью и вялой ухмылкой. Я собралась с мыслями и отворила дверь, войдя в прохладное помещение. Алекс все еще не поднимал взгляд с документации, увлеченно листая бумаги. Увидев его, я замерла на месте, так и оставшись стоять у двери.

— Слушаю, — требовательно произнес он, не отрывая взгляда от бумаг.

Я молча принялась рассматривать его привычную белую рубашку с расстегнутым воротом ровно на две пуговицы, и неизменные черные подтяжки на плечах. Правой рукой он удерживал черную перьевую ручку, а второй увлеченно перелистывал страницы. Его сосредоточенный взгляд бегло скользил по бумагам. Но в какой-то определенный момент из-за отсутствия ответа с моей стороны, два синих сапфира впервые взглянули на меня.

Он мгновенно поднялся со стула, как только заметил кто именно к нему пожаловал. Перьевая ручка тут же выпала из рук и с характерным звуком покатилась по полу, но никто из нас в упор не замечал ее. Наши глаза встретились, и в воздухе повис немой вопрос. С минуту мы молча стояли, глядя друг на друга: он удивленно, но хмуро, а я испуганно и взволнованно, пытаясь совладать с чувствами.

— Катарина, зачем…

— Мне нужна помощь…

Мы одновременно начали разговор, ощутив неловкость, повисшую тогда между нами. Я беспомощно пропищала три слова и сразу же замолкла. Мюллер медленно вышел из-за стола, но остановился в нескольких шагах от меня, будто не решался подойти ближе. Будто боялся пересечь опасную дистанцию, чтобы не случилось непоправимое. Мужчина впервые заметно нервничал в моем присутствии. Я уловила это его по непривычным жестам: за считанные минуты он устало провел рукой лицу, запустил пальцы в волосы, растрепав светло-русую копну, а взгляд его растерянно блуждал по моему лицу.

Непослушными руками я кое-как достала скомканный желтый конверт и сказала несмелым дрожащим голосом:

— Пожалуйста, помогите отправить письмо в Литву… в обход цензуре.

Он преподнес кулак ко рту и неловко прокашлялся, в ту же секунду нацепив прежнее невозмутимое выражение. Всегда хладнокровное, полное стальной беспристрастной решимости лицо.

— Там ваши родственники? — низким хрипловатым голосом спросил он, спрятав руки в карманы серых брюк галифе.

Я робко кивнула, уловив на его лице тяжелую межбровную морщину.

— Сделаю все, что в моих силах, — твердо произнес он, не сводя с меня пристального взгляда.

Сердце мое тотчас же сжималось под таким внимательным взглядом Мюллера.

Спустя минуту неловкого молчания он шагнул вперед и взялся за конверт. В воздухе раздался знакомый аромат его парфюма вперемешку с табаком. Пальцы наши мгновенно соприкоснулись, отчего я испытала укол смущения, и нервно дернулась назад, крепче цепляясь за конверт. В конце концов, мне удалось вырвать письмо, но Мюллер продолжил стоять в непосредственной близости от меня.

— Это еще не все… — было практически невозможно собраться, ведь он стоял от меня всего в паре шагов, но спустя минуту я прочистила горло и проговорила чуть смелее. — Мне нужно знать, что немцы делают с беременными русскими женщинами.

Он недоуменно вскинул бровь, но продолжил глядеть на меня в упор.

— До сорок третьего отправляли обратно в Россию. Но, когда девушки начали массово беременеть, чтобы уехать домой, стали отправлять на принудительный аборт.

В тот момент я забыла сделать очередной вздох. Стало жутко страшно за Асю.

— Всех без исключения? — несмело спросила я.

— Зависит от того, кто отец, — тихим голосом сообщил Алекс. — Если немец, еще к тому же и военнослужащий, а она русская, украинка или полячка… то в этом случае оба попадают под расстрел.

Мужчина не задавал лишних неудобных вопросов. Но от его слов становилось дурно. На глаза мгновенно навернулись слезы. Я прикусила нижнюю губу, чтобы остановить предательскую дрожь, но подбородок начинал дрожать пуще прежнего.

— А если отец… если отец тоже русский? — полушепотом произнесла я, в полной мере ощутив, как первые слезы скатились по щекам.

Мое нервное состояние не осталось незамеченным офицером. Его ровные черты лица расплылись перед глазами из-за набивавшихся слез, а ярко выраженные скулы заметно напряглись. Глаза с пронзительной синевой впервые взглянули с нескрываемым беспокойством.

— Катарина, не ходи вокруг да около… — ровным тоном сказал Мюллер, напряженно поджав губы. — Говори сразу, у тебя проблемы?

Сама не понимая от чего, но я нервно усмехнулась в ответ на его вопрос и принялась вытирать слезы тыльной стороной ладони.

— Да нет же… Боже… — я подавила короткий смешок и подняла взгляд, чтобы хоть как-то остановить поток слез. — Моя подруга Ася… она родит зимой. И мы до сих пор не знаем… точнее фрау Шульц еще не знает…

Он едва заметно кивнул, направив задумчивый взгляд куда-то сквозь меня.

