Глава 18
В помещении раздался неторопливый дверной стук.

Судя по тому, что раздавался он чуть больше минуты, я все же заснула. Распахнуть глаза оказалось непосильной задачей, но я силком заставила себя встать с постели и открыть замок. За дверью стояла женщина лет тридцати-тридцати пяти с серебряным подносом еды в руках. Кажется, ее звали Эмма.

— Доброе утро, — прохрипела я, прокашлявшись в кулак.

— Доброе утро, фройляйн, — холодным тоном произнесла она, оглядев меня высокомерным взглядом, а затем последовала в комнату. — Гер Мюллер распорядился подать вам завтрак.

— Спасибо, — поблагодарила я и уселась на кровать.

Женщина в это время поставила поднос на прикроватную тумбу. Отчего-то мне было неловко принимать завтрак с рук такой же обычной девушки-горничной, коей являлась и я в той стране. Но, судя по ее имени, она являлась коренной немкой.

Эмма с нескрываемым презрением в бледно-зеленых глазах рассмотрела мой внешний вид. Затем поправила собранные в пучок волосы цвета пшеницы и без особой на то надобности стряхнула невидимые пылинки с одежды. На ней было светло-розовое платье с белым воротником и таким же белоснежным фартуком.

— Гер Мюллер велел передать что-то еще? — осторожно спросила я, когда женщина продолжила стоять посреди комнаты. — Он еще здесь?

— Оберштурмбанфюрер отъехал час назад. Его водитель ожидает вас внизу. А вам гер Мюллер просил передать, чтобы вы не задерживались и не доставляли лишние неудобства его семье, — бесцветным голосом произнесла Эмма, гордо вздернув подбородок. Больше ее надменные глаза с зеленцой не касались моего лица. — Такие как вы не должны смущать приличных дам и вообще находиться в доме уважаемых людей…

Я тут же вскочила с кровати, раскрыв рот от возмущения. Но женщина быстро покинула комнату, громко прикрыв за собой дверь. Я нервно провела руками по лицу, а затем и по распущенным волосам, накручивая кончики на указательный палец.

Как же она… Неужто Эмма приняла меня за… проститутку?!

Завтрак так и остался нетронутым. Слова горничной Мюллера отбили всякий аппетит и только разозлили меня, испортив настроение на весь день. Что о себе возомнил этот немец? А Эмма? Это еще раз доказывало, что все немцы были чересчур высокомерными…

Я наспех причесалась, с горем пополам прикрепила шляпку и накинула белоснежный пиджак. А после спустилась на первый этаж, где в гостиной обнаружила седовласую женщину лет шестидесяти. Она сидела в кресле напротив окна и молча вязала что-то наподобие носков. У нее была железная осанка, на удивление осиная талия для тех лет и тонкий вздернутый подбородок. А стеклянный и рассредоточенный взгляд ее странным образом был направлен не на спицы и пряжу, а в сторону окна.

Я остановилась на половине лестницы, не решаясь пройти дальше. Старушка — а в тот момент я была уверена, что передо мной сидела Мария Александровна — медленно оглянулась в мою сторону, и ее пустой взгляд мельком скользнул по мне. Моему взору открылись ее милые благородные черты лица с ровным носом со вздернутым кончиком, выраженными скулами и бледно-синими глазами. Но вместо того, чтобы поздороваться, она осторожно поинтересовалась на чистом русском:

— Леночка, это ты? Что-то забыла?

В тот момент до меня дошло очевидное — мать Мюллера была незрячей. Горькое осознание мгновенно подскочило к горлу и проявилось в виде застилающих взор слез. Ее рассеянный взгляд застыл возле моего лица, а я растерянно прикрыла губы, чтобы перестать дышать… чтобы исчезнуть, раствориться, и больше не испытывать то изматывающее смущение.

Так горько и мерзко стало на душе, поэтому я тотчас же стыдливо выбежала в гостиную и направилась в коридор. Мюллер не упоминал прежде, что его мать незрячая… вероятно, чтобы не вызвать у меня чувство жалости и сострадания. Быть может, он не желал таким образом раскрывать все секреты своей семьи?

На ходу сглатывая слезы, я не могла отделаться от ощущения, что поступила гадко и подло. Словно нарушила парочку законов и стыдливо убегала из дома, не поздоровавшись и не представившись его матери. Горько мне было и от того, что еще буквально несколько минут назад я едва ли не презирала Мюллера и всех немцев в придачу… А оказалось, он ухаживал за незрячей мамой и содержал не только ее, но и младшую сестру.

Проскользнув через парочку длинных коридоров, я вышла к крыльцу, где уже вовсю тарахтел автомобиль со скучающим незнакомым шофером внутри. Рядовой в привычной зеленой полицейской форме выскочил из машины и открыл мне дверь. Я благодарно кивнула, села на заднее сидение и облегченно выдохнула, что покидаю наконец дом Мюллера.

— Китти! — вдруг раздался женский незнакомый голос позади, прерываемый грохочущим мотором. — Постойте, Китти!

Я невольно оглянулась, когда автомобиль уже тронулся с места. Вдалеке обнаружила молодую девушку в окружении двух маленьких деток в возрасте около двух и пяти лет. Вероятно, это была сестра Мюллера. Она бежала в мою сторону, одной рукой придерживая соломенную шляпку, а другой длинную бежевую юбку. Девушка кричала мое имя, но я молча отвернулась и попыталась забыть тот странный инцидент.

Я покинула его дом и не соблюла даже элементарные правила приличия…

* * *
— О, з'явилася-таки, — съязвила Ольга, встретив меня в коридоре. — Поки ти по свадьбам шлялася да у Мюллера знову ночувала, Аська твоя в обморок падала! Ага… целых три раза падала, а тебя все нет и нет!

— Как падала? — впопыхах спросила я, расстегнув пиджак. — Что стряслось?

Мы быстрым шагом поднялись в нашу спальню. Я застала бледную Асю лежачей на кровати и накрытую одеялом, а подле нее находился обеспокоенный Колька.

— Катенька, слава богу ты пришла… — пролепетала подруга.

— О, а вона все Бога вспоминает… Бога, Асенька, у нас вже давно отменили! — Ольга закатила глаза, переплетая руки на груди.

— Ася… что с тобой? Хворь какую подцепила? — я бросилась к кровати, трогая ее прохладный лоб и ледяные руки. — Как же так? Ты вся дрожишь… а на улице солнце печет с раннего утра.

— А ти спроси, коли у нее в последний раз женские дела були! — возмущенно воскликнула Лёлька, взмахнув руками. — Колька и Аська те еще партизани!

Я недоуменно оглядела всех присутствующих в спальне.

— Что ты… что ты такое говоришь…

— То й кажу, Катруся! Пошли, Колька, дел по горло накопичилося, — в командном тоне произнесла Оля, выходя из комнаты.

Николай с нежностью сжал руку Аси и покинул помещение вслед за Лёлькой. Я нервно сглотнула, болезненно закусила внутреннюю сторону щеки и мысленно отругала себя за столь очевидные вещи. Мы уже больше полутора лет работали у фрау Шульц, но за все то время я в упор не замечала роман Кольки и Аси. В последние месяцы я настолько погрузилась в изучение немецкого, прочтение книг и в разработку плана по спасению сестры, что вовсе позабыла про единственную близкую подругу.

— Ася, это правда? — осторожно спросила я полушепотом.

— Я не знаю, Катенька… я думала… — она запнулась, и глаза ее тотчас же заблестели от слез. — Я думала задержка она из-за… ну из-за переживаний и волнений… из-за войны, в конце концов. А тут вон оно как оказалось…

— Что же ты молчала? — прошептала я, накрыв ее прохладную ладонь своей шершавой от вчерашних ссадин. — Я и знать не знала, что у вас с Колей все серьезно…

— Катенька, я в нем родную душу отыскала! Мы так сблизились с ним, что теперь ни о ком другом и думать не могу! Не могу и не хочу! — сквозь слезы и улыбку прощебетала подруга. — Все настолько быстро произошло… Но теперь мне кажется, что мы и вовсе всю жизнь были знакомы! Что он будто на соседней улице рос, как и мы с тобой.

— Я рада за тебя, — призналась я, погладив ее ладонь. — Но что же теперь будет? Фрау Шульц знает?

Карие глаза Асеньки испуганно округлились.

— Нет! Конечно нет! Я же ж не знаю, что происходит с такими, как я в Германии… Кто знает, что немцы с беременными остарбайтерами делают. Страшно мне признаться, — подруга вытерла слезы и шмыгнула носом, понуро опустив взгляд. — К тому же, сегодня утром она известила всех, что мясо теперь будем есть только по большим праздникам. Все продовольствие с фермы уходит на фронт, оттого и экономить начали на всем подряд. А вдруг она на производство меня сошлет…в прачечную или в лагерь? Какой теперь из меня работяга? Катенька, душечка моя, прошу тебя, разузнай у Мюллера, что же делают здесь с такими как я…

Я резко отпрянула от нее, встав на ноги, как только услышала его имя. Громко выдохнула и устало провела рукой по лицу.

— Нет, Ася… Нет и даже не проси, — быстро произнесла я, отводя взгляд к окну.

— Отчего же? — поинтересовалась подруга, привстав с кровати. — Ты единственная из всех, кто проводит с ним больше всего времени. Лёлька вон как бесится… пол ночи сегодня не спала, пока тебя не было. А Ванька так вообще, угрюмый ходил вчера, не разговорчивый, сам себе на уме.

Я покачала головой.

— Нет. Лучше у Амалии спрошу как-нибудь осторожно. Или у фрау Шульц поинтересуюсь издалека, не наводя подозрений никаких.

— Как же ты спросишь у Амалии, если она больше не живет здесь? — удивилась Ася. — А наша фрау шустро заподозрит что-то эдакое.

— Считаешь, Мюллер не заподозрит?

Подруга беззаботно пожала плечами, разглядев узор на пододеяльнике.

— Ты знаешь, Катенька, мне кажется, ты одна такая к кому он снисходительно относится…

Я развернулась и уставилась на нее возмущенно.

— Что ты… имеешь в виду?

— Дыма без огня не бывает, милая, — Ася растерянно улыбнулась, разглядев мое лицо. — Не зря Лёлька злющая как собака ходит, а Ванька готов глотку перегрызть каждому, кто вспомнит его имя, — в какой-то момент улыбка сошла с уст подруги, будто она сделала какие-то выводы. — Что у тебя с ладонями? Что произошло? Это из-за Мюллера?..

— Я… сделаю все, что в моих силах, — ответила я, поспешно покинув спальню.

— Катя, Катенька! Ну постой же ты!

Ее приглушенный голос догнал меня уже за дверью, а в коридоре я едва не столкнулась с фрау Шульц.

— Китти, милая, вот ты где, — произнесла она, мягко погладив меня по спине. — Ты вела себя на свадьбе более чем достойно. Вы с Алексом чудно изображали влюбленных. Надеюсь, никто из гостей ничего не заподозрил, — Генриетта засмеялась, прикрыв губы тонкой кистью. А мой желудок в тот момент болезненно сжался. — У меня две новости. Первая — ты будешь жить в комнате Амалии. Не хочу, чтобы были вопросы, почему моя племянница живет в комнате слуг. К тому же, ни к чему пустовать ее спальне… слишком грустно осознавать, что моя малышка так скоро вышла замуж.

Я коротко кивнула. Если честно, сил не было изображать удивление. Поэтому я молча согласилась с решением фрау. В конце концов, отныне я смогла бы оставаться наедине со своими слезами, не опасаясь, что кто-то услышит.

— Хорошо. Какая вторая новость?

— А вторая не обладает той же прелестью, что первая. Сегодня вечером к нам приезжает моя свекровь из Берлина. Месяц назад я сообщила ей о смерти ее сына и внука, и она тотчас же решила проведать нас. К тому же посетить свадьбу Амалии… только опоздала всего на день, — фрау криво улыбнулась. — Она женщина высоких нравов, но бывает чересчур строга к прислуге. Поэтому передай остальным, чтобы не смели отвечать ей ни на каком языке… и тем более дерзить! Лучше, если вы все будете помалкивать в ее присутствии и молча выполнять ее распоряжения.

Мне было совершенно не до строгой свекрови Генриетты, поэтому я равнодушно кивнула.

— Фрау Шульц, могу я попросить вас об одной просьбе? — спросила я, когда женщина уже намеревалась пойти по делам.

Она вскинула на меня удивленный взгляд.

— Конечно… Что-то стряслось?

— Не могли бы вы возобновить обучение Артура игре на фортепиано? — осмелилась спросить я. — Мне бы тоже хотелось поучаствовать и помочь ему в обучении.

Генриетта добродушно улыбнулась, похлопав меня по плечу.

— Конечно, Китти! — торжественно воскликнула она. — Я уже давно вынашиваю эту мысль, но Артур все противится. Думаю, благодаря тебе у него вновь появится интерес к музицированию.

Я благодарно кивнула и проводила взглядом хозяйку, которая тут же спустилась на первый этаж.

В доме фрау Шульц была отдельная музыкальная комната с фортепиано. Я была там всего однажды, но ни разу не испытывала острой необходимости прикоснуться к клавишам и попробовать своими руками сотворить ноту. В доме Мюллера же все было по-другому… Что-то переменилось во мне после того, как я увидела его за инструментом. Мне вдруг отчаянно захотелось попробовать творить столь прекрасные мелодии, изучить все тонкости игры и наслаждаться музыкой.

В тот день вся усадьба была верх дном. Фрау отчаянно наводила порядок и контролировала каждый сантиметр, чтобы не дай бог пропустить клочок пыли на каминных часах или крошку под столом в обеденной зале. Она так отчаянно разволновалась, что не смогла толком прочесть свежую утреннюю газету.

На протяжении всего дня я носилась по всему дому от Артура к девчонкам на кухню и обратно. Тата и Оля не справлялись без моей помощи, а Ася едва сводила концы с концами, убираясь по всему дому. От запахов с кухни ее тотчас же мутило и пол дня она проводила в уборной, а пол дня на свежем воздухе, от которого тут же становилось легче. И лишь в редких перерывах она прибиралась в доме вместе с самой хозяйкой.

Весь день Ванька обходил меня стороной, а Лёлька и Танька и вовсе не разговаривали. Татьяна лишь раздавала мелкие поручения, касательно готовки, а Оля пускала косые взгляды и упорно молчала как партизан. Но ближе к вечеру Иван все же поймал меня на лестнице, чтобы наконец поговорить о случившемся.

— Ты не занята? — осторожно спросил он, виновно глядя в мою сторону.

— Иду Артура к ужину одеть, гостья уже совсем скоро прибудет. Фрау Шульц говорит, что она не терпит, когда кто-то сидит за столом в будничной одежде, — неловко ответила я, не в силах взглянуть парню в глаза.

— Слухай, Катька, ти це… прости меня. Не сдержался я вчора, ось и накинувся на того фрица, — смущенно произнес Ванька, почесав затылок. Он все еще не осмеливался взглянуть мне в глаза.

— Ты тоже прости меня. Я погорячилась тогда, не хотела… Ты просто напугал меня…

— И за це теж прости. Я со своей ревностью будто с ума схожу. Ну люблю я тебе… и поделать з цим ничого не можу…

Я сделала пару шагов вперед и крепко обняла Ивана. Он опешил на мгновение, но потом сообразил обнять меня в ответ.

— Це означаэ, що я прощений и ми будемо вместе? — с детской наивностью произнес он приглушенным голосом.

Я горько улыбнулась и отодвинулась от него.

— Это значит, что я тебя простила. Но извини, я тебя никогда не полюблю… иначе как друга. Я не властна над этим и обманывать тебя не хочу. Это глупо и… подло.

Иван округлил и без того большие голубые глаза, и на пухлых красных губах образовалась грустная улыбка.

— Що же… у меня совсем… совсем нет шансов?..

— Ну и дура! — рассерженно воскликнула Лёлька, пробежав мимо нас по лестнице.

Все это время она находилась на втором этаже, и я сделала вполне логичный вывод, что девушка слышала каждое слово, произнесенное нами.

— Подслушивать чужие разговоры — это подло и мерзко! — крикнула я ей вслед, и тут же помчалась за ней в кухню. — Если у тебя есть ко мне какие-то вопросы, то просто… просто поговори со мной! Не нужно строить из себя бедную и несчастную и пускать косые взгляды!

Ольга мгновенно остановилась посреди кухни и обернулась. Ее веснушчатое лицо перекосило от злобы и необъяснимой ненависти.

— Прав был Ванька… подстилка ты немецкая! — в сердцах крикнула она. — А ведь еще громче всех орала, що на немцев ни-ни… Осуждала меня… Тьфу! Дрянь лицемерная ты! Самая настоящая!

Я оскорбленно раскрыла губы, не зная, что и ответить на столь откровенное хамство. Мельком оглядела Таньку, она продолжила мыть посуду как ни в чем не бывало, даже не оглянувшись в нашу сторону.

— Що ти мовчиш будто води в рот набрала! Сказать нечего?! — Лёлька ядовито усмехнулась, и надменно переплела руки на груди. — А ну-ка розкажи, як тоби спалося в його доме? Отменный он полюбовник, али нет?!

Ее злые слова встали поперек горла и задели самое сердце. Слезы постепенно заполонили взор, губы предательски задрожали. Я собрала все силы в кулак и влепила ей звонкую пощечину. Ольга же в ответ с рыком злости болезненно вцепилась в мои волосы. Танька бросила грязную посуду и бегом принялась разнимать нас.

— Еще чего удумали! — возмущенно воскликнула она, оттаскивая нас друг от друга. — Лёлька, а ну живо приборы поди разложи! Паночка неровен час уже на пороге будет. А ты, Катька, лучше бы пошла подруге своей помогла уборку завершить!

Я вырвалась из цепкой хватки Оли и в слезах выбежала из кухни. За считанные секунды пробежала пустующий коридор и с силой распахнула входную дверь, чтобы подышать воздухом. И тут же оцепенела от ужаса, как только увидала на пороге статную седовласую женщину худощавого телосложения. Холодный взгляд ее серых глаз надменно скользнул по моему заплаканному лицу и растрепанным волосам.

— Значит, вот так у русских принято встречать гостей?