Только что появившаяся третья книга из серии «Странствия души. Проза Бориса Евсеева» включает в себя лучшие и наиболее характерные рассказы автора. Живая вереница простаков и причудников, весельчаков и мудрецов из народа продолжает в рассказах и новеллах Евсеева дело Ремизова, Шмелёва, Сологуба и Андрея Платонова. Герои этих рассказов существуют в современной реальности, но в то же время как бы соединяют своими судьбами вековые времена и пространства России. Природному изяществу ненатужной музыкальной формы Евсеев научился, будучи долгие годы профессиональным скрипачом. А своими образами и образным авторским языком учит нас тому, что художественная литература – это, прежде всего, искусство языка.
В каждом рассказе Евсеева представлен завершённый и своеобычный мир. Будь то рассказ «Ехал на Птичку Иван Раскоряк…» с особой – страшноватой и немного клоунской – атмосферой московского Птичьего рынка. Будь то новелла «Взлёт» о навсегда приземлившемся на голыгинской горке одномоторном самолёте. Будь то «Русское каприччо», в котором шестилетний мальчик вспоминает о нелепостях хрущёвских времен…
Вот как характеризует произведения Евсеева современный учебник для ВУЗов:
«Прозу Евсеева последних лет отличают художественно-стилевые, жанровые эксперименты, направленные на преодоление сдерживающих рамок литературного канона, но парадоксальным образом и на развитие классической традиции. Новый тип рассказа-новеллы у Евсеева сочетает в себе напряжённую событийность западной новеллы с традиционной лиричностью русского рассказа. (История русской литературы ХХ века. Часть II. М., 2016»).
Кроме уже известных и любимых читателем текстов, в «Сергиев лес» включены рассказы, ранее в книги Бориса Тимофеевича Евсеева никогда не включавшиеся.
Варя СМИРНОВА
http://www.sergiev.ru/news/o-knige-borisa-evseeva-%C2%ABsergiev-les%C2%BB
В гостях у журналиста ГТРК "Нижний Новгород" <a href="http://vestinn.ru/staff/redaktsiya_radio/8556/">Натальи Михайловой</a> в программе "Доживем до понедельника" - писатель Борис Евсеев.
«Казнённый колокол» - повествование в рассказах, основанное на реальных фактах и личных впечатлениях. По словам критиков, это первое и, пока, единственное художественное произведение о современном Донбассе, о войне, о непростых судьбах людей и о судьбе русского языка, который пытались в тех краях запретить или даже уничтожить. Отметим, книга вызвала большой интерес читателей и вошла в длинный список престижной премии «Национальный бестселлер» (2017).
«Казнённый колокол» - книга, написанная очевидцем донбасских событий. Жанр этого цельного, хотя и состоящего из 20 новелл и зарисовок произведения, обозначен автором как повествование в рассказах. Прозу Бориса Евсеева, написанную в последние годы, вообще отличают жанровые и художественно-стилевые эксперименты, направленные на преодоление не только сдерживающих рамок литературного канона, но и - парадоксальным образом - на развитие классической традиции.
Новый тип короткого повествовательного текста сочетает в себе напряжённую событийность западной новеллы с традиционной лиричностью русского рассказа. Плотность и энергичность фразы в «Казнённом колоколе» обрамлены резким, контурным – иногда шаржевым и гротескным – письмом, что придаёт тексту своеобразие и неповторимость. Совершенно очевидно, что для Евсеева описываемые места и события являются не конъюнктурой или данью моде, а неизбежным возвращением в те места, где прошли многие дни детства и юности.
«Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам», -
вот чувство, которое вело автора в приазовские степи и густо покрытые угольной пылью, наполовину разгромленные малые донбасские города.
«Казнённый колокол» - повествование о судьбах людей, а не о борьбе политических амбиций, о звуке времени, таящемся в ударах колокола, а не о писательском чванстве, взбурляющем у некоторых сочинителей от «причастности к большой теме». И, конечно, о русской речи, сросшейся со скифскими курганами и сколотскими черепками, о речи, которую невозможно изгнать из тех мест. Совершенно очевидно: мотивом написания книги стало желание автора рассказать о ситуации на южных рубежах России, а также твёрдое убеждение в том, что художественное слово – незаменимо, а художественная правда должна быть слышна даже сквозь гром и лязг информационной кривды и лжи.
Ф. Астраханцева
http://insergposad.ru/novosti/kultura/tvorcheskiy-...a-evseeva-proydet-v-voskresene
КОРОТКАЯ НАДПИСЬ.
Написанное в 2016 году эссе-воспоминание Бориса Евсеева об отце Александре Мене заново осмысливает события 1990 года. Эссе вышло в сборнике "Счастливый случай" в серии "Перемены к лучшему" в издательстве ЭКСМО.
В 1990 году, в первых числах марта, после краткого дружелюбного приветствия отец Александр неожиданно спросил:
- Что я могу сделать для вас, Борис?
В тот день я приехал в Новую деревню, чтобы обсудить с опальным священником план ещё одного, теперь уже осенне-зимнего цикла лекций о русской религиозной философии. Эти лекции – о Николае Бердяеве и Павле Флоренском, о Владимире Соловьёве и Сергии Булгакове, о князьях Трубецких и Николае Лосском - он, начиная с 1988 года, читал в одном из самых удивительных уголков Москвы: на Рогожке, во Дворце культуры завода автоматических линий, где я тогда руководил литобъединением. Читал Александр Мень при огромном стечении народа - ярко, незабываемо.
Мартовский день, зимний, туманный, располагал скорей к печали, чем к веселью. Но отец Александр был необычайно радостен. С некоторой долей торжественности, повторил он вопрос ещё раз.
В церковном дворе было непривычно пусто, службы давно кончились, все разъехались или разошлись пешком по окрестным сёлам, густо облепившим окраины подмосковного городка Пушкино. Я всё утро ждал разговора об осенних лекциях и с налёту стал говорить о том, что хорошо бы сделать небольшой обзор всего ранее прочитанного.
Отец Александр лишь загадочно улыбнулся:
- С этим разберемся потом. Сейчас - другое.
Мы вошли в свежесрубленный, ещё пахнущий сосновой смолой, крохотный домик, где он принимал посетителей и наскоро перекусывал. Навстречу вышла неизменная Марья Витальевна, ласковая как дитя, гуттаперчево-сморщенная старушка. Отец Александр отправил меня в комнату для отдыха, а сам прошёл в закуток, где висел рукомойник, фыркая, умылся, потом с кем-то в коридоре переговорил, быстро вернулся и тут же, словно продолжая прерванную мысль, стал рассказывать историю графа Уголино делла Герардеска, умершего вместе с сыновьями от голода.
«Божественная комедия» Данте, к которой он часто возвращался, зазвучала в скромной подмосковной халупке то по-русски, то по-итальянски...
Внезапно, неосторожно поведя рукой, отец Александр смолк, сквозь боль улыбнулся:
- Вчера колол дрова, повредил правую руку. А мне ведь в мае картошку сажать…
Количество дел, выполняемых отцом Александром, меня всегда поражало и слегка настораживало. Два-три раза, сразу после окончания лекций, я осторожно просил:
- Вам бы отдохнуть, отец Александр…
Но у него всегда находилось срочное дело: то поездка в Онкологический центр, то встреча с приехавшими издалека паломниками, то переводы с английского, то изучение специальной богословской литературы.
Вот и сейчас, пересиливая боль, он стал рассказывать историю, чудесным образом попавшего к нему креста, который лежал, поблескивая сапфирами и эмалью, здесь же, на столе.
Закончив о кресте, неожиданно сказал:
- Был такой писатель - Юрий Осипович Домбровский. Он писал превосходную прозу. Стихи у него были не такие сильные, но образные и доходчивые. Один из своих сборников, он хотел назвать: «Моя нестерпимая боль». Я не советовал, говорил, лучше будет что-то вроде: «Преображение боли». Но он тогда уже никого не слушал. И потом - в последние годы Юра сильно пил. Это было плохо, но, скорей всего, неизбежно. Двадцать пять лет в лагерях и на поселениях! Это не шутка… Марья Витальевна! Я сегодня утром привёз из дому книгу. Жёлтенькую такую. Где она?
