Борис Евсеев. В ГЛУБИНЕ ТЕКСТА
(рассказ)
Шакал понюхал куриную кость и отскочил в сторону. Преподаватель английского Соснина — юная, пышногубая — едва слышно заплакала.
Черноголовый хохотун издал странный, пугающий звук. Мелкие озера, в двухстах-трехстах метрах от Азова, обозначили себя по краям грязно-розовой пеной, словно бы смешанной с подсыхающей кровью. Крым стал вдруг не полуостровом — человеком. Сырой карпатский городок Дрогобыч, повешенных не оплакал: горы, туманящиеся прямо за окраинными домами, были в четыре утра тихи, безмолвны...
В глубине текста, творится Бог знает что!
Бьет фонтанами нефть, теснятся звезды, рыдают улетные финтифлюшки. Слова и образы перемешиваются, проникают друг в друга, трутся пупками и рвутся надвое, меж ними нет привычных связок, их не соединяют постылые грамматические перемычки и нудные ритмические ходы. Однако, в этой мешанине есть порядок, есть предчувствие чего-то несбыточного, но в то же время до боли вероятного...
В глубине текста — гул. Гул предчувствия — это гул замыслов.
Гул замыслов нарастает, становится невыносимым.
Замысел — это еще и предтекст.
В глубине предтекста не набор слов — хлесткая, увертливая проза! Она проносится на высоте двух-трех метров над сизым Гнилым морем, цепляет сморщенную воду концами неровно обрезанных парашютных строп…
В глубине прозы дым, островки камышей, смутные противоборства беспилотных фигур, перетаскивание с места на место крупно распиленных кусков морского воздуха, резкие, радужные брызги.
Фигуры и фигурки колышутся. Над проволочной азовской рябью они просматриваются насквозь: видны закупорки сосудов и затемнения в легких, кишки и кровь, заметны грубые уплотнения скупости, вздутые пузыри подлянок, рваные краешки язв и кипучая радость от их рубцевания…
читайте далее: http://literratura.org/prose/528-boris-evseev-v-glubine-teksta.html