— Если ты уверена, что отец не немец, то ситуация вполне решаема.

— Уве… уверена, — я запнулась от волнения, шмыгнув носом.

— Асе повезло, она работает у фермера, а не на предприятии. В таком случае оставлять ребенка или нет, решает исключительно помещик, — уверенно произнес офицер. — Думаю, фрау Шульц будет не против. Насколько мне известно, у остарбайтеров за все это время родилось порядка десяти детей на фермах Баварии. Они не являются гражданами Германии, но…

Не дав ему договорить, я обрушилась на него с объятиями, обвив руками его сильную спину. Поначалу его тело было заметно напряжено то ли от неожиданности, то ли просто от того, что я была рядом. Но постепенно его руки неторопливыми и неловкими движениями обняли меня в ответ. Я и сама поразилась своему неоднозначному проявлению чувств. Но его слова о том, что Асе все же удастся родить, вселили в меня высокую надежду. Подругу терять было страшно, да и не заслуживала она подобной участи.

А после в голове запульсировала отчаянная мысль — я сошла с ума!

Как только осознание того, что я натворила, обрушилось на меня ледяным потоком, я тут же вырвалась из объятий. А после отвернулась, буравя округленными глазами дверь кабинета. Сердце испуганно колотилось в груди, и я опасалась, что Мюллер мог его услышать. От волнения дыхание участилось, я дышала ртом словно рыба, а затем и вовсе прикрыла губы обеими руками, как бы запрещая себе дышать настолько громко. Кровь прильнула к щекам, и они тотчас же загорелись предательским пламенем вместе с горящими мочками ушей. Стыд, который я прежде не испытывала, накрыл с головой, вознамерившись окончательно свести с ума.

— Катерина, — наконец прозвучал его тихий встревоженный голос за спиной. И я удивилась, что он обратился ко мне не на привычной немецкий манер. — Нам не следует видеться. Кристоф… он все роет и роет, и я не хочу, чтобы ты упала в эту яму.

Его слова хлыстали розгами по сердцу.

Я хотела кричать изо всех сил, ведь он задел мою гордость. Как же… как же он мог подумать, что я вдруг посмотрю на немца в романтическом плане? Как же я могла допустить чувства к нему?! Как же я ненавидела себя в тот момент! Его слова дали мне невидимую пощечину и вмиг отрезвили. Я прикрыла веки, утопающие в слезах, и покачала головой, в надежде избавиться от навязчивых мыслей.

Я хотела сказать, что запуталась. Хотела признаться ему, что страдаю каждую ночь, что день за днем вижу его во снах. Я хотела сказать, что душа моя неровен час разорвется на части от ненависти, непонимания и какой-то скрытой привязанности к нему, совладать с которой я не была в силах.

Но вместо этого прочистила горло и проговорила самым холодным голосом, на который только была способна в тот момент:

— Вы правы. Мне живется намного легче, когда меня не буравят тяжелым взглядом и не отдают приказы вместо обычных просьб.

Я обернулась, чтобы передать ему наконец конверт с письмом. Но он шагнул ко мне в ту самую секунду, и через мгновение взор заполонила его широкая грудная клетка. Он с осторожностью преподнес ладонь к моему лицу, она пахла примесью табака и железа… А после большим пальцем словил пару слезинок, и мягко приложил ладонь к моей щеке. Будто выражал этим действием то, что не мог произнести вслух…

Он не улыбался, и в целом лицо его не выказывало никаких чувств. Вот только глаза с загадочной глубокой синевой отображали все то, что говорить он был не в силах. Напротив, слова его и взгляд разнились в показаниях, и от этого становилось лишь хуже. Я не понимала, чему мне верить и разрывалась на части от того еще сильнее.

Молча прикрыла глаза, пытаясь совладать с чувствами, которые накрывали с головой рядом с ним. Я приложилась к его горячей руке с шероховатой ладонью словно бездомный котенок, жаждущий ласки и внимания. Так горько мне было от осознания того, что слезы не переставали течь рекой. Несколько месяцев я жаждала его прикосновений, но как только это случилось мне вдруг стало ужасно больно, но оттого и не менее приятно.

— Мама и сестра ужасно расстроились, что не познакомились с тобой. По сей день спрашивают, когда же ты приедешь погостить, — его низкий, слегка хрипловатый голос заставил коленки дрожать, а закрытые веки дрогнуть и распахнуться. Я молча кивнула, поборов смущение и стыд за тогдашний поступок. — Тебя видели много лишних глаз. Я отправлю твое письмо, об этом можешь не беспокоиться.

На этих словах Мюллер слегка прикоснулся до моей ладони и осторожно взял конверт. А я сделала шаг назад и вновь отвернулась, намереваясь уходить.

— Имя получателя и город на конверте, — произнесла я робко, направившись к выходу.

Его голос с нотками беспокойства догнал уже у самой двери:

— Катерина, пожалуйста, будь осторожна.

Поначалу я опешила, а потом ощутила, как губы растянулись в улыбке. Я не ответила и не оглянулась, лишь на секунду замерла у двери, а затем выскользнула в коридор.