- Ничего не привозил? – донесся его голос уже из новенького деревянного коридора. – Значит, забыл кинуть в рюкзак…
Возвратившись, он продолжил:
- Я неспроста - про Домбровского. Вот, скажем, Ваши стихи. Я слыхал… вы тут недавно хвастались, – он с лукавинкой, но и ободряюще глянул на меня, - что рукопись книги… небольшой такой книги… уже готова. Стихи у вас совсем не такие, как у Юрия Осиповича. Но мне кажется, вы тоже никого особо не слушаете. А ведь иногда взгляд со стороны полезен. В общем… Хорошо бы к вашим стихам написать предисловие. Конечно, предисловия почти всегда бывают лишними. Но у вас стихи необычные. Их невозможно пересказать в прозе. И, тем не менее, какая-то далёкая повествовательная основа в них есть. Они навевают мысли о притчах и сказаниях, громоздящихся за стихами. А если глянуть с общей точки зрения, то эти стихи, словно повесть о том, чего вроде нет, но что обязательно будет, потому что уже - незримо присутствует!
Он так и сказал: «Чего нет, но что незримо
«Расселина времен…»: о новой прозе Б.Т. Евсеева
Автор: Ревякина А.А. Дата публикации: 07.11.2016
(Аналитический обзор) // РЖ «Литературоведение». – М.: ИНИОН РАН, 2016. – № 4.
Известный русский писатель Борис Тимофеевич Евсеев (род. 10 нояб. 1951 г. в Херсоне) в текущем году подошел к своему 65-летнему юбилею, имея в активе целый ряд авторских книг и более 180 литературно-критических работ о нем разных жанров (статьи, рецензии, монографии, диссертации). Он стал лауреатом премии Правительства РФ в области культуры, а также премий «Венец», Бунинской, Горьковской, им. Валентина Катаева и др.; он – финалист «Русского Буккера», «Большой книги», «Ясной Поляны».
В советское время произведения поэта и прозаика Б. Евсеева не печатались (как «искажающие действительность», «проникнутые духом реакционной философии…»). В начале 1990-х годов ему удалось опубликовать небольшую подборку стихов под общим названием «Время лжи уже прошло, время истин не настало» (альманах «День поэзии», 1990). В 1992–1995 гг. вышли три его поэтических сборника: «Сквозь восходящее пламя печали» (1993), «Романс навыворот» (1994), «Шестикрыл» (1995). Лучшие рассказы 1992–1999 гг. – «Никола Мокрый», «Узкая лента жизни», «Кутум», «Садись. Пиши. Умри…», «Рот» и знаковые в литературном процессе рассказ «Баран» и повесть «Юрод» вошли в сборник «Баран» (2001), отразивший стремление писателя осмыслить тему «цивилизационного слома СССР-России» как «слома былого уклада – взаимоотношений, верований, традиций» и «ощущения нового, но еще не вызревшего бытия» (4, с. 9–10). В сборнике ярко сказались свойства индивидуального стиля писателя: гротесковость и парадоксальность образов, непривычное сочетание реалистических и формалистических приемов письма; «музыкальный ритм» как организующее начало (2, с. 228).
Самым значительным в этот период явился роман «Отреченные гимны» (2003), посвященный проблемам «возрождения России» в преодолении «разрыва времен». В повествование о реальных драматических событиях (октябрь 1993 г., осада Белого дома, «хаос стрельбы» в сцене расстрела мирного населения и т.п.) «вплетаются философско-фантастические, религиозно-теологические мотивы» (3, с. 678). Затем вышли книги прозы: «Власть собачья: Повести и рассказы» (2003), «Русские композиторы: Рассказы о жизни. Летопись творческого пути» (2002–2010), «Романчик: Некоторые подробности мелкой скрипичной техники. Роман» (2005), «Площадь Революции: Книга зимы. Рассказы» (2007) , «Лавка нищих: Русские каприччо» (2009), «Евстигней: Роман-версия» (2010), «Красный рок: Повести» (2011), «Пламенеющий воздух: История одной метаморфозы. Роман» (2013), «Чайковский, или Волшебное перо: Повесть-сказка» (2015) и, наконец, «Офирский скворец: Роман-притча и рассказы» (2016).
