Один из многочисленных жертв сталинских репрессий на самом деле был типичным палачом и садистом, попавшим в ту мясорубку, которую он сам вместе с товарищами и создал. Соратник Ленина (они вместе провели много лет в Европе, время от времени встречаясь в знаменитом шалаше в Разливе) Григорий Зиновьев уже 13 ноября 1917 года был избран председателем петроградского Совета. Таким образом, он получил полный контроль над городом. Если в первые месяцы революции Зиновьев старался вести себя относительно прилично, то после того, как 27 августа 1918 года его чуть не застрелили в гостинице «Астория», он словно обезумел.

Зиновьев дал распоряжение «разрешить всем революционерам уничтожать интеллигенцию и несогласных по-своему, прямо на улице». Для выявления «контрреволюционных элементов» создавались специальные «тройки» по районам. За несколько дней работы по новой системе ПетроЧК расстреляла более пятисот человек, выглядевших как интеллигенты. Только в сентябре 1918 года в Петрограде казнили около 800 человек интеллигентного вида и арестовали свыше 6000. Это только официальные данные, без учета расправ, устроенных районными «органами безопасности» и рабочими отрядами.

Когда возник вопрос, чем кормить зверей в зоопарке, Гершен Аронович приказал кормить их трупами расстрелянных.

С началом наступления Николая Юденича осенью 1919 года террор в Петрограде усилился еще больше. Зиновьев отдал приказ уничтожить тысячи заключенных и заложников — интеллигенцию, дворян, офицеров, женщин и детей. На призыв вождя к массовому террору Зиновьев ответил вовремя: «Буржуазия убивает отдельных революционеров, а мы уничтожаем целые классы». Именно он одним из первых начал практиковать уничтожение людей по принадлежности к опальным классам. В Петрограде его прозвали «кровавым Гришкой».

Первое время в голодном городе Зиновьеву, с его гурманскими привычками, жилось сравнительно тяжело. Он считал себя культурным человеком; проживая в Европе, он избаловался и, скучая по французской кухне, восклицал: «Революция, интернационал — все это, конечно, великие вещи. Но я заплачу, если они коснутся Парижа!»

Однако вскоре Зиновьев освоился. Георгий Соломона, который в 1920-х годах был торговым представителем России в Эстонии, вспоминал: