http://bouriac.narod.ru/Solonevich.htm
Солоневич о массовом уничтожении людей в советских концлагерях
в его годы:
"Техникумъ этотъ былъ предпрiятiемъ совершенно идiотскимъ. Въ
немъ было человeкъ триста учащихся, были отдeленiя: дорожное,
гражданскаго строительства, геодезическое, {384} лeсныхъ десятни-
ковъ и какiя-то еще. Въ составe преподавателей -- рядъ профессо-
ровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составe
учащихся -- исключительно урки: принимали только 'соцiально-
близкiй элементъ' -- слeдовательно, ни одинъ контръ-революцiонеръ
и къ порогу не подпускался. Набрали три сотни полуграмотныхъ
уголовниковъ, два мeсяца подтягивали ихъ до таблицы умноженiя, и
уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ какомъ
случаe ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше
воровали, такъ и въ дальнeйшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ
воду возятъ, поищите себe другихъ ословъ..." (гл. 11, "Ещё о
кабинке монтёров")
Да уж, вот такая она была непоследовательная, Советская власть:
могла невинных людей расстреливать по сфабрикованным обвинениям,
могла и с уголовниками нянчиться -- вместо того, чтобы их тоже...


"Въ поискахъ валюты для соцiализацiи, индустрiализацiи, пяти-
лeтки въ четыре года или, какъ говорятъ рабочiе, пятилeтки въ два
счета -- совeтская власть выдумывала всякiе трюки -- вплоть до
продажи черезъ интуристъ живыхъ или полуживыхъ человeчьихъ душъ.
Но самымъ простымъ, самымъ привычнымъ способомъ, наиболeе
соотвeтствующимъ инстинктамъ правящаго класса, былъ и остается
все-таки грабежъ (...) Техника этого грабежа была поставлена
такъ: зубной техникъ Шепшелевичъ получаетъ вeжливенькое приглаше-
нiе въ ГПУ. Является. Ему говорятъ -- вeжливо и проникновенно:
'Мы знаемъ, что у васъ есть золото и валюта. Вы вeдь сознательный
гражданинъ отечества трудящихся (конечно, сознательный, --
соглашается Шепшелевичъ -- какъ тутъ не согласишься?). Понимаете:
гигантскiя цeли пятилeтки, строительство безклассоваго
общества... Словомъ -- отдавайте по хорошему'."
"Кое-кто отдавалъ. Тeхъ, кто не отдавалъ, приглашали во
второй разъ -- менeе вeжливо и подъ конвоемъ. Сажали въ парилку
и холодилку и въ другiя столь же уютныя приспособленiя -- пока
человeкъ или не отдавалъ, или не помиралъ. Пытокъ не было
никакихъ. Просто были приспособлены спецiальныя камеры: то съ
температурой ниже нуля, то съ температурой Сахары. Давали въ день
полфунта хлeба, селедку и стаканъ воды. Жилплощадь камеръ была
расчитана такъ, чтобы только половина заключенныхъ могла сидeть
-- остальные должны были стоять. Но испанскихъ сапогъ не надeвали
и на дыбу не подвeшивали. Обращались, какъ въ свое время
формулировали суды инквизицiи: по возможности мягко и безъ
пролитiя крови..."
"Въ Москвe видывалъ я людей, которые были приглашены по хорошему
и такъ, по хорошему, отдали все, что у нихъ было: крестильные
крестики, царскiе полтинники, обручальныя кольца... Видалъ людей,
которые, будучи однажды приглашены, бeгали по знакомымъ, занимали
по сотнe, по двe рублей, покупали кольца (въ томъ числe и въ
государственныхъ магазинахъ) и сдавали ГПУ. Людей, которые были
приглашены во второй разъ, я въ Москвe не встрeчалъ ни разу: ихъ,
видимо, не оставляютъ. Своей главной тяжестью это просвeчиванiе
ударило по еврейскому населенiю городовъ. ГПУ не безъ нeкотораго
основанiя предполагало, что, если ужъ еврей зарабатывалъ деньги,
то онъ ихъ не пропивалъ и въ дензнакахъ не держалъ -- слeдова-
тельно, ежели его хорошенько подержать въ парилкe, то какiя-то
цeнности изъ него можно будетъ выжать. Люди освeдомленные
передавали мнe, что въ 1931-1933 годахъ въ Москвe ГПУ выжимало
такимъ образомъ отъ тридцати до ста тысячъ долларовъ въ мeсяцъ...
Въ связи съ этимъ можно бы провести нeкоторыя параллели съ
финансовымъ хозяйствомъ средневeковыхъ бароновъ и можно бы было
поговорить о привиллегированномъ положенiи еврейства въ Россiи,
но не стоитъ..." (гл. 11, "Просвечивание")
В этом очень информативном отрывке обратим внимание на "можно
бы было поговорить о привиллегированномъ положенiи еврейства въ
Россiи, но не стоитъ..."
Как-то нехорошо по отношению к антисемитам выходит... Ну,
Солоневичу -- маленький плюс (но его минусы всё равно весомее).


"На ночлегъ я отправляюсь въ клубъ. (...) Завeдующiй клубомъ --
завклубъ, высокiй, истощенный малый, лeтъ 26-ти, встрeчаетъ меня,
какъ родного:
-- Ну, слава Богу, голубчикъ, что вы, наконецъ, прieхали. Хоть
чeмъ-нибудь ребятъ займете... Вы поймите, здeсь на этой чертовой
кучe, имъ рeшительно нечего дeлать: мастерскихъ нeтъ, школы нeтъ,
учебниковъ нeтъ, ни черта нeтъ. Даже дeтскихъ книгъ въ библiотекe
ни одной. Играть имъ негдe, сами видите, камни и болото, а въ
лeсъ вохровцы не пускаютъ. Знаете, здeсь эти ребята разлагаются
такъ, какъ и на волe не разлагались. Подумайте только -- четыре
тысячи ребятъ запиханы въ одну яму и дeлать имъ нечего
совершенно.
Я разочаровываю завклуба: я прieхалъ такъ, мимоходомъ, на день
два, посмотрeть, что здeсь вообще можно сдeлать. Завклубъ
хватаетъ меня за пуговицу моей кожанки.
-- Послушайте, вeдь вы же интеллигентный человeкъ...
Я уже знаю напередъ, чeмъ кончится тирада, начатая съ интелли-
гентнаго человeка... Я -- 'интеллигентный человeкъ', -- слeдова-
тельно, и я обязанъ отдать свои нервы, здоровье, а если понадо-
бится, и шкуру для заплатыванiя безконечныхъ дыръ совeтской дeй-
ствительности. Я -- 'интеллигентный человeкъ', -- слeдовательно,
по своей основной профессiи я долженъ быть великомученикомъ и
страстотерпцемъ, я долженъ застрять въ этой фантастической
трясинной дырe и отдать свою шкуру на заплаты, на коллективизацiю
деревни, на безпризорность и на ея 'ликвидацiю'. Только на
заплату дыръ -- ибо больше сдeлать нельзя ничего. Но вотъ съ этой
'интеллигентской' точки зрeнiя, въ сущности, важенъ не столько
результатъ, сколько, такъ сказать, жертвенность...
...Я его знаю хорошо, этого завклуба. Это онъ -- вотъ этакiй
завклубъ -- геологъ, ботаникъ, фольклористъ, ихтiологъ и, Богъ
его знаетъ, кто еще, въ сотняхъ тысячъ экземпляровъ растекается
по всему лицу земли русской, сгораетъ отъ недоeданiя, цынги,
туберкулеза, малярiи, строитъ тоненькую паутинку культурной
работы, то сдуваемую легкимъ дыханiемъ совeтскихъ Пришибеевыхъ
всякаго рода, то ликвидируемую на корню чрезвычайкой, попадаетъ
въ концлагери, въ тюрьмы, подъ разстрeлъ -- но все-таки
строитъ... Я уже его видалъ -- этого завклуба -- и на горныхъ
пастбищахъ Памира, гдe онъ выводитъ тонкорунную овцу, и въ
малярiйныхъ дырахъ Дагестана, гдe онъ добываетъ пробный iодъ изъ
каспiйскихъ водорослей, и въ ущельяхъ Сванетiи, гдe онъ
занимается раскрeпощенiемъ женщины, и въ украинскихъ колхозахъ,
гдe онъ прививаетъ культуру топинамбура, и въ лабораторiяхъ ЦАГИ,
гдe онъ изучаетъ обтекаемость авiацiонныхъ бомбъ.
Потомъ тонкорунныя овцы гибнутъ отъ безкормицы, сванетская
раскрeпощенная женщина -- отъ голоду, топинамбуръ не хочетъ расти
на раскулаченныхъ почвахъ, гдe не выдерживаетъ ко всему привыкшая
картошка... Авiабомбами сметаютъ съ лица земли цeлые районы
'кулаковъ' -- дeти этихъ кулаковъ попадаютъ вотъ сюда -- и сказка
про краснаго бычка начинается сначала.
Но кое-что остается. Все-таки кое-что остается. Кровь праведни-
ковъ никогда не пропадаетъ совсeмъ ужъ зря.
И я -- конфужусь передъ этимъ завклубомъ. И вотъ -- знаю же я,
что на заплатыванiе дыръ, прорванныхъ рогами этого краснаго быка,
не хватитъ никакихъ въ мiрe шкуръ, что пока быкъ этотъ не
прирeзанъ -- количество дыръ будетъ расти изъ года въ годъ, что
мои и его, завклуба, старанiя, и мужика, и ихтiолога -- всe они
безслeдно потонуть въ топяхъ совeтскаго кабака, потонетъ и онъ
самъ, этотъ завклубъ. Онъ вольнонаемный. Его уже наполовину съeла
цынга, но: 'понимаете сами -- какъ же я могу бросить -- никакъ не
найду себe замeстителя'. Правда, бросить-то не такъ просто --
вольнонаемныя права здeсь не на много шире каторжныхъ. При
поступленiи на службу отбирается паспортъ и взамeнъ выдается
бумажка, по которой никуда вы изъ лагеря не уeдете. Но я знаю --
завклуба удерживаетъ не одна эта бумажка." (гл. 12, "Идеалист")
Интеллигентный жлоб во всей красе. Но Солоневич, конечно, не
виноват, что родился с недоразвитием чувства долга. Но и великой
страной сделали Россию всё-таки не солоневичи.
И ведь пока не началась война Германии против СССР (в идеологи-
ческой подготовке которой так активно поучаствовал Солоневич),
вопрос самопожертвования вовсе не стоял остро: актуальным было
лишь нормальное для любого общества принятие каждым порядочным
его членом своей умеренной доли общих тягот. Кстати, если бы
Солоневич те силы, какие он потратил на жлобское выкручивание,
употребил на действительно полезные для общества дела, приобре-
тённые им за это в личное пользование блага вряд ли были бы
меньше тех, какие он урывал: толковые творческие люди, как прави-
ло, жили во времена Сталина очень хорошо, если только не занима-
лись подрывной деятельностью и даже не подозревались в ней -- и
если вдобавок какой-нибудь солоневич в управленческом аппарате не
"зарубал" их инициатив ради пропихивания своей халтуры.
Собственно, из-за солоневичей ведь массовые репрессии и случи-
лись: солоневичи, пристроившиеся в партийном и карательном аппа-
ратах стали в личных карьеристских целях давить не только других
солоневичей, но заодно и добросовестных людей, чтобы выглядеть
более бдительными и более деятельными в глазах начальства. Эти
репрессии процентов на 40 были халтурой, то есть имитацией полез-
ной деятельности, ещё процентов на 40 -- формой бюрократического
абсурда, а на оставшиеся 30 -- следствием массового психоза,
возникшего вследствие халтуры и абсурда, так что можно списать
репрессии в основном на тех же солоневичей.


"Я сажусь на пенекъ и изъ внутренняго кармана кожанки достаю
пачку махорки. Жадные глаза смотрятъ на эту пачку. Я свертываю
себe папиросу и молча протягиваю пачку одному изъ ближайшихъ
мальчишекъ." (гл. 12, "Строительство")
Падла. Детишки могли ведь постепенно и отвыкнуть от курения --
если бы от голода не умерли.


"Верхомъ eздить я не умeю, но до участка -- что-то восемь
верстъ -- какъ-нибудь доeду.
Черезъ полчаса къ крыльцу штаба подвели осeдланную клячу. Кляча
стала, растопыривъ ноги во всe четыре стороны и уныло повeсивъ
голову. Я довольно лихо сeлъ въ сeдло, дернулъ поводьями: ну-у...
Никакого результата. Сталъ колотить каблуками. Какой-то изъ штаб-
ныхъ активистовъ подалъ мнe хворостину. Ни каблуки, ни хворостина
не произвели на клячу никакого впечатлeнiя.
-- Некормленая она, -- сказалъ активистъ, -- вотъ и иттить не
хочетъ... Мы ее сичасъ разойдемъ.
Активистъ услужливо взялъ клячу подъ уздцы и поволокъ. Кляча
пошла. Я изображалъ собою не то хана, коня котораго ведетъ подъ
уздцы великiй визирь -- не то просто олуха." (гл. 12,
"Водораздел")
Откормленный "шкаф" Солоневич, лагерный начальник, придавил
собой бедную лошадку, потому что жлобу оккзалось заподло пройти
восемь вёрст с пользой для здоровья, когда можно было на халяву
проехаться, пусть и ценой издевательства над истощённым животным.
Наверное, Солоневич воспринимал эту лошадь, как СОВЕТСКУЮ.


"Кляча занялась пощипыванiемъ тощаго карельскаго мха и рeдкой
моховой травы, я сeлъ на придорожномъ камнe, закурилъ папиросу и
окончательно рeшилъ, что никуда дальше на сeверъ я не поeду.
Успенскому что-нибудь совру... Конечно, это слегка малодушно --
но еще двe недeли пилить свои нервы и свою совeсть зрeлищемъ этой
безкрайней нищеты и забитости? -- Нeтъ, Богъ съ нимъ..." (гл. 12,
"Водораздел")
Это было не "слегка малодушно", а подло по отношению к томив-
шимся в лагерях соотечественникам. Солоневича ведь как раз и
послали "дальше на север", чтобы он разбирался с "нищетой и
забитостью".


"Въ 1929-30 годахъ, когда я былъ замeстителемъ предсeдателя
всесоюзнаго бюро физкультуры (предсeдатель былъ липовый)..."
(гл. 12, "Водораздел")
Солоневич был не карьеристом, случаем? На интеллигента, отка-
завшегося сотрудничать с Советской властью, он совсем не похож.


"Но со сномъ не вышло ничего. Миллiоны комаровъ, весьма
разнообразныхъ по калибру, но совершенно одинаковыхъ по характеру
опустились на насъ плотной густой массой. Эта мелкая сволочь
залeзала въ мельчайшiя щели одежды, набивалась въ уши и въ но съ,
миллiонами противныхъ голосовъ жужжала надъ нашими лицами." (гл.
13, "Исход из лагеря")
У Солоневича проблемы со подсчётом комаров. Миллионы, роящиеся,
вокруг его сверхценной личности, -- это слишком много даже для
гиперболы. На самом деле были их там в худшем случае тысячи. И
тоже ведь мне турист: не сообразил накомарником запастись. Или
хотя бы какими-нибудь тряпками на руки и полотенцем на физионо-
мию.


"Я не безъ наслажденiя вытянулся на постели -- первый разъ
послe одиночки ГПУ, гдe постель все-таки была. Въ лагерe были
только голыя доски наръ, потомъ мохъ и еловыя вeтки карельской
тайги." (гл. 13, "У пограничников")
Обратим здесь внимание на то, что в тюрьме ГПУ, оказывается,
были не только камеры группового содержания, набитые под завязку
невинно репрессированными, но также "одиночки" -- с одиночными
заключёнными в них -- и даже постели в этих камерах имелись,
причём лежать на этих постелях выпадало не только членам ЦК ВКПБ,
но и беспартийным жлобам, халтурившим по профсоюзно-спортивной
линии. Солоневич всё-таки врёт не всегда, причём даже в случаях,
когда правда в ущерб его концепциям. А может, он и вовсе никогда
не врёт, а только смотрит на вещи слишком предвзято, да ещё
умалчивает порой о неудобных деталях. Говорить неудобную правду
-- значит быть в той или иной степени героем, а какому же автору
не хочется в герои, если это не требует больших дополнительных
усилий и не очень опасно?


"Я, какъ большинство мужчинъ, питаю къ оружiю 'влеченiе, родъ
недуга'. Не то, чтобы я былъ очень кровожаднымъ или воинствен-
нымъ, но всякое оружiе, начиная съ лука и кончая пулеметомъ,
какъ-то притягиваетъ. И всякое хочется примeрить, пристрeлять,
почувствовать свою власть надъ нимъ. И такъ какъ я -- отъ Господа
Бога -- человeкъ, настроенный безусловно пацифистски, безусловно
антимилитаристически, такъ какъ я питаю безусловное отвращенiе ко
всякому убiйству и что въ нелeпой моей бiографiи есть два убiйст-
ва -- да и то оба раза кулакомъ, -- то свое влеченiе къ оружiю я
всегда разсматривалъ, какъ своего рода тихое, но совершенно
безвредное помeшательство -- вотъ вродe собиранiя почтовыхъ
марокъ..." (гл. 13, "У пограничников")
Первое лирическое отступление об оружии. Вот если бы только
этот "пацифист" не призывал других людей к вооружённой борьбе с
Советской властью!
Да, я тоже не рвусь пострадать за Россию, но я хотя бы открыто
заявляю, что я мизантроп и верю в ущербность среднего русского
(и нерусского) человека. И я никогда не призываю других к тому,
чего не делаю сам (если не считать предложений повеситься и т.
п.). И я -- хе-хе -- в отличие от Солоневича, худо-бедно "штабс-
капитан": бывший старший лейтенант русской Советской Армии, а на
войну Афганистан не попал в своё время только потому, что "двух-
годичников" Радиотехнических войск ПВО туда не брали в принципе,
да и кадровые офицеры из моих коллег там оказывались лишь в
редких случаях, поскольку душманы как-то не обзавелись авиацией.
А перевода в воздушно-десантные войска мне бы всё равно не сдела-
ли из-за того, что в ПВО и даже с учётом меня не хватало людей
(по крайней мере, в дырах типа той, в какой я проходил службу;
в штабах, военных НИИ и военных училищах -- в общем, в тёплых
местах -- ситуация была, наверное, получше), а вдобавок я ж в
физическом аспекте не такой гигант, как Солоневич. А теперь я
вообще уже не хочу ни на какую войну, потому что у меня к ней
столько разных требований, что такая, какая меня устроит, у вас
всё равно не получится.


"Мнe захотeлось встать и погладить эту финскую винтовку. Я
понимаю: очень плохая иллюстрацiя для патрiотизма. Я не думаю,
чтобы я былъ патрiотомъ хуже всякаго другого русскаго -- плохимъ
былъ патрiотомъ: плохими патрiотами были всe мы -- хвастаться
намъ нечeмъ. И мнe тутъ хвастаться нечeмъ. Но вотъ: при всей моей
подсознательной, фрейдовской тягe ко всякому оружiю, меня отъ
всякаго совeтскаго оружiи пробирала дрожь отвращенiя и страха и
ненависти. Совeтское оружiе -- это, въ основномъ, орудiе разстрe-
ла. А самое страшное въ нашей жизни заключается въ томъ, что
совeтская винтовка -- одновременно и русская винтовка. Эту вещь я
понялъ только на финской пограничной заставe. Раньше я ея не
понималъ. Для меня, какъ и для Юры, Бориса, Авдeева, Акульшина,
Батюшкова и такъ далeе по алфавиту, совeтская винтовка -- была
только совeтской винтовкой. О ея русскомъ происхожденiи -- тамъ
не было и рeчи. Сейчасъ, когда эта эта винтовка не грозить головe
моего сына, я этакъ могу разсуждать, такъ сказать, 'объективно'.
Когда эта винтовка, совeтская-ли, русская-ли, будетъ направлена
въ голову моего сына, моего брата -- то ни о какомъ тамъ патрiо-
тизмe и территорiяхъ я разговаривать не буду. И Акульшинъ не
будетъ... И ни о какомъ 'объективизмe' не будетъ и рeчи." (гл.
13, "У пограничников")
Второе лирическое отступление об оружии. Любопытно, не проби-
рала ли Солоневича дрожь отвращения и страха, скажем, при виде
советской бумаги? На бумаге же расстрельные приказы печатались.
И снова ведь жлобство:
"Когда эта винтовка, совeтская-ли, русская-ли, будетъ направ-
лена въ голову моего сына, моего брата -- то ни о какомъ тамъ
патрiотизмe и территорiяхъ я разговаривать не буду."
Другими словами: Солоневич патриот лишь постольку, поскольку
патриотизмом не задеваются его личные интересы. Как только заде-
нутся, он будет уже не патриот. Негодяй Сталин отказался менять
своего сына Якова, попавшего в немецкий плен, на фельдмаршала
Паулюса, попавшего в советский. А душка Солоневич не отказался
бы. Ещё показательнее была ситуация с Петром Первым, которого
Солоневич выставляет в своей "Народной монархии" вредителем.
Когда сын Петра Алексей взялся плести интриги против отцовской
политики, по сути -- против России, тот распорядился судить его
НА ОБЩИХ ОСНОВАНИЯХ, что, как известно, закончилось смертью
царевича в заключении. Да, жёсткие были люди, но ведь и в
отношении к себе тоже, и благодаря их жёсткости Россия не только
держалась, но ещё и прибавляла в весе, так что солоневичам после
них было что профукивать.

* * *

Антибританская направленность "Народной монархии" Солоневича,
думаю, обусловливается, его "базированием" на нацистскую Герма-
нию: именно оттуда он, как выяснилось, боролся пером с большевиз-
мом с 1938 по 1948 г. (с 1945 г. -- в английской оккупационной
зоне). Википедия о жизни Солоневича при нацистах:
"...здесь он пишет книги 'Диктатура сволочи', 'Диктатура импо-
тентов', 'Великая фальшивка Февраля', 'Диктатура слоя', 'Белая
империя', издаёт газеты 'Наша газета' (1938-1940), 'Родина'
(1940). После начала Великой Отечественной войны отказывается
выступить в поддержку Гитлера, за что был несколько раз аресто-
ван, а затем сослан в Темпельбург, где и оставался до конца
войны."
Вот, Солоневич в Википедии, оказывается, чуть ли не герой
Сопротивления. Про то, как жилось Ивану Лукьяновичу под немцами
на самом деле, рассказал его любящий биограф Нил Никандров
("Иван Солоневич в годы нацистской ссылки"):
"О том, что тучи над ним сгущаются, Солоневич догадывался еще с
апреля-мая 1941 года. Во-первых, гестапо узнало о контактах Ивана
Солоневича с группой офицеров вермахта, для которых он в 1938 --
1939 г.г. 'в частном порядке' прочитал курс лекций о положении в
Советском Союзе. Некоторые из этих офицеров служили в пропаган-
дистском отделе ОКВ, неплохо говорили по-русски, бывали в России.
Они были противниками войны на Востоке, считая, что агрессия
приведет к разгрому Германии."
Ну, это послевоенная версия самого Солоневича. В действитель-
ности Солоневич НИКАК НЕ МОГ агитировать немецких офицеров из
Oberkommando Wehrmachts против войны с российскими большевиками,
потому что такая агитация совершенно не "ложилась" ни на его
личность, ни на творчество, о чём есть косвенное свидетельство в
том же очерке Никандрова:
"Иван Солоневич не раз в своих предвоенных статьях указывал на
низкую боеспособность Красной армии, убежденно доказывал, что ее
рядовой и командный состав с готовностью повернет штыки против
'ненавистного' Сталина и его антинародного режима, 'если завтра
война, если завтра -- в поход'."
Но это ведь значит, что Солоневич агитировал немецких офицеров
ЗА войну с Советской Россией, потому что третьего тут вроде как
не дано. Спасибо, Иван Лукьянович! За двух моих погибших дедов
спасибо -- и за всё прочее.


"Солоневич все с большим разочарованием убеждался, что германс-
кое руководство остается глухим к тем многочисленным проектам,
которые поступали от различных групп русской эмиграции. О содер-
жании этих предложений много позже написал Николай Февр, тогдаш-
ний сотрудник 'Нового Слова': 'Различаясь между собой в деталях,
все проекты, в общем, сводились к одному и тому же. А именно:
образование национального российского правительства в одном из
крупных городов, занятых германскими войсками; признание этого
правительства Германией и ее союзниками и заключение с ним союза
против большевиков; военная и техническая помощь Германии и ее
союзников национальному российскому правительству. Последнее же,
согласно этим проектам, должно было: организовать российскую
национальную армию для борьбы с советской властью; взять в свои
руки административное управление областями, очищенными от
большевиков, и подписать с Германией экономический договор,
который являлся бы для нее компенсацией за помощь в антибольше-
вистской борьбе'."
Ну, допустим, в августе 1941-го русским патриотам антикоммунис-
там ещё можно было питать какие-то иллюзии в отношении Гитлера.
Но, скажем к 1943 г. всё уже было ясно. Впору бы пережить что-то,
вроде душевного кризиса, но со жлобами такого не случается.
Солоневич переживает творческий подъём.
Даже в 1945 г. Солоневичу всего лишь 54 года, тогда как призыв-
ной возраст в условиях тотальной войны -- 55 лет. На фронтах
гибнут лучшие сыны русского и немецкого народов, Солоневич же
крутит на курорте шашни со вдовой немецкого оберлейтенанта. Герой
погиб, а тыловая сволочь пользует его жену и, может даже, донаши-
вает его рубашки.
Проблема Солоневича со зрением -- "отмазка" для патриотичных
дураков: в воюющей армии полно работы, не требующей хорошего
зрения: подносить снаряды к орудиям, варить кашу, пытать пленных,
в фронтовую газету строчить, наконец. Но Солоневичу всё это кате-
горически не подходит: у него то ли геморрой, то ли представление
о сверхценности своей личности. А может, он страдал патологичес-
кой трусостью, а антисоветской литературной деятельностью был
вынужден заниматься, несмотря на её рискованность, потому что
только на этом у него и получалось зарабатывать? Кстати, в
нацистскую Германию он перебрался как раз потому, что кормиться
антисоветской писаниной там было безопасно.

"В сентябре немцы предложили Солоневичу работу в оккупационной
администрации в Белоруссии. Чем-то вроде 'главного пропагандис-
та', 'белорусского Геббельса'. Иван не исключал, что это была
проверка. Нацисты хотели посмотреть, как он прореагирует на столь
'почетное' предложение. Солоневич категорически отказался, хотя и
понимал, что это может повлечь репрессии. Причин для отказа было
много, и одна из них -- никакого соучастия в грабеже, который
развязали нацисты в России!"
Основная причина отказа состояла в том, что от "белорусского
Геббельса" немцы требовали не только антибольшевистской, но и
антироссийской пропаганды, вдобавок на белорусской мове, а
Солоневич в то время как раз "Народную монархию" строчил, так что
крутой поворот означал бы отказ от половины его предыдущего трёпа
и соответственно полную дескридитацию в эмигрантских кругах и
невозможность зарабатывать русско-патриотическим трёпом дальше.
Помимо того, пропагандистская работа в партизанско-подпольщицкой
Белоруссии -- это же был почти передний край, а Солоневича на
передних краях никогда не видели.
В отличие от Википедии, Никандров об арестах Солоневича
нацистами не упоминает. О ссылке же он говорит следующее:
"В октябре [1941 г. -- А. Б.] тревожные ожидания Солоневича
оправдались. Его вызвали в знакомое здание на Принц-Альбрехт-
штрассе, 8. Гестаповский чин перелистал увесистое дело, лежавшее
перед ним на столе, и голосом, не допускающим возражений, прика-
зал Солоневичу в трехдневный срок покинуть Берлин и поселиться в
каком-нибудь городке Померании. Разъяснений о причинах 'недру-
жественной' меры Иван требовать не стал. В принципе, все понятно.
Хорошо, что не концлагерь! Хотя, 'для биографии', может быть, не
помешало бы познакомиться и с нацистскими нарами: После
консультаций у берлинских друзей и знакомых писатель остановил
свой выбор на Темпельбурге. Самый конкретный совет дал Владимир
Деспотули. Он однажды отдыхал в Померании и с восторгом, в
общем-то, несвойственным для него, отозвался о крае как о
'климатическом курорте' для поправки нервов, а также месте,
излюбленном рыболовами и охотниками."
Падла Солоневич, оказывается, ещё и выбирал место своей ссылки
-- и остановился на КУРОРТНОМ. О том, что творилось в это время
в России (октябрь 1941 г.), -- говорить излишне.
"...забота о пропитании была для Солоневича изматывающе
неблагодарным делом. 'Отоваривать' продовольственные карточки с
каждым днем становилось все сложнее: 'эрзац-маргарин', 'эрзац-
хлеб', 'эрзац-кофе' и другие эрзацы все больше преобладали в
рационе. Приходилось исхитряться: в том числе, браконьерничать в
лесу и на озерах."
"Одна из поклонниц литературного творчества Солоневича в
Швейцарии регулярно присылала ему посылки с бразильским и
колумбийским кофе, используя (по доверенности) его денежный счет
в этой стране. По словам Рут, 'за настоящий кофе можно было
купить половину Германии, и потому обмен его на продукты помогал
нам хотя бы на время улучшить питание. Но надо было быть очень
осторожными, чтобы не донесли'."
Получается этот жлоб ещё занимался спекуляцией и браконьерст-
вом, то есть паразитировал на многострадальном немецком народе и
уничтожал нашу общую биосферу. И, кстати, откуда могли быть нако-
пления в швейцарском банке у эмигранта, сбежавшего налегке из
нищего советского концлагеря и побиравшегося журналистикой в
эмигрантских же газетах, которые эмигрантская же голытьба не
очень-то и покупала? Варианты: 1) нашёл клад; 2) получил в дар;
3) украл из сумм, отпущенных кем-то на борьбу с Советской
властью.

Цитата из Солоневича у Никандрова:
"Немцы, в самом деле, являются народом без пространства -- Volk
ohne Reum. На их бранденбургских песках даже картошка не растет
без искусственных удобрений. Нет железа, нет нефти, нет цветных
металлов, нет марганца, нет наших аршинных черноземов."
Вай-вай, бедные немцы. Тоже, оказывается, "географически обез-
долены" -- как и великий руский народ (см. "Народную монархию").
Аналогично можно плакаться, к примеру, на то, что и кофейное
дерево в Германии не растёт. На самом деле в каждой стране
чего-то не хватает, но каждая к этому как-то приспосабливается,
причём не всегда через притеснение других. Кстати, аршинные
чернозёмы в некоторых областях России появились из-за недостатка
там влаги, а в Германии они не появились из-за того, что влаги
там было достаточно (для разложения органических остатков в
почве микроорганизмами и для собирания больших урожаев).

Чем занимался в нацистской Германии младший Солоневич:
"Юрий в то время работал в немецких изданиях художником-иллюст-
ратором и карикатуристом. Если для Кукрыниксов главным объектом
для сатирических насмешек был Гитлер, то для Юрия -- Сталин. После
войны, будучи уже в США, Юрий Солоневич всегда указывал в своих
биографических справках: 'В Германии являлся антикоммунистическим
иллюстратором'." (Никандров, далее -- тоже)
Другими словами, этот младший Солоневич работал на Гитлера --
под крылом у Геббельса. Семейка мразей.


"...с конца 1941 года в газетах, которые издавали немцы на
оккупированной территории Советского Союза, стали все чаще
появляться перепечатки 'идеологически подходящих' фрагментов из
произведений Ивана Солоневича, в первую очередь 'России в
концлагере' и сборника документальных повестей 'Памир'. Делалось
это без ведома и разрешения автора."
"'Я тут решительно не при чем, -- написал он в статье 'Два
лагеря' (30.11.48), -- и никаких геройских подвигов с моей стороны
не потребовалось. Какой-то оборотистый немец, промышлявший в Риге
в отделе Пропаганда-Норд, издал три моих книги общим тиражом в
600 000 томов на русском языке и для 'востока'. Я потом письменно
разыскал этого немца -- не для того, чтобы получить с него мой
гонорар, а для того, что я в том издании решительно не при чем'."
Немца убил-то хоть? Свидетель всё-таки. Далее, если Солоневич
не получал гонораров от нацистов, то за какие средства он жил в
военные годы? Может, печатался в русской эмигрантской прессе? Как
бы не так:
"В годы войны Иван Лукьянович лишь однажды предпринял попытку
'пробиться' в эмигрантскую печать, предложив в 1944 году через
надежного посредника свою работу 'Большевизм и крестьянство'
русскому издательству в Праге."
Может, он тогда в немецкой прессе публиковался? Тоже мимо:
"Если бы нацистам стало известно о его 'нелегальной исследова-
тельско-публицистической работе', то, без всякого сомнения,
репрессии последовали бы незамедлительно. Чтобы замаскировать
свое 'враждебное творчество' и предъявить по первому требованию
полиции 'образцы' литературного труда на просмотр, Солоневич
взялся за беллетристику -- стал писать приключенческий роман 'из
подсоветской жизни'."
Не исключено, впрочем, что он получал от нацистов паёк просто
так: они держали его про запас. Отметим также, что из этого
отрывка следует, что другим репрессиям со стороны нацистов,
помимо высылки из-под берлинских бомбёжек на сельский курорт,
Солоневич не подвергался.


"Солоневич в силу особенностей своего характера не любил
признавать ошибки, особенно в области прогнозов."
Информация от человека, который копался в трудах Солоневича
куда больше меня. Поверим Нилу Никандрову на слово.

* * *

А ещё Иван Лукьянович на почве антисемитизма отличился. Ну, не
дешёвого -- всё-таки великий русский мыслитель -- но, тем не
менее, кривоватого. Из статьи Солоневича "Россия, революция и
еврейство":
"Гитлеровская точка зрения на евреев, как мне кажется, очень
хороша для Германии. Защищая свою страну от надвигавшейся
революции, Гитлер обязан был сжать еврейство в железные тиски. Мы
должны были сделать это перед революцией. Но мы не сумели ни
зажать, ни защитить. Как это ни парадоксально будет звучать, я
все-таки скажу: Гитлер спасает от революции не только немцев, но
и евреев. В некоторой степени он спасает евреев от самих себя..."
Врёт. Когда Гитлер стал зажимать евреев в совсем уж "железные
тиски", прямой угрозы коммунистической революции в Германии уже
не было. Собственно, потому он и смог зажать, что противостоять
этому внутри Германии было по сути некому.