На рубеже XX–XXI вв. писатель привлек внимание критиков, которые отмечали, что каждое следующее его произведение «ставит диагноз нашему обществу» или заключает в себе некое предостережение, возвращая к особенно значимым «эпизодам российской истории, бросающим драматические отсветы на день сегодняшний» (10, с. 95).
По мнению Л.А. Аннинского, повесть «Офирский скворец» «поражает новым взглядом на то, что с нами происходит…»; «похоже, наша проза собирается очнуться после долгого сна…» (цит. по: 14). «Офирский скворец» явил собой «удивительное сочетание пространства и времени», – подчеркнул В.Ф. Дударев (гл. редактор «Юности», где впервые публиковалось произведение).
Читатели и критики заметили, что в своей новой повести писатель продолжил темы и стилевые тенденции, заложенные в его предыдущем творчестве. И об этом здесь стоит напомнить хотя бы в общих чертах.
Вопрос о типе художественного мышления Б. Евсеева дискутируется с конца 1990-х годов. Одни критики (П. Басинский, В. Коробов) относят Б. Евсеева к последователям классического реализма, другие (И. Ростовцева) – романтизма, третьи (С. Василенко) называют его в числе представителей «нового реализма»,
Адресованная детям среднего школьного возраста биография (в жанре сказочной повести) композитора Петра Ильича Чайковского (1840–1893), написанная прозаиком, постоянным автором «НГ-EL» Борисом Евсеевым (р. 1951): «…Никогда еще Петя не путешествовал с феями и потому немного боялся... Они стали медленно, так медленно, что замирало сердце, подниматься вверх… И вдруг грянула такая грозная и великолепная музыка, что у Пети захватило дух. Он затряс головой, чтобы прогнать эти невыносимые звуки. Но чем больше он вертел головой, тем сильней звучала музыка. Петя заплакал и сразу проснулся».
Борис Евсеев. Чайковский, или Волшебное перо/ худ. В.В. Фомина.– М.: Энтраст Трейдинг, 2015. – 72 с. (Сказки от звезд). ISBN 978-5-386-07806-5
Хотя роман вышел четыре года назад, получил Бунинскую премию, премию Правительства РФ, - судьба Евстигнея Фомина, одного из основоположников русской классической музыки, не дает покоя читателю.
Рецензия TTaHgopa на книгу «Евстигней»
14 июля 2014 г., 10:46
Eusigneo
Равнодушие выкрало его славу. Чернильные души вымарали биографию. <…> Великую музыку – по тактам, по строчкам – растащили друзья, недруги.
История.
Книгу «Евстигней» я выиграла в раздаче ещё прошлой весной. Но как-то руки не доходили (стыдно!), объём отпугивал, сюжет тоже: ведь биография – это совершенно не мой жанр! Но вот добралась таки… Одолела. Две недели корпела. А вот дочитала, и, смотри-ка, абсолютно своё мнение поменяла. Буквально за один только (причём, второй) эпилог. Неожиданно. Эпилог этот подводит все итоги романа. Ставит вопросы, но не отвечает на них – даёт почву для размышлений.
Сюжет.
Как я уже сказала, «Евстигней» - это биография. Кого? Русского композитора, Евстигнея Фомина, слыхали о таком? Лично я раньше – нет, хотя и имею музыкальное образование. Пока не прочла то ли в рецензии, то ли в чьём-то отзыве, что Евстигней – реально существовавший персонаж, и подумать не могла, и не отозвалась его фамилия ни в одном из уголков моей памяти… А, лучше б наверное и не знала, до конца. А потом – БАЦ! – сюрприз такой.
Книга описывает жизнь композитора довольно подробно, если не сказать полно – с пяти лет и до самой смерти, а так же и кое-что после неё. Описывает спокойно, без напряжения, без форс-мажоров или каких-либо внезапностей. Радость в ней – тихая, горе – смиренное, никаких крайностей. Любовная линия, на мой взгляд, выписана недостаточно, но это уже моё субъективное мнение. Наравне же с жизнеописанием Евстигнея идут История России и её выдающиеся личности. Конечно же, более выдающиеся, чем Фомин. Это Екатерина II и Павел I, Державин и Крылов, Бецкой и Шереметев, даже Моцарт затесался, и не случайно – ведь Фомин и есть Русский Моцарт. Дар его уникален и гениален, но книга как-то слишком спокойно об этом говорит, не восхваляет, не превозносит, поэтому я иногда и скучала при чтении. Но эта особенность, наверное, уже относится к слогу автора.
«Евстигней» - книга не только о композиторе, но и о музыке. Поэтому могу посоветовать её всем интересующимся музыкой либо её творцами и историей – здесь
(рассказ)
Шакал понюхал куриную кость и отскочил в сторону. Преподаватель английского Соснина — юная, пышногубая — едва слышно заплакала.
Черноголовый хохотун издал странный, пугающий звук. Мелкие озера, в двухстах-трехстах метрах от Азова, обозначили себя по краям грязно-розовой пеной, словно бы смешанной с подсыхающей кровью. Крым стал вдруг не полуостровом — человеком. Сырой карпатский городок Дрогобыч, повешенных не оплакал: горы, туманящиеся прямо за окраинными домами, были в четыре утра тихи, безмолвны...
В глубине текста, творится Бог знает что!
Бьет фонтанами нефть, теснятся звезды, рыдают улетные финтифлюшки. Слова и образы перемешиваются, проникают друг в друга, трутся пупками и рвутся надвое, меж ними нет привычных связок, их не соединяют постылые грамматические перемычки и нудные ритмические ходы. Однако, в этой мешанине есть порядок, есть предчувствие чего-то несбыточного, но в то же время до боли вероятного...
В глубине текста — гул. Гул предчувствия — это гул замыслов.
Гул замыслов нарастает, становится невыносимым.
Замысел — это еще и предтекст.
В глубине предтекста не набор слов — хлесткая, увертливая проза! Она проносится на высоте двух-трех метров над сизым Гнилым морем, цепляет сморщенную воду концами неровно обрезанных парашютных строп…
В глубине прозы дым, островки камышей, смутные противоборства беспилотных фигур, перетаскивание с места на место крупно распиленных кусков морского воздуха, резкие, радужные брызги.
Фигуры и фигурки колышутся. Над проволочной азовской рябью они просматриваются насквозь: видны закупорки сосудов и затемнения в легких, кишки и кровь, заметны грубые уплотнения скупости, вздутые пузыри подлянок, рваные краешки язв и кипучая радость от их рубцевания…
читайте далее: http://literratura.org/prose/528-boris-evseev-v-glubine-teksta.html
КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ?
ВОПРОС В ЛОБ
Согласны ли Вы, что в современной русской литературе (искусстве в целом) не хватает положительных героев?
Кого бы Вы назвали настоящим героем нашего времени, о котором стоит писать романы, поэмы из жизни современной России, снимать кино?
Встречали ли Вы прототипы таких людей в реальности?
Борис ЕВСЕЕВ, прозаик
Понятие положительный герой – не вполне точное. Лучше отказаться от него вообще или сдать в архив. Но вопрос Ваш очень важен! Просто я его немного уточню: почему сегодня нет навсегда запоминающихся, полнокровных, душевно чистых, не продающих подряд всё и вся героев литературных произведений? Причин несколько. Одна из них – профессиональные писатели слишком удалены от истинного героизма и качеств, без которых этот героизм невозможен. Слишком много вокруг мелких и крупных интриг, кланово-партийных потасовок, литфондовского и «союзписательского» подсиживанья и подгаживанья. И каким же это образом у такой мелочно-завистливой рати вдруг появятся в книгах бессмертные герои? Вот и переполнилась наша литература бескровными, бесхребетными, одномерными и одноразовыми образами, словно бы вырезанными из плохонькой бумаги ножницами «зигзаг»!
Настоящими героями я сегодня полагаю ополченцев Донбасса. Они защитили от верной и мучительной смерти многих и многих стариков и детей! Я не так давно был в Донецке и Донецкой области. Собираюсь опять. Мой дед, отец, дядья, жили на земле Донбасса с 1921 года. Дядя, двоюродный брат и племянники живут и сейчас. Этот кусок жизни из меня и моих родственников никакими пыточными клещами не вырвешь! Надеюсь, что смогу написать обо всём этом достойно, без сюсюканья и слюней, хорошим русским языком и, конечно, с
Новое издание под редакцией в.В.Агеносова 2014 года
[469x700]
[434x700]
[436x700]
[439x700]
[428x700]
"Размышляя над книгой о Евстигнее..." - так называется научная статья, посвященная роману-версии "Евстигней" Бориса Евсеева, которую я прочитала в журнале "Музыкальная Академия" 2014 (1). Эта работа ценна тем, что написана она профессиональным музыкантом, кандидатом искусствоведения Ксенией Супоницкой.
Ксения Супоницкая
РАЗМЫШЛЯЯ НАД КНИГОЙ О ЕВСТИГНЕЕ…
На одной из страниц своих «Записей разных лет» Валерий Гаврилин написал: «О музыке в России 18 века – ужас»1. После сказанного поставил точку и не стал далее распространяться. А историки искусства хоть и знают, о чем идет речь, но расшифровывать не намерены: остаются корректными. Возможно, композитор говорил о подражательности русской академической музыки XVIII столетия иноземной традиции или имел в виду отсутствие ярких национальных произведений, запоминающихся интонаций?
Среди выдающихся сочинений той эпохи – партесные концерты Березовского и Бортнянского, а также опера Евстигнея Фомина «Ямщики на подставе» – первая национальная опера, основанная на народных темах. Имя композитора, ее создавшего, в учебниках упоминается мельком. На вузовских лекциях по истории русской музыки этой личности отводится мало времени: канул композитор в Лету, значит, оказался неконкурентоспособным. Однако в 2010 году случилось событие знаменательное: как и в хрестоматийно известном сюжете про Ф. Мендельсона, подарившего миру «Страсти по Матфею» И.С. Баха, писатель Борис Евсеев2 в ХХI столетии заново открыл имя забытого русского Мастера, опубликовав роман-версию «Евтигней»3.
На обложке книги – Петербург – враждебный, неуютный. А над городом, в левом верхнем углу – едва приметная черная птица – своеобразная графическая цитата из «Ямщиков»: «Высокó сокóл летает». В основе драматургии романа-версии – несколько самостоятельных, но активно взаимодействующих сюжетных линий. Это – судьба Евстигнея, развертывающаяся на фоне русского Хроноса (масштабные события Екатерининской, а потом и Павловской эпох); самостоятельное течение музыкальной истории, отражающее (как в кривом зеркале невских вод) течение истории общечеловеческой. Это и жизнь Петербурга, существующего будто трансцендентно (в качестве самостоятельного персонажа), но активно вмешивающегося в судьбу главного героя. Основной конфликт романа во многом определяется трагическим противостоянием двух главенствующих образов: Евстигнея и Петербурга, Творца и Смерти.
Град Петров обращается к композитору разными ликами: Петербург-искуситель, сулящий славу, богатство, сверкающий великолепием архитектурных сооружений и придворных спектаклей; и Петербург издевающийся, лишающий главного героя любви, свободы творчества, а в конечном итоге – и жизни. В этом автор «Евстигнея» отчасти близок Достоевскому. Как и в знаменитом «Двойнике», одним из ключевых лейтмотивов романа выступает лейтмотив безумия. Причем, как и в повести Достоевского, этот лейтмотив имеет крещендирующую направленность: петербургский Хронос постепенно, исподволь лишает героя здравого рассудка, оборачивается множеством зловещих образов: «За окном уже стало сереть, когда
[193x298](продолжение)
12
Фотка стала тускнеть, и я начал внимательней приглядываться к самой девушке. Однажды подсмотрел, как водил пальцем по ее нагой груди один из слепцов: восторженно и осторожно, как будто облачную гору рисовал!
И под этой облачной горой, под весенне-зимней шкуркой нашего бытия вдруг зашевелилось бытие иное: легкое, эфирное, в бульбочках прозрачных тел, в сладких разрывах свободно постреливающих мыслей!
Тут как раз разрешили бегать по стадиону. Ночью, для разминки. Стадион был обнесен забором с проволокой и хорошо охранялся, так что далеко убежать я не мог. Один раз во время пробежки споткнулся. Пригляделся — человек! Спеленутый, как тот кокон. Сперва подумал: это бандосы его так. Но потом пригляделся: под человеком доха, сбоку — сложенное втрое одеяло...
— Умирать собрался, — буркнул лежавший в ответ на вопрос.
— А тогда доха зачем?
— В дохе, друг, все дело! Доха, она теплая. Одеяла верблюжьи — тоже. Умирать в тепле надо! Когда мне тепло, я ничего не боюсь. И вокруг себя одни ласковые грезы вижу. А вас… Век бы вас всех не видал!
В сердцах пнул я доху ногой, побежал дальше.
На бегу думал: здешние слепые — они неправильные. Те, что пели в электричках, были чище, возвышенней!..
Случай имел неожиданное продолжение. С беговой дорожки стадиона —
охраняемого, как во время войны, собаками и автоматчиками — возвратился я поздней ночью. Случайно толкнув чужую дверь, стал свидетелем ссоры.
Ссора слепых — жены и мужа — была бредовой, мутной.
Жена хотела, чтобы муж побыстрей стал зрячим. Тот отпихивался как мог. Полуодетые, теряя друг друга в пространстве, ходили они кругами, а поймав звук шагов и ощупав чужое тело, били тихонько друг друга по плечам туго скрученными целлофановыми мешочками для мусора. При этом жирненькие подбородки у обоих тряслись, как у теряющих спесь индюков.
— Ты обязан прооперироваться!
— Не хочу, не буду…
— Ты должен видеть меня, когда спишь со мной!
— А фигушки. На ощупь ты, стопудово, лучше…
Борис Евсеев
Письма слепым
Рассказ
1
Стукнули двери, пыхнула огнем сигаретка, три аккорда — и сразу песня…
Слепые заходили трижды. Два раза мужики: один — короткопалый, русокудрый, другой — в шляпе на глаза, с волосатыми кистями рук, нервный. В третий раз зашла девушка с микрофоном…
Холодно, неуютно. Моторный вагон стучит, не греет. Поздняя весна, с заносами по самые пути, тоже не веселит. Хорошо — за окнами темновато. И народ в утренней электричке, в общем, ничего: нет бузил и громил, и пьяни прилипчивой тоже нет...
Но вот слепые певцы, те, конечно, кишки вымотали быстро.
С перерывом в пятнадцать минут, полностью одинаковыми движениями перебирали они гитарные струны. Тренькали осторожно, чтобы не сказать трусовато. Пели слепые мужики одну и ту же песню: про дом небесный и про дом земной, про то, что дом не стол и не стул, и что человека в доме должен кто-то ждать.
Минут через двадцать после мужиков — слепая девушка. С постной сурковой мордочкой, в розовом детском пальтишке, но прыткая, но разбитная. Зашла и сходу запела: «Напилася я пьяна…»
Когда слепая пела, то вставала на цыпочки. Потом, с явным облегчением
пускалась на полную ступню. А после даже начала раскачиваться, в такт песне. Но внезапно раскачиваться бросила, расчетливо, одним движением, опустилась на пустое сиденье и рассмеялась: никак не могла представить себя пьяной. Да и весь наш вагон — особенно, когда слепая пела про «милушку на постелюшке» ей, конечно, не поверил.
Правда, деньги, причем одни только бумажные, передали все.
Проверив бумажки на шершавость и хруст, слепая вдруг резко смахнула их в новенький, хорошо вздутый пакет. Все так же улыбаясь и еще сильней задирая сурковую мордочку вверх, ушла. Поэтому, когда после Ашукинской, в электричку вошел еще один слепец, с черным плоским громкоговорителем на боку — запас вагонной благотворительности был вычерпан нами до дна.
Словно бы это почуяв, четвертый слепец петь не стал. Он вытащил серебристый мобильник и, как дурак, с гитарой наперевес и мобильником в руках, застыл в проходе.
Исследование особой роли музыкальной атрибутики в текстах Б. Евсеева, на наш взгляд, совершенно необходимо для понимания онтологического мироощущения писателя и особенностей устроения его художественного мира. Музыкальная атрибутика, как константа онтологической поэтики, расширяет и углубляет «пространство текста, создаёт дополнительные, многомерные возможности для смыслового движения.
В прозе Б. Евсеева просматривается комплекс понятий онтологической поэтики, обладающих в прозе автора музыкальной спецификой. «Эмблемы», «двойники», «пороги», «исходные смыслы», которые организуют смысловое поле термина «музыка» в текстах писателя.
Так, с точки зрения интереса музыкальной онтопоэтики, содержательна повесть Б. Евсеева «Черногор», которая также имеет расширенное название «Повесть о том, как мессер Джузеппе смысл звука искал, дьявол барабанными трелями разбить сосуд человеческой жизни пытался, Черногор лечился от акустической травмы, а сочинитель поехал совсем не туда, куда хотел».
Присутствующий в тексте исходный смысл «дьявольской музыки, музыки жизни и смерти» создаёт определённый стиль и тон повествования.
Разные сцены-эмблемы в тексте объединены этим смыслом, который энергийно проходит через
Книги
На Чукотке вручили премию имени Юрия Рытхэу
Текст: Ольга Расторгуева
07.03.2014, 12:34
На самом краю России, в Анадыре, прошел заключительный этап 10-го юбилейного конкурса имени Юрия Рытхэу (1930-2007).
Имя Юрия Сергеевича Рытхэу хорошо известно читателям старшего поколения, и вот сейчас, после "литературной анемии" 90-х, рассказы, повести и романы, написанные этим талантливейшим мастером чукотской и российской прозы, возвращаются к серьезному читателю, к нашим детям и внукам.
Жюри премии под председательством известного русского писателя, лауреата премии Правительства РФ в области культуры Бориса Евсеева из 47 рукописей поступивших на конкурс, отобрало лучшие в номинациях "проза", "поэзия", "публицистика", "сохранение культурного наследия", "литература для детей и подростков". Были вручены Дипломы 1-й, 2-й и 3-й степени почти во всех номинациях.
Гран-при конкурса, за рукопись книги рассказов и повестей "Кочевники" получил прозаик из Анадыря Иван Омрувье.
Вот что сказал о нем председатель жюри премии Борис Евсеев: "Рассказы Ивана Омрувье и его повесть "Маралькот", - это очень плотная, иногда жесткая и в то же время по-своему певучая проза. Натурализм некоторых сцен из жизни Крайнего Севера соседствует в его вещах со сдержанно-поэтическим проникновением в самое сердце природы. Уверен, произведения Ивана Омрувье станут событием не только чукотской, но и во всей российской прозы. Хотел бы также отметить документалистику Анфисы Шарыповой "Березовское восстание чукчей", прекрасные рассказы для подростков Константина Ханькана, а также \"Легенды, предания, сказки Чукотки\" и рассказы Константина Уяганского, исполненные сурового дыхания Арктики, но и согревающие теплом человечности".
Программа работы 10-го литературного конкурса была обширной: мастер-классы, концерты, в музее "Наследие Чукотки" была развернута выставка: "Юрий Рытхэу - писатель утреннего края", в центральной библиотеке им. В. Тан-Богораза с успехом прошла презентация нового романа Бориса Евсеева "Пламенеющий воздух". На торжественной церемонии вручения премии, состоявшейся 9 марта, в Доме народного творчества была оглашена приветственная телеграмма Министра культуры РФ В. Р. Мединского. Многочисленную публику приветствовал заместитель Губернатора Чукотского АО, начальник департамента образования, культуры и молодежной политики А. Г. Боленков. Были оглашены имена лауреатов и дипломантов, чьи книги будут изданы за счет бюджета Чукотского Автономного Округа.
http://www.rg.ru/2014/03/07/pisatel-anons.html