Неоиндустриальный консенсус России и его системные основы

Сергей Семенович Губанов, профессор, главный редактор журнала «Экономист»

[523x392]

I. Вопрос о собственности

и его значение для новой индустриализации

 

Россия достойна прогресса и выстрадала его, а ее прогресс достижим только путем новой индустриализации – такова позиция, которая постепенно превращается в общую и общественную. Необ-ходимость новой индустриализации признана государственным руководством страны, а также на обоих флангах политического спектра: и левом, и правом. И это в высшей степени примечательно, что курс на новую индустриализацию стал одним из основных программных требований главных политических сил, включая даже противоположные. Исключение составляют, как увидим, лишь деятели крайне правой реакционной альтернативы.

 

В контексте электорального цикла 2011-2012 гг. призыв к новой индустриализации России сделали Общероссийский народный фронт, КПРФ, ЛДПР, «Справедливая Россия», «Деловая Россия», «Манифест правого дела» и т.д. Таким образом, неоиндустриальный консенсус достигнут, как мини-мум, в заявлениях действующих политических сил страны. До сих пор нашей стране навязывали консенсус извне, а теперь она отвергает чужестранный в пользу своего, целиком отвечающего ее стратегическим и геополитическим интересам. Это феномен исключительной значимости, поскольку сопряжен с переориентацией общественного сознания на передовые ориентиры современного социально-экономического прогресса.

Вместе с тем было бы неправильно переоценивать степень готовности общества и его политиче-ских сил к осуществлению неоиндустриальной модернизации. Несомненно, наблюдаемый сейчас феномен обозначил готовность декларировать разворот к новой индустриализации. Но этого мало, чтобы перейти от слов к делу. Цель достижима только в единстве со средствами, а единства между ними еще нет. И потому преждевременно считать неоиндустриальный консенсус полноценным. Для полноценности ему не хватает адекватного системного консенсуса – по поводу базисной формы собственности.

Проблема состоит в следующем: хотя в своем отношении к новой индустриализации общество, по-видимому, в принципе определилось, оно все еще не выработало своего отношения к вертикаль-ной интеграции собственности, труда и промышленного капитала. Пока не достигнуто принципи-альное социальное согласие по поводу того, на какой системной основе, при опоре на какую форму собственности разворачивать новую индустриализацию, до тех пор неоиндустриальный консенсус будет бессистемным, а значит безуспешным, не подкрепленным переходом от слов к делу.

Неоиндустриальный консенсус России необходимо превратить из бессистемного в системный, сделав выбор в пользу вертикально-интегрированной, государственно-корпоративной формы соб-ственности.

Актуальность вопроса о выборе базисной формы собственности, адекватной задачам современ-ного развития, диктуется также своеобразием теперешнего социально-экономического положения. Наполненное множественными проявлениями системного кризиса, оно придает текущему моменту характер поворотного, делая очевидным тот факт, что страна нуждается в кардинальном обновлении движущих сил и переходе на принципиально новый этап своего развития, а значит – в смене базисной формы собственности.

Перед судьбоносным системным выбором Россию объективно ставит теперь настоятельная необходимость диверсификации экономики посредством осуществления новой индустриализации – технотронной, высокотехнологичной, цифровой. Наша страна опять стоит на перепутье, ей вновь предстоит избрать путь своего дальнейшего движения. И потому для нее особенно важны четкие ориентиры, с помощью которых можно точно идентифицировать негодные развилки, с тем чтобы избежать их.

 

I.1. Этапное противоречие России:

ретроспектива и перспектива

 

В числе первых в ряд этапных ориентиров входит переосмысление трансформационного перио-да, осознание подлинной сути и последствий «радикальных реформ». Отношение общества к ним не случайно вызывает сейчас вспышку пристального интереса. Органически связанная с переориентацией на верную перспективу развития, тема переместилась в фокус зримого противостояния, где схлестнулись друг с другом реальность и домыслы, истина и фальсификация.

Противники истины стремятся реабилитировать «радикальные реформы» – в надежде и стремле-нии устроить их «второе пришествие», так как полагают, что недореформировали Россию. Сторон-ники истины, напротив, вскрывают саму подоплеку состоявшейся трансформации – сплошь асоци-альную и реакционную по целям, методам, последствиям.

Ни экономическое развитие как таковое, ни усиление экономической и геополитической мощи России в цели системной трансформации не входили. Хотя подноготная таилась за семью печатями лжи и обмана, научный анализ легко сбрасывал всякий покров тайны. Наука с самого начала преду-преждала общество: «Осуществляемые преобразования подчинены не подъему экономики, произво-дительности труда и благосостояния народа, а созданию класса собственников путем форсированно-го накопления частного капитала» .

На деле реформаторы преследовали сугубо классовую антисоветскую цель, связанную с переда-чей собственности и политической власти классу буржуазии, спешно возрождаемому за счет лихо-радочной внеэкономической денационализации. Откат назад, к буржуазным отношениям собствен-ности дооктябрьского образца 1917 г., к пережиточному частнособственническому капитализму – такова была сверхзадача утилитарно антисоветских реформ 1990-х гг.

К сожалению, тогдашняя расстановка сил сложилась не в пользу прогресса и науки. Единствен-ную организованную силу представляли тогда реформаторы, всемерно поддерживаемые иностран-ным капиталом, в то время как противостоящие силы оказались дезорганизованными и парализованными. Оттого-то тщетно звучали научные предостережения. Их старательно заглушали, им не давали достучаться до общественного сознания, наглухо отгороженного от истины железным занавесом новоявленной буржуазной свободы да демократии, или власти нетрудового меньшинства против трудового большинства.

Реформаторы изображают события 1991-1992 гг. как революцию, охотно претендуя на лавры ре-волюционеров. Однако их претензии безосновательны. Системный критерий социальной революции простой, но строгий – это разрешение основного противоречия общества и подъем социально-экономического развития на одну историческую ступень вверх.

В частности, на соответствие по данному критерию не проходит первый политический переворот 1917 г., в сущности дворцовый, устроенный буржуазными «верхами» – февральский, но вполне проходит второй, совершенный трудящимися «низами» – октябрьский. Причем, что важно, с помощью лишь научно строгого системного критерия можно досконально разобраться в том, отчего разразившаяся ожесточенная Гражданская война велась не столько между октябристами 1917 г. и монархистами, сколько между октябристами и контрреволюционными буржуазными февралистами. Ведь это факт: не знамя монархии, а знамена свободы частной собственности и свободы торговли несла на своих штыках белогвардейщина – деникинщина, колчаковщина и т.д.

Если придерживаться научного критерия, то реформаторы 1990-х гг. являются политическими преемниками контрреволюционных февралистов. Для тех и других идеалом служит дооктябрьский капиталистический порядок 1917 г. – частнособственнический, старорежимный, дореволюционный, обильно сдобренный пережитками самодержавия и крепостничества. В точности такой же идеал, абсолютно реакционный, присущ и самим «радикальным реформам».

Каковы действия, таковы и последствия. Реакционный путь ведет к реакционному же состоянию. Реформы 1990-х гг. отнюдь не разрешили основного противоречия нашего развития. Напротив, они только поменяли местами противоположные полюса, перевернули их вспять, заменив номинальное господство национализированной собственности на открытое и реальное господство частнокапиталистической. В итоге противоречие приняло форму резкого антагонизма – куда более острого, чем в советские времена, и вылилось в общесистемный кризис, ярко выраженный в дезорганизации производства машинных средств производства, расстройстве расширенного воспроизводства производительного капитала, деиндустриализации. Из-за перерастания вследствие реформ в жгучий антагонизм, основное противоречие между полярными отношениями собственности и взывает теперь к новому системному выбору.

По законам истории частнособственнические реформы объективно суть реакционные, ибо со-ставляют полосу исторической реакции старого и низшего на новое и высшее. Будучи носителями частнособственнической контрреволюции и реакции, реформаторы напрасно домогаются звания революционеров. Все те, кто возносит отсталое над передовым, а низшее – над высшим, олицетворяют типичных реакционеров. Стало быть, реформаторам по праву принадлежат разве что лавры реакционеров. Единственная их заслуга заключается в том, что пореформенная Россия проходит зигзаг исторической реакции, тяжелейшей по своим угрозам и вызовам. Будущие историки, думается, так и станут писать историю антисоветских реформ – как историю брутальной, беспросветной социально-экономической реакции. Схожее видение буквально витает в нынешней социальной атмосфере: «Историки еще надорвут пупки над реформаторским слабоумием» . Уточним только, что слабоумие реакционеров – это лишь субъективно выражаемое ими врожденное слабоумие частнособственнической системы, осложненное к тому же болезненным ее старчеством.

Попятная смена полюсов системного противоречия, трансформация его в полукрепостнический социальный антагонизм – это для современной эпохи настолько из ряда вон выходящее событие, что долго еще будет предметом различных исследований. Вместе с тем постсоветская история тоже дает серьезные основания для переосмысления советской. Существует ряд принципиальных пунктов, по которым требуется преодоление ложных стереотипов, догм и догматов. Мы затронем здесь только один из них.

Какова бы ни была природа советского строя, его необратимость обернулась фикцией. Можно спорить о соотношении субъективных и объективных факторов, но сам по себе свершившийся факт бесспорен. И должен быть принят за отправной пункт основательного причинно-следственного ана-лиза.

По генеральным законам истории завоевания социальной революции обратимы только до тех пор, пока не закреплены объективно, всей мощью и монолитностью экономического базиса, пока они удерживаются лишь внеэкономическим образом, силой политической надстройки и принужде-ния. На протяжении всего такого периода общество пребывает фактически в состоянии перманент-ной гражданской войны, которая принимает либо открытые и насильственные формы, как в 1918-1921-х гг., либо до поры до времени скрытые, теневые, подспудные, как в 1922-1990-е гг.

Пока новые и передовые начала не утвердились бесповоротно, или экономически, социальная борьба продолжается. По ходу ее формы гражданской войны непрестанно чередуются: главенство переходит от одной из них к другой – то политической, то экономической, то идеологической. В конечном счете преобладание на том или ином историческом отрезке каждой конкретной формы стоит в прямой зависимости от внутренних и внешних условий, от концентрации социальной базы и сдвигов в расстановке сил, от изменчивого соотношения между старыми и новыми началами.

Прекращение военной фазы в 1921 г. стало не концом гражданской войны, а началом ее идеоло-гической и экономической фазы. Она продолжилась, но только уже в «холодных» формах, сменив-ших канонадную. Проиграв на полях вооруженной битвы, февралисты – с целью теневого сколачи-вания своей социальной базы в новой исторической обстановке – пошли иным путем, переключив-шись на экономический саботаж начал советского госкапитализма и идейную борьбу за умы, сделав главным своим оружием мздоимство, взятку, стяжательство, коррупцию и прочие «пережитки» ча-стного капитализма.

Живое, образное, гротесковое описание проверки советских людей прелестями торгашеского мира дал М.А. Булгаков в своем закатном романе – «Мастер и Маргарита». Проверки старым советские люди не выдержали. Общественные условия 1930-х гг. изменились не настолько, чтобы изменить людей. Экзамен на бескорыстие отношений прошли всего лишь два человека – мастер и его Маргарита. Формально лишь советские, экономические отношения ежечасно продуцировали элементы антисоветской социальной базы. Прибегнув к аллегорическому языку библейской мистики, проницательный писатель изобразил самое сокровенное, правдивое, никем больше не превзойденное проникновение в глубинную суть той эпохи. Он показал в действии не что иное, как способ изнаночного разъедания основ непрочного еще государственного капитализма едкой кислотой частного. Добавим, что после Великой Отечественной войны сила разъедания нового старым неизмеримо выросла, ибо в унисон с теневым процессом синхронно заработал еще хозрасчетный капитализм.

Фактически весь период своей почти 70-летней истории советское общество, экономически и политически обратимое в антисоветское, переживало состояние гражданской войны. Ряд отчетливых ее проявлений обнаруживался даже в событиях Великой Отечественной, хотя в те времена социальная база буржуазной контрреволюции была сведена к минимуму.

Часто высказывается мнение, весьма распространенное, будто Советский Союз надорвался в гонке вооружений и пал, экономически обессиленный ею. Подобное мнение в корне ошибочно. Оно полностью опровергается исторической практикой СССР. Послевоенная гонка вооружений не идет ведь ни в какое сравнение с довоенной, а тем более военной, когда она протекала с куда большим напряжением сил гораздо меньшего по возможностям промышленного потенциала. Но индустриально-экономическая мощь СССР тогда только укреплялась. Если причина в гонке вооружений, СССР должен был надломиться еще до Второй мировой войны или, самое позднее, во время нее. Тем не менее Советский Союз креп и усиливался, а не слабел. Значит, дело не в гонке вооружений и ссылка на нее абсолютно безосновательна.

И верно, Советский Союз был надломлен не гонкой вооружений: его надломила частнокапиталистическая реакция. Не против США проиграл СССР свою «холодную войну», а против февралистов. В «холодной войне» принципиально иного, внутреннего характера потерпел он поражение, а именно – в перманентной гражданской войне, беспримерной по своей семидесятилетней длительности, уникальнейшей по разнообразию текучих и сменяемых форм, их чередованию и сочетаниям.

В 1991 г. победили реакционеры, унаследовавшие контрреволюционную эстафету февралистов 1917 г. Но их победа тоже временная. Уже в 1998 г. они фактически потеряли ее смрадные плоды, отринутые Россией, став калифами на час. По-настоящему генеральное сражение между феврали-стами и октябристами еще впереди, причем пойдет оно в первую очередь за перевод социального антагонизма дооктябрьского типа в форму неантагонистического противоречия, за утверждение гу-манистических начал и отношений в обществе.

Вопреки поспешным и беспочвенным уверениям реакционеров, побежденным оказался не со-циализм. Нельзя победить или уничтожить то, чего нет и пока еще нигде ни разу не было. Социа-лизм зиждется на расширенном воспроизводстве свободного времени работников, и, будучи реально установлен, столь же несокрушим для них, как само их свободное время. До сих пор современная эпоха знает лишь общество прибыли и не знает общества свободного времени. Материальные предпосылки перехода от одного к другому пока только накапливаются в ходе развития производительных сил и производственных отношений, так что он олицетворяет будущее, а не настоящее или тем паче прошлое. Этот переход предстоит впереди, а не лежит позади.

При развале СССР побеждены были экономически непрочные, самые начальные и хрупкие фор-мы и отношения, свойственные высшей, исторически последней стадии развития капиталистического способа производства – госкапитализму. Они пали, поскольку давно еще, реформами 1950-1960-х гг., были основательно подорваны «хозрасчетом предприятия», по сути – хозрасчетным капитализмом. В последнем, собственно, и заключалось ядро всей антисоветской, частнособственнической реакции. Лишь благодаря долгой подготовительной и теневой работе хозрасчетного капитализма буржуазная контрреволюция сколотила мощную социальную базу, изменив к 1980-м гг. расстановку сил целиком в свою пользу.

К сожалению, научное понимание госкапитализма все еще не утвердилось в сознании общества. По отношению к нему преобладают дремучие стереотипы и догмы. Одни считают его государствен-ным регулированием капитализма мелких частных предприятий и лавочек, другие – связывают с автократическим государственным режимом, третьи – относят к минувшему укладу. При всем различии есть и кое-что общее: призрак госкапитализма является, словно дух в «Гамлете», всем, но почему и для чего – это для носителей ложных догм и стереотипов непостижимо. Впрочем, появляются и новые гипотезы. К примеру, одна из них увязывает призрак с необходимостью обуздания финансового кризиса: «На повестку дня встали вопросы эффективного функционирования новой версии старого уклада – госкапитализма, сложившегося в послекризисный период» . Но, к сожалению, понимание сути здесь все равно неверное.

В действительности госкапитализм является самой высокой, исторически последней стадией развития всего капиталистического способа производства, когда общегосударственному совокуп-ному капиталисту противостоит совокупный работник, не менее экономически и политически ас-социированный. Современный передовой капитализм достиг государственно-корпоративной стадии, а государственный капитализм – это уже стадия, следующая за ней. Ближе всех подошли к стадии госкапитализма и все больше втягиваются в нее Швеция, Норвегия, Финляндия, Дания, Австрия, Швейцария, Германия, Франция, Великобритания, Австралия, Канада, США. В этих-то странах чаще всего витает призрак госкапитализма – призрак ближайшего будущего всей мировой экономики, всей человеческой цивилизации.

Вовсе не старый уклад представляет госкапитализм. Суть его в том, что он отрицает частный ка-питализм, являясь исторически первым отрицанием общества прибыли – на основе закона верти-кальной интеграции. Между прочим, теоретически ясно не только то, что предшествует госкапита-лизму, но и то, что следует за ним. Вторым отрицанием капитализма, исторически уже оконча-тельным и бесповоротным, станет общество свободного времени, используемого для орудийного превращения науки в непосредственную производительную силу, т.е. общество поистине свободно-го творческого труда, освобожденного из-под гнета ежедневных и ежечасных проблем физического воспроизводства человека.

К несчастью для СССР, начавшее было пробиваться усилиями Л.Б. Красина, В.И. Ленина, Г.М. Кржижановского, Ф.Э. Дзержинского научное понимание госкапитализма идеологически раздавила и надолго вытравила ложная установка И.В. Сталина в 1925 г. Идеология перескочила сразу в от-дельно взятый «социализм», хотя следовало всемерно наращивать и укреплять экономические осно-вы госкапитализма, утверждавшегося преимущественно во внеэкономических, волевых, планово-директивных формах. Естественно, идолопоклонническая идеология, все более отрываемая от ре-альности, объективно становилась антисоветской, потому как усиливала влияние буржуазной, ле-гально выступавшей в обличье хозрасчетной. В 1965 г. последовал переход от хозрасчетной идеоло-гии к хозрасчетному экономическому строю. Дерзновенная пионерская попытка исторически первого отрицания общества прибыли провалилась. Частный капитализм одержал экономический верх над формальным государственным. Не за горами был и политический реванш февралистов.

Остальное общеизвестно. Функцию перехода буржуазной контрреволюции из скрытой дотоле формы в открытую выполнила «перестройка», которая свелась к общесоюзному саботажу оптовой и розничной торговли по чилийскому примеру 1973 г. Прилавки изолировали от складов и предпри-ятий. Промышленные предприятия, совхозы и колхозы продолжали работать в будничном режиме, выпуская продукцию. Оптовые и розничные склады ломились от товарных запасов. Но прилавки, искусственно отсеченные от товаров дезорганизацией планового ценообразования, опустели. По-требление советского народа было парализовано. Пустые прилавки, бесконечные очереди в считан-ные месяцы породили цепную реакцию социального недовольства. Откат к отношениям и формам самого звериного, хищнического, людоедского капитализма, царящего ныне разве лишь в экватори-альной Африке, был практически подготовлен.

Тогда только на авансцену вышли реформаторы-реакционеры. В финальном акте реакционной трагедии на их долю выпало сыграть роль витринных зазывал. От них требовалось придать справед-ливому социальному недовольству советских людей неправедную антисоветскую направленность. Рады стараться, витийствующие зазывалы разверзли пропагандистские хляби лжи и обмана. Они исподтишка подталкивали страну в русло отсталого капитализма: стихийного, ничтожного, компра-дорского, словом – частнособственнического.

На передний план выставлялись при этом красочные достижения и ценности капитализма пере-дового, организованного, развитого, государственно-корпоративного – шведского, германского, французского, американского. Обществу «перестроечной» нищеты противопоставлялось «общество благоденствия», хотя оно служило всего лишь благовидной ширмой, скрывающей сугубо антисоветскую цель системных перемен. Знай советский народ, что его поджидает на самом деле африканский капитализм, несопоставимый даже с латиноамериканским, да еще привитый к кланово-племенному государственному устройству, вряд ли преуспели бы тогда зазывалы в отсталость.

Иной цели, кроме антисоветской, у реакционеров не было. Они преследовали ее слепо, маниа-кально, по макиавеллевской заповеди: цель оправдывает средства. И потому действовали, во-первых, с презрительным равнодушием к повышению эффективности товарного производства и качества жизни населения, вразрез с животрепещущими интересами и чаяниями социального боль-шинства; во-вторых, разрушительными внеэкономическими методами – принудительно, диктатор-ски, бесчеловечно; в-третьих, в угоду «Вашингтонскому консенсусу», нацеленному на глобализацию «империализма доллара» за счет включения в геополитическую сферу, подвластную долларизации и печатному станку ФРС США, былых республик Советского Союза и стран СЭВ, на долю которых в 1980-е гг. приходилось более 1/6 земной суши; в-четвертых, не останавливаясь перед депопуляцией и десуверенизацией России, которая и без того унаследовала всего лишь 1/15 суверенитета СССР – причем, надо заметить, скорее номинально, нежели реально.

Последнее обстоятельство заслуживает особо пристального внимания. Базы НАТО размещены ныне на территории бывшего СССР, на территории стран бывшего Варшавского Договора, в то время как военных баз СНГ на территории стран НАТО нет. Суверенитет пореформенной России обложен по периметру ее границ, окружен со всех сторон, замкнут в геополитическое кольцо. Ничего подобного не знает больше ни одна развитая держава планеты. Не допускал подобного и Советский Союз.

Есть еще один повод для раздумья. Взятие в кольцо и систематическое его сжимание вокруг су-веренитета России, с эшелонированием впритык уже позиций американской противоракетной обо-роны, явно корреспондирует с феноменальным реформаторским метаморфозом. Суть его такова: на-чатые в конце 1980-х гг. как антисоветские, «радикальные реформы» продолжились в последующие 1990-е гг. как откровенно антироссийские. Децентрализация инфраструктуры, всей отечественной экономики безостановочно подталкивается частной собственностью до критической черты, за кото-рой начинается дефедерализация политической надстройки, государства.

Происшедший метаморфоз стал неприятным сюрпризом для тех из реформаторов, которые отно-сят себя к патриотам. Следуя завету февралистов 1917 г., они искренне хотели бы удовольствоваться трансформацией Советского Союза в дореволюционную Российскую империю, поставив на том точку. Но ход событий, направляемый объективными законами, а не субъективными пожеланиями, начисто смыл наивные иллюзии. Денационализация вскрыла ящик Пандоры системного прошлого, вывалив на нашу страну все старые беды. Дореволюционную империю тоже заполонял компрадорский капитал, который вкупе и заодно с иностранным расшатывал и крушил ее многонациональное единство. В зарубежных геополитических проектах Россия 1917 г. уже вовсю разделялась на сферы влияния различных держав. Страна неудержимо катилась к катастрофе распада, как Австро-Венгрия, пока не наступила спасительная для республиканских основ Октябрьская революция.

Согласно объективным законам истории, на основе низшего, частнособственнического капита-лизма единство многонациональной государственной федерации исключено объективно. Слишком уж неравны в таком случае векторы тяги объединения и разъединения. Центробежные силы опира-ются на экономико-этнические интересы частной собственности, тогда как центростремительные – только на запреты политического принуждения, которое по действенности само зависит от воли ча-стных собственников, а стало быть – от тех самых буржуазно-националистических интересов, какие призвано держать в узде.

Общеизвестен тезис, что капитал не имеет национальности. Являясь положением научной клас-сики, оно совершенно справедливо. Но неотрывно от него и продолжение. Верно, капитал не обла-дает национальностью – зато ею обладает персонифицированная, частнокапиталистическая собст-венность. Согласно классической политэкономии, капитал всегда суть общественная сила; частной же собственности быть общественной силой не дано. Каким бы интернациональным ни было хождение капитала, присвоение по капиталу везде и всюду национально. Потому-то, кстати, процесс капиталистического присвоения всегда воспроизводит не какую-нибудь абстрактную, а национальную и националистически настроенную буржуазию.

Все той же этнической идентичностью частной собственности и частных собственников исчер-пывающе объясняется наблюдаемая после 1991 г. лихорадка поспешности, с какой компрадорский капитал взялся обращать российскую собственность в иностранную, истово перекачивая за рубеж национальное достояние пореформенной России. Если учесть еще, что это всецело паразитический капитал-собственность, то становится совершенно ясно, отчего он стремится как можно быстрее поменять отечество, обрекая на произвол судьбы прежнюю родину. Стихия разорения и опустоше-ния понеслась по России.

Глубоким, классически строгим пониманием компрадорской, паразитической и спекулятивной природы капитала-собственности отличались октябристы 1917 г. Знание политэкономической клас-сики помогло им найти исторически новаторский экономический базис федеративного единства в виде деперсонифицированной, национализированной, федеративной в сущности собственности. В общесоюзной своей форме она точно лишена национальности, а потому неделима по национальному признаку. Да, революционеры признавали буржуазное право наций на самоопределение вплоть до отделения. Но вместе с тем хорошо знали, что последнее слово останется за экономическим базисом и адекватной ему политикой союзно-федеративного объединения и единства.

Кстати говоря, отечественная история запечатлела один парадокс, не знающий прецедента. Ожесточенная война между защитниками и врагами советской власти от начала до конца оставалась чисто гражданской, нигде, даже на самых отсталых окраинах страны не переходя в межнациональ-ную и националистическую. Как ни силилась национальная буржуазия в центре и на местах проти-вопоставить социальным лозунгам националистические, чтобы превратить войну из гражданской в буржуазно-национальную, как ни взывала к этнической и религиозной самобытности, сбить революционный порыв трудящихся масс ей не удалось.

Непреодолимым для национальной буржуазии явился сам базис революции, нерасчленимый ка-кой-либо этнической секирой благодаря национализации земли, заводов и фабрик, банков, транспорта, инфраструктуры.

Пока Советский Союз стоял на базисе единой собственности, он усиливался, тогда как теневая социальная база контрреволюции слабела и сокращалась. Однако после Великой Отечественной войны под национализированный экономический базис сверхмощную мину замедленной децентра-лизации – региональной и отраслевой – сумел заложить хозрасчетный капитализм, в интересах и под диктовку которого состоялась реформа 1965 г. Минуло два десятилетия, система «хозрасчета предприятия» довела массу теневой буржуазии до критической. Грянул социальный взрыв, и открытая контрреволюционная денационализация уже камня на камне не оставила от былого фундамента. Расчленение общесоюзной собственности моментально пошло по этническим ответвлениям, вследствие чего тут же трансформировалось в межнациональный раскол и политический развал Советского Союза.

Надо иметь в виду, что многонациональным составом выделялся не только СССР: многонацио-нальна и Россия. Поэтому денационализация и господство частной собственности, всегда этниче-ской, являют собой столь же смертоносное орудие для единства России и постсоветских республик, сколь и для Советского Союза. По данному пункту справедлива констатация Н.А. Назарбаева: «Се-годня можно открыто сказать о том, сколь велика и реальна была для всех постсоветских стран опасность разлома по этническим и религиозным основаниям. В этом отношении более чем показа-телен реальный пример параллельно шедшего распада югославской Федерации» .

Перерастание антисоветских реформ в антироссийские не случайно. Наоборот, оно закономерно, так как обусловлено этнической принадлежностью частной собственности. Трагические примеры данной закономерности в новейшее время воплощаются в «балканизации» – с расколом и буржуазно-националистической враждой некогда единых государств, а у нас в стране – в вооруженном буржуазно-националистическом сепаратизме на Кавказе.

В действительности ничего абстрактного не бывает: ни абстрактного капитализма, ни абстракт-ной конкуренции, ни абстрактной демократии, ни абстрактного либерализма. Практика всегда кон-кретна. Капитализм подразделяется в реальности на низший и высший, на неразвитый, недоразвитый и развитый, на неоколониальный и имперский – в зависимости от достигнутой стадиальной формы собственности и стадии развития; конкуренция – на разрушительную и созидательную и т.д. Вместо развитого капитализма реформы заставили Россию откатиться к недоразвитому, неоколониальному, зависимому от имперского во главе с американскими ТНК.

То же самое и абстрактный либерализм, к которому не перестают апеллировать реакционеры: на деле он обернулся воинственной антигосударственной идеологией, в корне враждебной всему цен-трализованному, включая федеративное устройство, и всему нормативно регулируемому, включая даже стандарты безопасности жизни и здоровья. Расписываемая на все лады абстрактная свобода вылилась в диктатуру олигархической и компрадорской анархии, раздирающей экономические и политические скрепы федерализма.

В капиталистическом обществе царит своевластие того, в чьей собственности командные высоты экономики. Если они в частной собственности, тогда ограничиваются свобода и суверенитет государства; если в государственной, то ограничивается свобода и социальная безответственность буржуазии: неважно – национально ориентированной, олигархической или компрадорской. Дифференцирование собственности, а оно есть неотъемлемый атрибут низшего, частнособственнического капитализма, постоянно воспроизводит данную противоположность. В случае же многонационального государства оно доводит поляризацию до крайности, до центробежного буржуазного национализма, всеми силами вырывающегося из сковывающей его федеративной оболочки.

В период 1991-1998 гг. так и происходило. Обетованная для реформаторов частнособственниче-ская диктатура зримо и незримо расчленяла Россию на удельные княжества этнического капитализ-ма, всечасно порождая хрестоматийно известную для многонациональных государств тягу к буржу-азному национально-этническому и конфессиональному самоопределению – вплоть до отделения. Фактически, то была первая проба нашей страны на разрыв.

Хотя после августовского дефолта 1998 г. диктат олигархической собственности подвергся из-вестному ограничению, вслед за чем были предприняты усилия по восстановлению вертикали госу-дарственной власти, опасность дефедерализации отнюдь еще не снята. Окончательно угроза будет отведена тогда лишь, когда под федеративную вертикаль власти удастся подвести вертикаль интег-рированной собственности, в принципе неделимой по этническому или территориальному признаку.

Как видим, внешне разнообразные проблемы развития нашей страны все до единой сходятся в одном сингулярном ядре собственности. Какая бы тема ни затрагивалась, в каком бы доктринальном зеркале ни отражалась – классическом, кейнсианском, «неоклассическом», институциональном, мо-нетаристском и т.п., подоплека все равно суть системная, поскольку так или иначе восходит к фун-даментальному системному вопросу – вопросу о собственности. Эксплицитно или имплицитно он выступает поистине центральным в ходе любой общественной дискуссии, и тем более – по уровню жизни населения.

Безусловно, каково решение системного вопроса, такова и перспектива России. Бесчеловечные, асоциальные, внеэкономические реформы частнособственнического толка дали совсем не то реше-ние, какое диктует жизнь. Они не открыли, а закрыли перед Россией простор современного развития. О том безоговорочно свидетельствует, как увидим, динамика пореформенного благосостояния россиян, в связи с чем реакционеры и взялись за ее фальсификацию.

Поэтому задача нового исторического этапа предельно ясна – это обретение Россией перспек-тивы социально-экономического прогресса. А оно требует нового системного выбора, с утвержде-нием в качестве базисной и ведущей исторически новой формы собственности, интегрированной.

Несомненно, поворотный характер переживаемого момента отчетливо осознается различными социальными силами. Если бы наша страна шла сейчас верным путем, ей не надо было бы никуда сворачивать. С правильного пути не сворачивают. Наоборот, сворачивают с неправильного пути, чтобы найти и выйти на правильный.

Своеобычность момента в том, что нынешний путь считают неверным и сторонники истины, и ригористичные ее противники, стремящиеся вторично обездвижить Россию «шоковой терапией». Те и другие исходят при этом из принципиально различных доводов, будучи категорически непримиримы насчет того, какой путь является верным, какая форма собственности должна стать владычицей командных высот экономики на ближайшем этапе.

 

II. Ключевые варианты системного выбора

 

По критерию перспективы социально-экономического развития принципиальные варианты объ-ективно предстоящего системного выбора можно подразделить на прогрессивный, консервативный и реакционный.

 

II.1. Прогрессивный системный выбор

 

Прогрессивным представляется выбор планово-регулируемой системы воспроизводства, приве-денной в строгое соответствие с законом вертикальной интеграции собственности, который предписывает нулевую рентабельность всех звеньев промежуточного производства ради максимума расширенного воспроизводства совокупной добавленной стоимости, или иначе – ради максимальной системной конкурентоспособности и покупательной способности россиян.

Базисной и общесистемной формой собственности становится тогда вертикально-интегрированная – поначалу преимущественно смешанная, государственно-корпоративная; основ-ным звеном – крупная межотраслевая корпорация, по строению и масштабу однотипная с ТНК; ме-ханизмом регулирования – планово-нормативный; целевой функцией и регулятором обратной связи – агрегированный мультипликатор добавленной стоимости, производительность труда и покупа-тельная способность населения, в первую очередь экономически активного, занятого созидательным трудом.

Прогрессивный системный выбор означает планомерное превращение раздробленного ныне отечественного народного хозяйства в консолидированную неоиндустриальную экономику ТНК, качественно однородную с экономикой ТНК передовых индустриальных стран мира, а потому конкурентоспособную по всем ключевым параметрам – от организационного строения, стимулов к инновациям и эффективности труда до уровня и социальных стандартов жизни.

Современный этап социально-экономического развития отличается одним строгим и непрелож-ным тождеством, равносильным теореме: экономика может быть конкурентоспособной тогда и только тогда, когда конкурентоспособна экономическая система общества, т.е. система организа-ции и функционирования общественного воспроизводства. Прямым законом системной конкурентоспособности как раз и выступает закон вертикальной интеграции собственности, труда и производительного капитала. В сущности, это специфический закон высшей стадии развития капитализма, или просто – высшего капитализма. Поэтому без вертикально-интегрированной собственности не бывает ни высшего капитализма, ни неоиндустриализации, ни конкурентоспособности.

Вопреки реакционной идеологии и примитивным воззрениям реформаторов, не рынок и не кон-куренция делает капитализм высшим и конкурентоспособным, а вертикальная интеграция. Можно взять любую из передовых индустриальных держав мира, и в каждой – при всех национальных раз-личиях экономической модели – обязательна и неизменна четко выраженная системная общность: в каждой имеется система реализации закона вертикальной интеграции – с преобладанием смешанной государственно-корпоративной собственности и экономики межотраслевых корпораций. В каждой первичное присвоение основной массы добавленной стоимости поднято по системной вертикали: с уровня частного отраслевого предприятия на уровень межотраслевой корпорации, внутри корпорации – с уровня добывающего и промежуточного производства на уровень конечного, специализированного на выпуске продукции с высокой долей добавленной стоимости, и далее – до сферы личного потребления.

Англосаксонская ли модель, «рейнская», японская, китайская – все равно ни единого исключения нет. И не может быть, если берется развитая держава высшего капитализма, осуществляющая подъем к неоиндустриальному обществу. Исключение составляют лишь слаборазвитые страны, а они отсталые и неразвиты именно потому, что не добились создания конкурентоспособной экономической системы, не доросли до выполнения требований закона вертикальной интеграции собственности и общественного воспроизводства.

Организация крупных, общенациональных по масштабу межотраслевых корпораций равнозначна организации единых вертикально-интегрированных технологических цепочек, охватывающих полный цикл воспроизводства конкретных видов конечной наукоемкой продукции с высокой долей добавленной стоимости. На базе вертикально-интегрированной собственности в корпоративных цепочках добавленной стоимости достигается организационно-экономическое объединение технологически смежных предприятий добывающей и обрабатывающей индустрии, подразделений НИР и НИОКР, инфраструктуры оптовой и розничной торговли, специализированной сети средних и малых предприятий, мощностей по утилизации и рециркуляции производственных и бытовых отходов, центров подготовки и повышения квалификации кадров.

Нелишне подчеркнуть: сырье, материальные ресурсы, полуфабрикаты выходят из корпоративной цепочки добавленной стоимости не иначе как в составе готовой продукции конечного спроса. Поэтому более эффективной формы связи и взаимодействия добывающего и обрабатывающего секторов промышленности в нынешних условиях нет и быть не может. Соответственно, диверсификация отечественного хозяйства, сопровождаемая кардинальным увеличением доли высокотехнологичной продукции в структуре совокупного выпуска, тождественна вертикальной интеграции всего общественного воспроизводства. В общем, пока система собственности не подчинена закону вертикальной интеграции, какая-либо структурная диверсификация практически неосуществима.

Немаловажно также, что внутренняя интеграция экономики органически дополняется внешней. В силу ведущих закономерностей современной эпохи хозяйственная интеграция начинается как национальная, а по мере становления и укрепления перерастает в транснациональную. Раз начавшись, вертикальная интеграция собственности развивается далее по логике воспроизводства в условиях гибких корпоративных цепочек добавленной стоимости, куда в виде звеньев могут входить предприятия различных стран, в первую очередь союзных и дружественных. Вместе с преобразованием отечественной экономики из дезинтегрированной ныне во внутренне интегрированную экономику ТНК фактически создается мощный воспроизводственный фундамент единого экономического пространства, или иначе – общего рынка стран СНГ.

Скажем прямо: дезинтегрированная Россия не справится с функцией интегратора СНГ, внут-ренне интегрированная – справится.

Прогрессивный системный выбор связан с исторически новым для нашей страны решением во-проса о собственности: в точном соответствии с законом вертикальной интеграции. В сущности, повторимся еще раз, это закон системной конкурентоспособности общественного воспроизводства, или конкурентоспособной макроэкономической системы. Только вертикальная интеграция гарантирует реальную диверсификацию отечественной экономики, поскольку обеспечивает надежную смычку добывающей и обрабатывающей индустрии, устраняя сырьевой перекос народнохозяйственной структуры, стимулируя новую индустриализацию России – высокотехнологичную, технотронную.

Соответственно тому, принцип единства слова и дела в экономической политике государства предполагает, с одной стороны – точную стратегическую установку на диверсификацию посредст-вом неоиндустриальной модернизации, с другой – результативные действия по крупномасштабной вертикальной интеграции всего народного хозяйства, начиная с добывающих и обрабатывающих предприятий, инфраструктурных монополий. В противном случае расхождение между словом и де-лом неминуемо, что абсолютно несовместимо с настоятельной необходимостью вступления нашего общества на более высокий, неоиндустриальный этап современного развития.

В передовых индустриальных странах мира процесс вертикальной интеграции собственности происходит эволюционно на протяжении последних 50 лет. Тем временем антисоветская «пере-стройка» и разрушительные реформы отбросили Россию в противоположном направлении, вынудив пойти назад, к расчленению и дроблению собственности. Реформаторы навязали приватизацию вместо интеграции. Из-за попятного зигзага потеряна четверть столетия, вследствие чего время на эволюционный ход событий фактически исчерпано.

Чтобы наверстать упущенное в социально-экономическом развитии, России нужно форсировать межотраслевую консолидацию собственности. Целесообразнее всего перейти на поступь плановых пятилеток при движении к собственной экономике ТНК и экономической системе, адекватной закону вертикальной интеграции, или, что одно и то же – закону неоиндустриализации.

В частности, стратегический замысел первой неоиндустриальной пятилетки можно сформулиро-вать одним тезисом – прорыв 50 промышленных корпораций России в число 500 крупнейших на планете.

В конечном счете прогрессивное решение вопроса о собственности – в пользу вертикально-интегрированных ее форм и отношений – обеспечивает появление движущей силы неоиндустриаль-ной модернизации, что открывает перед нашей страной перспективу быстрого восстановления стра-тегического и геополитического паритета с ведущими индустриально развитыми державами мира. Преображение России в неоиндустриальную, сильную и независимую – таков итоговый результат формирования экономики отечественных ТНК.

В общем, благодаря вертикальной интеграции собственности Россия начнет идти в том же не-оиндустриальном направлении, что и группа индустриально развитых держав, но с более высокой скоростью, в темпе наверстывания.

Формально альтернативу прогрессивному системному выбору составляют консервативный и ре-акционный.

 

II.2. Консервативная альтернатива

 

По коренному системному вопросу – вопросу о собственности – консерваторы постулируют не-допустимость крупного передела либо трансформации: вне всякой зависимости от того, прогрессив-но это или регрессивно. Под запрет равно попадает как переход к исторически передовым отноше-ниям и формам интегрированной собственности, так и откат к частно-олигархической диктатуре. Короче, они предлагают сохранение системного статус-кво. Но, как увидим, лимит его сохранения близок к концу, и чем дальше, тем явственнее упирается в мощный бастион непосильных ограниче-ний.

Особенность состоит еще в том, что консервативная альтернатива находится под перекрестным огнем сторонников прогрессивного выбора – с одной стороны, и реакционной альтернативы – с другой. Как возникло столь межеумочное положение, чем оно обусловлено, к чему ведет? Попытаемся разобраться в этом, исходя из системного критерия.

Вопреки стереотипным представлениям, трансформационный период, затянувшийся уже более чем на двадцать лет, распадается не на один, а на два системных этапа. Первый из них можно на-звать олигархически-компрадорским, или просто асоциальным и антигосударственным; второй – го-сударственно-олигархическим. Оба не вывели нашу страну на магистраль социально-экономического прогресса. Напротив – отдалили от нее. Они не разрешили, а усугубили и без того раскаленные системные противоречия экономики и общества. Первый этап приходится на 1991-1998-е гг. – он пройден и остался позади. Второй начался следом и длится до сих пор.

Наиболее деструктивным выдался первый, олигархически-компрадорский и асоциальный этап так называемых радикальных реформ. Он характеризуется возвращением к системе безраздельного господства частнокапиталистической собственности, захватившей благодаря денационализации ко-мандные высоты экономики и государства, что обусловило внеэкономическое, административно-командное накопление олигархического капитала.

Будучи по происхождению внеэкономическим, олигархический капитал-рантье остался непроизводительным и экономически зависимым также по своему использованию. В строгих категориях классической политэкономии он классифицируется как паразитический капитал-собственность, противостоящий индустриальному капиталу-функции. На практике он стал воспроизводиться за счет присвоения, распродажи и перекачки за рубеж национального богатства России, созданного героическим трудом предшествующих поколений советского народа. Превращение российской собственности в чужестранную сделалось самым прибыльным бизнесом, обогащающим зарубежные ТНК.

Соответственно, с самого начала денационализации олигархический капитал принял форму компрадорского, подчиненного иностранному и капитулировавшего перед ультимативным «Вашингтонским консенсусом», вследствие чего подталкивал Россию в кабальную долговую и монетарную зависимость, отдавал нашу страну во власть «империализма доллара», критически подрывал российский экономический и политический суверенитет.

Система монопольного господства олигархически-компрадорского капитала-рантье вылилась в коррупционную систему не умножения, а дележа и распродажи национального богатства. Героями дня продажная система, восхваляемая реформаторами как рыночная, сделала тех, кто оптом и в роз-ницу торговал национальным достоянием. Своей идеологией компрадорские временщики избрали буржуазно-компрадорский либерализм, требуя для себя свободы прямого, открытого и легального обогащения за счет долларизации и разрушения производительных сил России, ее экономического и человеческого потенциала. На деле либерализм олигархически-компрадорского меньшинства озна-чал свободу присвоения и конвертации российского национального богатства в долларовую при-быль, размещаемую на счетах в иностранных банках.

Свобода для компрадорского капитала обернулась внутренней и внешней несвободой для Рос-сии, а либерализм для него опирался на экономическую и политическую диктатуру против трудовых слоев общества, против основной массы работников физического и умственного труда. В современных условиях антигосударственный либерализм есть идеология отсталости и нищеты, что все чаще подмечается в научной литературе, включая зарубежную. Процитируем, к примеру: «Стандартная экономическая наука, которая пытается осмыслить экономическое развитие в рамках безупречных совершенных рынков, не видит самого главного: совершенные рынки – для бедных» .

Неограниченное всевластие олигархической формы частнокапиталистической собственности сопровождалось разрушительной стихией и анархией денационализации, кровавым хаосом первоначального накопления олигархического и компрадорского капитала, дезорганизацией и резким сужением воспроизводства, деиндустриализацией, стремительной утратой экономического, валютного и политического суверенитета, всеобщей разрухой и опустошением, безудержным падением покупательной способности населения, абсолютным обнищанием большинства россиян, короче – всеобщим системным кризисом, беспрецедентным по своему характеру и масштабу.

Исходом явился августовский дефолт 1998 г., который знаменовал полный системный крах неограниченной власти частно-олигархической собственности, бросившей нашу страну компрадорскому капиталу на поток и разорение. Расстановка сил начала заметно революционизироваться. Кабинет реформаторов-реакционеров пал. Его политическая смерть таила угрозу для самих основ олигархической собственности. Ребром встал вопрос, кто кого: олигархи Россию или Россия олигархов?

Не дожидаясь, пока чаша весов качнется необратимо, компрадорский клан олигархов решился пожертвовать второстепенным ради сохранения первостепенного – господства своей персонифици-рованной собственности; пусть неполного, пусть ограниченного – но все же господства. Он согла-сился на раздел доходов с государством, благодаря чему сложилась система крайне необычного, гибридного государственно-олигархического партнерства, когда системное господство остается за олигархической собственностью, но ее доходы частично приватизируются, а частично национализируются.

Подобного рода национализация крайне специфична. Она носит исключительно бюджетно-монетарный и перераспределительный характер, поскольку сводится к налоговому огосударствле-нию экспортно-сырьевой ренты. Хотя олигархическая собственность подверглась ограничению де-юре, де-факто ее общесистемное господство над командными высотами экономики сохранилось в неприкосновенности. Сам экономический базис не претерпел никаких изменений: каким был, таким и остался. Диктат частно-олигархической собственности ограничен лишь политически, но не экономически. Причем по своей природе данное ограничение таково, что отдано на волю субъективного фактора и потому представляет собой предмет постоянного политического торга.

Заметим особо: именно сосуществование и приватизации доходов, и их национализации делает установленное государственно-олигархическое партнерство противоестественным, а потому шат-ким, межеумочным, внутренне конфликтным. Оно является больше политическим, нежели экономическим, ибо лишено единого экономического базиса и единства экономических интересов. Долгосрочные и стратегические интересы государства пребывают в постоянной коллизии с конъюнктурными и сиюминутными интересами олигархической собственности. По сути вопрос «кто кого?» не решен, а отложен.

Социальный контракт между сторонами вступил в силу с 2001 г. вместе с законодательно закре-пленным механизмом НДПИ, положив начало второму системному этапу трансформационного пе-риода. С тех пор обременением для олигархической собственности стало налоговое изъятие части экспортно-сырьевой ренты в государственный бюджет, т.е. валютно-бюджетная национализация. Пополняя бюджет за счет сырьевого экспорта и нефтедоллара, правительство обрело возможность поддержки внутреннего спроса на основе бюджетных расходов и их индексации, а олигархический клан сохранил собственность и власть находящегося в его распоряжении компрадорского капитала.

Подправленная с 2001 г. системная конструкция рассматривалась как средство устойчивости экспортно-сырьевой модели и исправного выполнения Россией функции сырьевого придатка зару-бежных ТНК. Казалось бы, учтены интересы всех: население получило бюджетную индексацию по-купательной способности; экономика – государственную поддержку совокупного спроса, какой не имела до 1999 г.; правительство – преемственную стабильность; олигархи – неприкосновенность своей собственности; иностранный капитал – поставки сырья, природных и прочих ресурсов России.

Но затем свой приговор вынесла практика, которая неопровержимо доказала, что гибридная го-сударственно-олигархическая система просто неспособна обеспечить социально-экономическое раз-витие России и критически зависит от печатного станка ФРС США. Если у кого-то еще оставались какие-либо иллюзии на сей счет, то их окончательно рассеял валютно-монетарный кризис 2008-2009-х гг. Общество убедилось в том, например, что если государственно-экономическая система КНР не позволяет внешнему кризису становиться внутренним, то частнособственническая момен-тально превращает один в другой, притом в куда более глубокий, острый и болезненный.

В настоящее время консервативная альтернатива и впрямь попала под перекрестный огонь, по-скольку реакционеры требуют избавить олигархическую собственность от государственного обре-менения, тогда как сторонники прогресса, напротив, считают необходимым избавить государство от паразитического олигархического балласта.

Теперь отчетливее проясняется, в чем коренное расхождение между тремя вариантами пред-стоящего системного выбора. Консервативная альтернатива настаивает на сохранении государственно-олигархического партнерства и политически ограниченного господства олигархической собственности, а стало быть – на сохранении компрадорской экспортно-сырьевой модели. Реакционная альтернатива выступает за экономически и политически неограниченное господство персонифицированной олигархической собственности, требуя освободить ее от всякого государственного партнерства, от малейшей национализации доходов. Прогрессивный же системный выбор предполагает безраздельное господство принципиально новой, вертикально-интегрированной собственности, что влечет полное избавление государства от олигархического капитала и компрадорской экспортно-сырьевой модели.