"Одна из еще не написанных страниц русской революции (надеюсь,
что мне удастся написать ее) относится к настроениям петербургс-
кого студенчества летом 1917 года. Как известно, это студенчество
никакой реакционностью никогда не блистало. Но летом 1917 года
оно вопило о винтовках против Совдепа, и величайшая ошибка, может
быть, не позор, но все-таки большое несчастье наших вождей
заключалось в том, что они о молодежи и понятия не имели (не
имеют и сейчас) и этих винтовок студенты не получили. Если бы мы
их получили (тогда я еще был студентом), то и кронштадтскую
матросню, и петербургскую солдатчину, и гоцлибсрдановскую
совдеповщину мы бы раскатали так, что от них бы ни пуха ни пера
не осталось. Вот так, как итальянская молодежь под предводитель-
ством Муссолини и германская под предводительством Гитлера
раскатала итальянскую и германскую сволочь. Вот это именно и был
русский фашизм. Насчет фашизма мы запоздали очень сильно."
После Нюрнбергского процесса он выражался, правда, уже несколько
иначе ("Диктатура сволочи"):
"Я не прихожу в слишком большой восторг от нюрнбергского
процесса. Вчерашние товарищи топят друг друга, как только могут.
Вчерашние дружинники марают память вождя, как только можно.
Агитационный грим снят и оперные тоги сброшены: осталась голая
банда, которая грабила, убивала, насиловала, резала, жгла, над
которой теперь вплотную нависло возмездие и которая занята только
одним: спасением своих собственных шкур ценой любого предатель-
ства любой идеи."
Кстати, в России летом 1917 года кто очень хотели иметь винтов-
ку, у тех она и была. Более того, она была даже у тех, кто не хо-
тели её иметь (но не смогли уклониться от мобилизации). И только
невезучий Солоневич якобы не смог разжиться даже револьвером,
из-за чего большевики в конце концов пришли к власти.

"Перед войной монархия и еврейство находились в положении
непримиримых врагов. Монархия продолжала отстаивать интересы
русских низов против еврейского капитала, еврейство вело против
монархии бешеную кампанию."
Преувеличение. Некоторые евреи поддерживали царизм, причём даже
не "выкресты". К примеру, нашёлся вот такой материал:
"ВНУТРЕННIЯ ИЗВЕСТIЯ от 24(11) октября 1909 года. По сообщению
Русской Речи (№1138), совет духовных правлений еврейских синагог
и молитвенных домов гор. Одессы обратился к одесскому полицмейс-
теру с ходатайством о закрытии тайной молельни, помещающейся по
Болгарской улице. 11 сентября помощник пристава Шафиров произвел
осмотр этой молельни, помещавшейся в хедере, где оказалось около
40 человек молящихся евреев, преимущественно стариков. Опросом
некоторых из них установлено, что они последователи ребби Хенина,
проповедующего веру в Бога, преданность Самодержавному Русскому
Царю и любовь к России, как отечеству. По инициативе М.Кениса,
они объединились в 'Общество молящихся Богу за Царя и правитель-
ство'. До вступления в должность градоначальника ген.-майора
Толмачева и полицмейстера ротмистра Кублицкого, они собирались
для молитвы тайно, а затем обратились с ходатайством о
легализации их общества."
Если в обществе белых людей противоборствуют два политических
лагеря, то евреи присутствуют, как правило, в обоих: не потому,
что еврейство надеется выиграть при любом исходе противоборства
(антисемитское объяснение), а потому что национальная солидар-
ность у евреев хоть и большая, но не всеподавляющая. Поэтому даже
евреи-антисемиты бывают, хотя и в малом числе.

"О том, что Февральскую революцию поддерживало все без исключе-
ния еврейство, нечего и говорить."
Неужели не нашлось ни одного исключения? В больших группах так
не бывает. Или если не подерживал Февральской революции, значит,
-- не настоящий еврей? Можно говорить "все без исключения" только
тогда, когда эти "все" были проверены на предмет исключения.
Можно говорить, и когда не все были проверены, но тогда уж ты --
не совсем великий мыслитель.
Далее, а ВНЕ еврейской среды многие ли в феврале-марте 1917 г.
отвергали революцию? В образованном слое общества таких людей
было мало. Но виною этому, конечно же, не гнусное фаворитство
Распутина и т. п., а подрывная работа еврейской псевдорусской
печати.

"...тысячелетний государственный инстинкт, которого еврейство
лишено начисто."
Ну ладно, современное государство Израиль во времена написания
этой статьи ещё не было образовано. Но разве не евреи руководили
в период становления СССР -- в тяжелейших, кстати, условиях? И
разве не любимое занятие всякого антисемита-антисоветчика --
пересчитывать евреев в верхушке государства и партии в первые
годы Советской власти?

"Банды были разных цветов, и желто-блакитные -- петлюровские, и
бело-сине-красные -- русские, и черные -- анархические, и осколки
махновщины, и много других еще. При всем разнообразии их теорий
практика у них в общем была довольно однообразная, в первую
голову зарезать жида, а там видно будет."
Сложнее всё было, сложнее. В армии Нестора Махно существовала
еврейская рота. Видный деятель махновского движения Лев Задов
(1891-1938, "начальник контрразведки Революционной повстанческой
армии Нестора Махно, позднее советский чекист" -- Википедия) таки
тоже был евреем.

"В дни этого голода я заведовал каким-то фантастическим и в
природе не существовавшим 'первым одесским спортклубом'."
Другими словами, Солоневич, как обычно, имитировал работу и
жрал незаработанный паёк.

"Я говорю это не в порядке саморекламы, а в порядке иллюстрации
того факта, что подавляющее большинство русской интеллигенции к
большевикам всерьёз почти двадцать лет не идет. И ещё что очень
много очень талантливых русских людей остаются вовсе неизвестными
ни России, ни эмиграции, ибо с большевиками всерьёз они работать
не хотят. Как не хотел и я. И, за исключением нескольких техни-
ческих руководств по спорту, все остальное, что писал я в советс-
кой России, было халтурой -- сплошной и совершенно бездарной."
Может, считать эту бездарную халтуру Солоневича актами
саботажа?
То, что "подавляющее большинство русской интеллигенции к боль-
шевикам всерьёз почти двадцать лет не идет", -- однозначно клеве-
та на подавляющее большинство русской интеллигенции: питаться-то
чем-то надо. Не землю же пахать эта интеллигенция отправилась. А
держаться двадцать лет на дореволюционных запасах -- это было уж
слишком.

"Цитаты из Талмуда с такой же степенью точности выражают
политическую линию еврейства, как цитаты из Евангелия выражали
политическую линию двадцати христианских государств, затеявших
мировую бойню. Теория 'иудо-масонского заговора' в такой же
степени объясняет русскую революцию, как и теория 'борьбы
классов'."
А вот здесь он хорош.

"Мы, русские, всегда считали, что как организаторы мы никуда не
годимся и что евреи как организаторы -- незаменимый элемент. Это
ошибка. Мы блестящие организаторы. На бездорожных таежных просто-
рах одной шестой части земли мы все-таки организовали Империю,
которая, по существу, не распалась даже и под ударами революции.
Евреи ничего организовать не могут. Евреи сильны в печати и в
банках, но они -- не промышленники, не 'капитаны индустрии' и
вообще -- никакие не организаторы. Постепенное вытеснение евреев с
руководящих постов СССР объясняется, в частности, и тем, что
никакого государства, даже социалистического, евреи организовать
не могут."
Клевещет на евреев. Вдобавок противоречит сам себе, потому что
далее пишет:
"Когда прошла 'чистка профсоюзов' и когда всех руководящих
евреев оттуда повыкинули, то на их место поставили таких беспро-
светных лоботрясов, такую откровенную сволочь, что я, грешный
человек, стал и об евреях жалеть: с теми хоть как-то сговориться
можно было. А у этих ни в мозгах, ни в совести, кроме 'партийной
директивы', ровнешенько ничего, хоть шаром покати."
Профсоюзы -- это, правда, не государственный аппарат, даже в
СССР, но "человеческий материал" ведь и там, и там был
одинаковый.

"Самый высокий советский сановник, с которым я имел кое-какие
дела, это товарищ Шверник, член политбюро партии и председатель
совета профессиональных союзов, видал, как он живет, и я видал,
как живут средние штабс-капитаны в Финляндии, Болгарии и
Югославии. Штабс-капитан живет лучше и материально, и морально.
Штабс-капитаны, принимавшие меня и в Гельсингфорсе, и в Софии, и
в Белграде, и в Новом Саду, и во многих других местах, выставляли
на стол такие яства, какие на практике в Москве и Швернику не
доступны..."
Кто о чём, а жлоб -- о жратве на халяву. Если судить по другим
источникам, большинство эмигрантов бедствовало. И может, товарищу
Швернику не в яствах было счастье, а хватало простой здоровой
пищи, как и Льву Толстому, тогда как у "штабс-капитанов" их яства
шли за оправдание пустоты их эмигрантской жизни.

"Русское еврейство смертельно боится войны, ибо оно знает, что
в этом случае русский мужик и русский рабочий получат по винтов-
ке. Оно смертельно боится внутреннего переворота, ибо кто знает,
как будет рассчитываться русский народ за все то, что над ним
двадцать лет проделывалось? А ведь рассчитываться-то будет. И
если русского комиссара он повесит с удовольствием, то еврейского
-- с двойным. И всегда ли он будет отличать комиссара от
некомиссара?"
С прогнозом немного обкакался, как обычно. В 1941-1944 гг.
белорусские и украинские мужики таки сводили счёты с еврейскими,
но только на оккупированных немцами территориях.

"Но если уж говорить о таких призрачных понятиях, как власть
над миром, то эта власть принадлежит не еврейской, а скорее
англосаксонской расе, которая с евреями уживается вполне
по-добрососедски."
Копает под миф о тайном всемирном жидомасонском правительстве.
Ничего, я и сам под него копаю.

"С лозунгом 'Бей жидов' в Россию идти нельзя. Такой лозунг,
конечно, ни в какой степени не означал бы 'гибели России', но он
означал бы затяжку нынешнего кабака."
Почти душка.

"Оставим жалобы на чужие силы и будем тренировать наши собст-
венные."
Почти как у меня, только на 70 лет раньше. Антисемитизм как
реакция на беды русского народа -- это соблазн, которому
отдаваться приятно и зачастую даже удобно, вот только получаются
в результате только текущие выгоды, а в перспективе усугубляются
социальные проблемы.
Расхожих антисемитских бредней Солоневич не повторяет: он, с
одной стороны, слишком для этого умный, с другой, оригинальничает
ради заработка, а ещё, может, где-то и старается быть справедли-
вым: ему ведь ничто человеческое не чуждо, если только не задева-
ется его жлобский интерес. У Солоневича всего лишь НЕПРИЯЗНЬ к
евреям и большое стремление разойтись с ними, тогда как здравая
стратегия в этой области состоит, наверное, в сглаживании межэт-
нических трений, в сбережении своих и чужих этнических особен-
ностей (если только они не слишком вредные) и в согласовании
интересов разных этносов. Нет, я в принципе не против погромов --
и даже не против людоедства и т. п. -- но давайте всё-таки
сначала делать всё возможное, чтобы обходиться без такого рода
крайностей.
Кстати, нестандартный антисемит Солоневич в своём "искусстве
выживания" в советских условиях был вылитый еврей -- в том
смысле, что значительно раздвигать "моральные рамки" ради личного
выживания вроде как больше свойственно евреям, да и то далеко не
всем. Но у евреев хоть оправдание имеется убедительное: пара
тысяч лет преследований не могла не отразиться на национальном
характере.

* * *

Резюме. Носиться с Солоневичем как с писаной торбой могут разве
что те, кто не читали "России в концлагере", либо те, кто читали,
но не поняли, с кем имеют дело, потому что купились на его
страстную антисоветскость и ещё более страстный патриотизм, либо
те, кто поняли, кто он такой, но сами в моральном отношении не
лучше этого автора.
Я не сказал бы, что обожаю власть большевиков. Я не коммунист,
но и не антикоммунист: моё мировоззрение построено не на отрица-
нии коммунизма, а в другой, так сказать, плоскости. