На подоконнике стоит картина в массивной и тяжёлой деревянной раме, выполненной под старину. Когда заходят ко мне в комнату, больше внимания обращают на раму – такую солидную, с витиеватым бронзовым узором, бегущим по самой кайме, чем на заключённую в неё акварель. А акварель проста. На тёмно-изумрудном фоне, будто залитом чернилами, танцует молодая балерина. «Моя девочка» - я ласково так её называю.
В каждом её движении – старание. Большие карие глаза опущены вниз, подрагивают ресницы. Кажется, будто бы она едва дышит, впервые точно выполняя изящное фуэте. Ещё секунда и сорвётся или же выйдет на новый оборот.
Смотреть на эту картину могу бесконечно, хотя, считается, что бесконечно можно смотреть только на огонь и воду. Хрупкая, невесомая, прямая, старательная девочка, будто сотканная из тончайшей кисеи, как пепел, на который дунешь, и он разлетится. Каждый раз смотрю и описываю. И каждый раз нахожу новые слова.
Картину я купила в Мариинском театре – катались в этом году в Питер. Точнее, мне её подарили, наверное, хотели порадовать, но это была не просто радость, а исполнение одного из заветных желаний - с тех пор, как ушла с танцев, мечтала съездить в Питер и привезти из Мариинки воспоминание – балетную девочку. Вот и съездила. И теперь она «крутит» у меня на окне в громоздкой, обезличивающей её раме.
С рамой, кстати, сама виновата. Хотела красиво «одеть» картину, «нарядить» её в самое лучшее, потому что очень люблю, а вышло…Теперь рама живёт в моей комнате своей жизнью, а картина своей, и сочетаются они ровно так же, как кожаное платье с заклёпками а-ля Zara и серёжки из бабушкиного сундучка.
Четыре года своей жизни я посвятила танцам. Помню, когда училась в десятом классе, моя тётя вместе с мамой отправились заниматься восточными танцами. Вскоре мы с сестрой к ним присоединились. Первые занятия я ухахатывалась над своим изображением в зеркале, неуклюже пытавшемся повторить движения за преподавателем. Никогда не думала, что у меня в результате получится, да и не хотела особо. Только однажды пришла на занятия раньше времени и украдкой подглядела, как Ася – наш первый преподаватель (маленькая, пухленькая девушка с очень мягкими руками и копной светлых волос длиной до талии) танцевала под одну популярную арабскую песенку. Я смотрела на то, как она плавно двигается, закручивается в бочки, как легко выделывает «ключи», ходит с тряской, бросает на зрителей кокетливо-заигрывающие взгляды и всё сильнее понимала: хочу-хочу-хочу, хочу уметь также!
В то время я училась в школе. В обычной московской общеобразовательной школе спального района, которая даже не являлась центром образования, но почему-то нагружала нас таким количеством домашних заданий, выполняя которые, приходилось ложиться в час ночи, а вставать в пять утра. Изложения, сочинения, анализы, сравнительные характеристики, - всё это валилось на наши головы с регулярной частотой. Порой, у меня возникало ощущение, что наш класс готовят к массовому поступлению в МГУ.
Конечно, ни о каком МГУ речи ни шло, наверное, нас просто хотели научить выносливости и стойкости, умению не «прогибаться под изменчивый мир», ведь несмотря на сильную загруженность, я находила время для танцев.
Танец был тогда для меня побегом. Я делала уроки на переменах, набрасывала эссе в столовой, списывала математику на английском, учила стихи по дороге на курсы - всеми силами старалась распланировать своё время так, чтобы дважды в неделю успеть на занятия танцами. И не каждый раз у меня выходило. Но когда получалось, я отдавала себя им всю. В моей голове не оставалось мыслей о школе или о ссорах с друзьями, только последовательность движений, правильность исполнения, комментарии преподавателей и поначалу непривычная, немного нудная арабская музыка. Но и её я потом полюбила.
Дома я живу в маленькой комнате. Большую часть правой стены занимает здоровое чёрное пианино – на нём книги. Те, что я читала последние три года. Вытащи любую из них, открой задний форзац: на плотной бумаге карандашом или ручкой пометки: две тарелочки, верблюд, удары на три стороны, поворот, шаг с левой ноги. Я часто подробно описывала танцы на книгах, которые читала. Теперь, когда случайно натыкаюсь на эти записи, становится немножко стыдно и жалко книги, но тогда для меня не было ничего важнее – запомнить и записать сразу после занятия точную последовательность движений.
- Привет, тётя Наташа! Как ваши дела? Хорошо? Вот и у меня отлично! Так что у нас там с танцами?
Наше чисто семейное обучение танцу живота распалось, когда в середине первого года ушла мама, а в конце в связи с экзаменами в колледже перестала ходить сестра. Остались мы с тётей Наташей.
Тётка у меня классная! Она энергичная, весёлая, кампанейская, найдёт общий язык абсолютно с любым человеком. Она – редкое сочетание бесшабашной лёгкости и вовремя срабатывающей ответственности, но главное её достижение, безусловно, в том, что одна воспитала дочь. В разговоре с друзьями или знакомыми я частенько называю её тёткой – многие считают, что это звучит грубо. Для меня же – это высшая степень расположения и доверия к ней – ну не могу я сильную, волевую, интересную женщину с характером называть безликим «тётя Наташа». Не звучит!
Моей тёте очень нравилось заниматься восточными, она находила их полезными и развлекательными, а кроме того, раскрепощающими, поэтому даже не думала о том, чтобы бросить. В какой-то степени она тоже была моим учителем. Я ведь до восточных ничем спортивным или танцевальным вообще не занималась, горбила спину за пианино восемь лет. Поэтому мы часто задерживались после занятий у зеркала и проходили с ней те движения, которые у меня не получались.
Через два года я поступила в институт, и многое для меня изменилось, а в диалоге с восточным танцем начался новый период. Ася ушла из центра, где мы занимались танцами, стала преподавать в зале на другом конце города, поэтому мы с тётей Наташей – два оставшихся бойца – принялись искать новое место и нового преподавателя.
Всегда нервничаешь, когда приходишь куда-то впервые. Волнительно чувствуешь себя в новом классе, напряжённо – в новой компании, сразу хочется превратиться в человека-невидимку и хотя бы пару часов понаблюдать за людьми. Мы пришли за пятнадцать минут до начала занятия, но все места в зале были уже заняты, пришлось становиться в конец. Так я и танцевала потом в последнем ряду следующие два года.
Зал был большой, просторный и холодный – отовсюду дули сквозняки, но всё-таки уютный - с красивой драпировкой на окнах и старой высокой лестницей, ведущей на второй этаж. Кое-где окна украшала разноцветная мозаика. Впереди вереницей тянулись продолговатые зеркала; терпко пахло зажжёнными благовониями; играла ритмичная арабская музыка.
Я немного скованно стояла у самой двери, размышляя над тем, правильно ли мы сделали, придя в начинающую группу, всё-таки два года занимались. Вдруг музыка прекратилась, оживление вокруг меня сменилось вниманием и сосредоточенностью, урок начался.
В тот день я впервые её увидела и, конечно же, тут же мысленно начала описывать.
Невысокая, с мягкой, женственной, «песочной» фигурой и озорными карими глазами, очень красивая: лицо - идеальный овал, подбородок приятно заострён, губы расходятся в безумно обаятельную, можно даже сказать, обезоруживающую улыбку. Она производила такое впечатление на каждого, кто её видел. Очень яркая, экзотическая, с роскошными бордово-фиолетовыми волосами, которые она каждый раз на время занятия убирала в корзиночки, смелая, оригинальная - ни одно определение не характеризовало её полностью, а мне так хотелось найти слово, которое подходило бы только ей. Стоит ли говорить, что все в зале её обожали.
Я влюбилась в неё сразу. Мне хотелось быть похожей на неё, хотелось одеваться так же, как она, хотелось побывать в тех странах, куда она ездила. На каждое занятие я бежала с глазами, полными восторга. Мы пришли заниматься в конце сентября, но группа – начинающая группа, хочу заметить! – уже успела разучить четыре связки и половину танца. Вот так темпы! Если бы не её помощницы, терпеливо объяснявшие новеньким всё непонятное после занятий, я бы точно не выдержала и сбежала от объёма новых знаний. Какая уж там продолжающая группа! Я внезапно обнаружила, что неправильно выполняю, как минимум, половину элементов!
За долгие годы в танце Наташа выработала свою собственную манеру исполнения, которая отличалась классическими, плавными балетными руками. Вскоре я узнала, что около половины девочек, занимавшихся вместе со мной, посещают ещё и балетный класс. Это было довольно необычно: зажигательный и весёлый восточный танец в сочетании с мягкостью и пластичностью рук.
Некоторые друзья постоянно просили меня: станцуй что-нибудь, покажи волну животом. Отшучиваясь и отнекиваясь, я про себя замечала: для многих людей танец живота – развлечение, что-то весёлое, лёгкое, то, чему можно научиться за пару месяцев – год. Я тоже так думала, когда только начала заниматься. Но со временем моё мнение изменилось: жизни мало, чтобы до конца постичь это искусство, изучить всё его многообразие, перенять технику танцовщиц Востока и Азии, выработать свой стиль. Никто никогда не ставил балет и bellydance на одну ступень, это несравнимые вещи, но то, что последнему никак не обойтись без классики, внезапно стало для меня очевидным.
Пришлось учиться крутить на месте и по диагонали, стараясь при этом не влететь в зеркала, держать прямо спину и руки, пополнить лексикон новыми словами, такими как падебуре, плие, шассе. Никто не сравнивал восточные танцы и балет, но для двадцатилетней девушки и взрослой женщины научиться такому стоило усилий - почти тех же, что маленькому ребёнку впервые в жизни встать на пуанты.
Мне не хватало слов, чтобы описать то, как красиво она танцевала. Всегда считала, что с помощью слов можно описать всё что угодно, любое событие, человека, чувства. Но оказалось: в случае с танцем литература бессильна. Я не могу передать словами свои эмоции от её исполнения, не могу даже зарисовать одну из связок – получится сплошное перечисление движений. Но, может быть, короткими обрывками удастся рассказать о том, что лучше видеть.
В зал всегда набивалось человек тридцать-сорок, поэтому приходилось делиться на две группы. Когда Наташа танцевала с одной из групп, мы с тётей пробирались в начало, садились на корточки – чтобы не мешать – и буквально «считывали» каждый поворот головы, пытаясь запомнить и повторить в своём исполнении.
Каждый танец Наташа исполняла воздушно и вкусненько. Со стороны казалось, что для неё танцевать так же легко, как для обычных людей ходить. Словно паркет и не чувствовал её ног, а может такое впечатление создавалось из-за её удивительных штанов со множеством мелких рюшечек. Во время танца они будто превращались в накатывающие морские волны, шипящие белой пеной. От этого танец становился ещё более образным и воздушным. Но как-то раз она после занятия репетировала очень длинную постановку. Пока её исполняла – останавливалась несколько раз, отдыхала. Тогда я поняла, что танцевать для неё порой так же сложно, как для нас, только Наташа за долгие годы научилась скрывать это от зрителя. Кому интересно – больно тебе, есть ли у тебя трудности, - ты выходишь на сцену, чтобы радовать и удивлять. Если ты не справляешься с этой задачей, значит, разговор со зрителем – это не твоё. Зритель не должен видеть усилий на твоём лице, капель пота – только чарующую улыбку и задорный взгляд. Во время танца ты – живое произведение искусства, а искусство не умеет жаловаться и плакать. Оно умеет только восхищать.
И я восхищалась ей. Я восхищалась её трудолюбием, её упорством, её талантом и красотой. Я заряжалась от неё энергией и жизнелюбием, которые неизменно наполняли зал, стоило ей только войти. В ответ на её задорную улыбку всегда хотелось расплыться своей.
