Казнили колокол, вырвали язык, утопили в Северном Донце, а звук остался. „Дон-бас-с!”—это „бас гудит о вечности”. „Может, звук и есть Дух? И Дух этот, звук этот—был всегда”. Вначале был Звук—таково открытие автора. Слово разноязычно, звук понимают все.
Жанр книги „Казненный колокол” (Москва, издательство ЭКСМО, 2016) можно обозначить как повествование в рассказах. Впечатления автора от поездки из Москвы в опаленный войной Донбасс перемежаются с глубоко личными воспоминаниями о крае, ставшим родным после переезда предков героя-повествователя в Сталино (так когда-то назывался Донецк). В очерченном войной пространстве—между жизнью и смертью—документальная деталь, свидетельство очевидца, несут в себе столь напряженное эстетическое содержание, что художественный вымысел порой пасует пред ним: точнее, сам по себе становится художественным фактом. Этот сплав документального и художественного и делает возможным овеществление Слова, его переход в переживаемое пространство: „Могут ли страсть и слово овеществиться: стать переулками, домами, бесстрашными поступками, новыми лугами, посевами? Здесь, в этих местах,—могут”.
Молодые ополченцы („Влас и Славка”); террористка Джеска, чуть не убившая героя-повествователя („Славянокос”); жизнерадостный калека („Тиня-тушкан”); новоявленный фашист капитан Хенкер с борзо-песьим лицом—из тех, кого кличут ”собаколюдьми” („Казненный колокол”)… Этот калейдоскоп лиц и связанных с ними событий, оркестр звуков и импрессионистских красок порождает восприятие фантастической реальности, неожиданной и крайне опасной. Так возникает образ новой Войны. Какой? В чем ее кардинальное отличие от пре-дыдущих? В книге Евсеева звучит перекличка с Виктором Астафьевым: с его повестью „Веселый солдат”, созданной сорок лет спустя после Великой Отечественной—как бы в предчувствии войн грядущего. „Жизнь войны идет скрытно и весело”,—отмечает один из героев „Казненного колокола”, с недоумением добавляя: „Этого странного веселья самих предметов и деталей никак понять не могу”. Улыбка войны—что может быть страшнее? Улыбка войны, для которой люди и машины—всего лишь живые механизмы. „Показалось: в нынешней тихой, по-звериному затаившейся войне, которая пока чувствовалась только кожей, было что-то не так. Ее, этой войны, вроде и не было, а в то же время она была во всем…” Что же здесь не так, в этом странном состоянии мира? Если ранее Война и Мир были разведены по разные стороны, то теперь все изменилось. Война—переходное состояние Мира. По аналогии с „жизнесмертью” (рассказ „Крылья войны”). Ужели слово найдено?
„Мировойна”—вот слово, которое еще не было произнесено. Можно пылать ненавистью к войне, но не будет ли эта ненависть—ненавистью к самой жизни? Такова трагедия ХХI века, еще почти не услышанная, но уже обозначенная звуком и отзвуком. Люди, отстаивающие свое достоинство, вынуждены воевать, чтобы победить войну. Может ли пересилить эту трагедию рождение нового мира? Здесь, в Донбассе может. Дон-басс! Дон-басс!—это колокол Новороссии гудит о своих людях и о людях России.
*Рецензиия доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН Аллы Большаковой на книгу Бориса Тимофеевича Евсеева „Казненный колокол”. (С сокращениями).
http://www.rusiadnes.bg/bg/arhiv-sait/5090-broi-16.../10546-zvuk-ponimayut-vse.html