Годы антисоветской «перестройки» буквально наводнены пропагандой необходимости допуще-ния частной собственности в рамках многоукладного хозяйствования. Но реакционеры не удовле-творились ее допущением. Им мало было ее существования. Они добивались ее верховенства, при-том безусловного. Им нужен был – ни больше ни меньше – ее диктат над обществом. Они отбросили «перестройку» как излишне компромиссную, дабы провести антисоветские реформы в бескомпромиссном ключе – с радикальным экстремизмом, с насильственной денационализацией собственности и уничтожением СССР.

Существование частнокапиталистической собственности – это одно, однако ее диктатура в обществе – совсем другое. Переход именно этой системной грани повлек за собой все последующие социально-экономические беды и бедствия, включая поныне длящийся системный кризис. Пореформенная Россия перешла не к абстрактному капитализму, но к исторически конкретному – низшему, отсталому, дезинтегрированному, неконкурентоспособному.

Конечно, в любой из передовых индустриальных держав мира несомненно существование персонифицированной частнокапиталистической собственности. Но это не более чем существование, это ни в коем случае не господство и не диктат. На стадии современного высшего капитализма нет диктатуры частной, персонифицированной собственности. В условиях высшего капитализма системная диктатура принадлежит вертикально-интегрированной деперсонифицированной собственности – в форме государственно-корпоративной, на которой держится вся экономика ТНК. Посредством межотраслевых корпораций интегрированная собственность возглавляет командные высоты экономики.

Отмеченное уже коренное расхождение между вариантами системного выбора можно выразить по другому критерию, этапному. Реакционная альтернатива настаивает на возвращении России к первому системному этапу, пройденному в 1991-1998 гг.; консервативная – на сохранении второго этапа, начатого в 2001 г.; прогрессивная – на вступлении России в поистине новый, третий систем-ный этап, этап неоиндустриального развития. Оба первых варианта – и реакционный, и консервативный – недалеко уходят один от другого, и в сущности одинаково пагубны для нашей страны.

Надо прямо сказать: задержка на втором этапе и экспортно-сырьевой модели заведомо беспер-спективна. Совершенно ясно, что Россия обречена на разрушительный системный кризис до тех пор, пока не приведет систему собственности и воспроизводства в соответствие с требованиями закона вертикальной интеграции. Экспортно-сырьевая модель противоречит им, как и политика равнодоходности внутренних и экспортных цен, а потому абсолютно несовместима с каким-либо развитием вообще, не говоря уже о неоиндустриальном.

На наш взгляд, нельзя не замечать ускоренного убывания той социальной поддержки, которую может рекрутировать консервативная альтернатива. Ее ресурсы и потенциал стремительно иссякают. По всей вероятности, непоправимый уже урон нанес ей валютно-финансовый кризис, который позволил разглядеть подспудный системный кризис до мельчайших деталей, словно с разрешающей способностью электронного микроскопа.

На протяжении 2001-2008 гг. спроектированный системный гибрид демонстрировал видимость работоспособности, поскольку поддерживал совокупный внутренний спрос пропорционально уве-личению цен на нефть, т.е. инфляции нефтедоллара. Фиктивность преимущественно валютно-монетарного прироста ВВП скрывалась лишь импортом долларовой инфляции. Но даже в тех усло-виях видимость была не совсем обманчивой. Она никак не могла скрыть, прежде всего, существова-ния внутреннего системного кризиса, ни в малейшей степени не устраненного перераспределением части экспортно-сырьевой ренты в пользу государственного бюджета и валютных резервов.

Самое прямое и непосредственное проявление системного кризиса выражается в деиндустриали-зации России, выводе из строя и параличе отечественного производства машинных, технотронных средств производства. Вслед за деиндустриализацией цепь удушающей деградации тянется во все без исключения сферы общества – материальное производство, город и деревню, фундаментальную и прикладную науку, образование, культуру, спорт, здравоохранение, экологию, политическую над-стройку, ветви государственной власти.

Что касается причинно-следственного происхождения системного кризиса, то оно легко просле-живается вплоть до самой первопричины. Причиной деиндустриализации служит дезинтеграция добывающей и обрабатывающей индустрии, причиной их дезинтеграции – дезинтеграция собственности, причиной дезинтеграции собственности – господство частнокапиталистической ее формы. Стало быть, причина причин сходится на системном полновластии частнокапиталистической формы собственности, ничуть не поколебленном противоестественным государственно-олигархическим партнерством.

Как известно, бытие определяет сознание. Аналогично и воздействие на умы системного кризиса, все более осознаваемого и отчетливее различимого по своим признакам. Пробуждаемое им сознание общества становится подвижнее и пытливее, чем прежде, освобождается от оков идеологии фальши и обмана, все более чутко реагируя на всякое расхождение между словом и делом, на каждый случай социальной несправедливости. Многое изменилось в умах, когда общество воочию убедилось, что радужная картина «тучных лет», подкрепляемая благостным пейзажем очаговой активности институтов развития и национальных проектов, написана кистью и палитрой нефтедоллара, а главными факторами роста ВВП в 2001-2008 гг. были заокеанский монетный двор и печатный станок, запускаемый по команде Вашингтона. И это далеко не единственное прозрение, испытанное обществом.

Не станем говорить об осознании роста без развития, импорта долларовой инфляции, а также фиктивной, инфляционной природы роста ВВП – все это давно проанализировано специалистами и стало общим местом. Оспаривать данные факты или вести в отношении них какие-либо дискуссии уже неуместно. Здесь достаточно ограничиться тем, что общество нуждается в скорейшем их пре-одолении, но никак не консервации. Поэтому каждый из них следует рассматривать в качестве ре-ального отрицания консервативной альтернативы.

Наряду с ними под вопрос ее ставят и другие крупные ограничения, тщательное осмысление ко-торы�� представляется чрезвычайно актуальным.

Во-первых, экспортно-сырьевая модель перевела отечественное хозяйство из фазы кризиса в фазу депрессии, демонстрируя полную неспособность перевести его в фазу оживления и последующего подъема.

Сбылись научно обоснованные предостережения: рост без развития, фиксируемый на протяже-нии 2001-2008 гг., после валютно-финансового кризиса 2008-2009 гг. и впрямь приобрел форму де-прессии. Свершившимся фактом стало необычайно медленное и вялое пробуждение отечественной промышленности, которая по итогам января-сентября 2011 г. нарастила выпуск всего лишь на 3% по сравнению со среднемесячным уровнем 2008 г.

Ничего неожиданного в стагнационной динамике нет. Наоборот, являясь объективно обуслов-ленной, она предсказывалась заранее – на основе анализа направленности и системной недостаточ-ности предпринятых правительством антикризисных мер. Две причины предопределяли подобны