Как-то раз на чей-то протяжный вздох она довольно строго пояснила: «Я не готовлю вас к конкурсу, но даже для мужа надо танцевать красиво и профессионально».
Её принцип: требовать от себя и не сдаваться постепенно стал главным принципом всех учениц.
…Спустя полгода занятий у Наташи я заглянула в детскую библиотеку у себя на районе. Перед библиотечной стойкой заполняла карточку девочка с ДЦП: её ноги близко сходились в коленях, а в ступнях, наоборот, «расползались» шире плеч. Ходила она с большим трудом. Девочка брала «Чучело» Железнякова. Наблюдая за тем, как старательно она выводит собственную роспись, как бережно «укладывает» книгу в рюкзачок и, медленно, неуклюже переступает ногами, продвигаясь к выходу, я – вся такая восторженная после танцев – вдруг задумалась. А имеем ли мы – здоровые люди (более-менее, разумеется, более-менее – в нашей стране абсолютно здоровым человеком себя назовёт только припадочный) так вот имеем ли мы – обычные, здоровые люди право лениться? Имеем ли мы право лениться, когда есть те, которые, может быть, и не ленились бы, но лишены даже возможности такой – танцевать? Лишены даже шанса попробовать! Имеем ли мы право не совершенствовать себя, не трудиться над собой, не заниматься, опустить руки, когда наше развитие полностью зависит от нас? Никаких препятствующих внешних обстоятельств – только мы сами! А точнее – тормозящая нас, вяжущая по рукам и ногам, словно липкое, засахаренное, малиновое варенье, противная скука-лень!
…
Тогда я поняла, что это по-настоящему значит – быть профессионалом. Когда выпускалась из школы, наша преподавательница по литературе пожелала нам в этой жизни стать мастерами своего делами, профессионалами. Её пожелание прозвучало определённо и конкретно, - не как обычные пожелания вроде «счастья, удачи и только хороших людей на вашем пути», поэтому, наверное, и осталось в памяти.
«Самое лучшее вознаграждение – не материальное. Это удовлетворение от того, что ты делаешь». Занимаясь танцами у Наташи, я поняла, как это – выполнять профессионально свою работу. Никогда ни один вопрос на уроке не остался без ответа. Если я не успевала «схватить» связку или разбираемый отрывок танца, я обращалась с вопросами к её помощницам. Я спрашивала после каждого занятия на протяжении года и мне всякий раз отвечали – вежливо, подробно, порой даже с похвалой моих танцевальных умений.
Запомнился ещё один случай. Зал, в котором мы занимались, был довольно большим, но всё-таки недостаточно. Когда приходило много людей, заниматься становилось тесновато, а тут ещё – позади зала стоят деревянные лавки – лишнее место занимают. И как-то раз во время разминки Наташа это заметила и, не прерывая занятия и никого не отвлекая, стала потихоньку двигать эти лавки вперёд, чтобы освободить место тем, кто танцевал в последнем ряду. Никогда не забуду, как она одна их передвигала! Для меня это было показательно. Во время занятий её мало волновала собственная персона, она целиком и полностью отдавала своё внимание нам – нашим вопросам, ошибкам, наконец, нашему комфорту. Она вся была направлена на людей! Почему это было так важно? После восточных я много чем занималась, но нигде не видела такой отдачи со стороны педагога, такой заинтересованности в людях, которые пришли к тебе учиться. Я каждый раз ощущала, что меня здесь ждут, что мне рады, и это помогало мне танцевать увереннее, с каждым шагом приближаясь к совершенству.

…

Я уже полгода как не танцую, смотрю на снег за окном, читаю книги, отсиживаю пары в институте, но иногда, бывает, переклинивает: бросаюсь к интернету, захожу на ютуб и смотрю её видео одно за другим, как одержимая, приклеившись глазами к экрану. На маленьком экранчике 20*12 она творит волшебство и я, как заклинание, повторяю одну и ту же фразу – её: «Мы пришли в этот мир учиться». Этим, пожалуй, может быть оправдана наша жизнь.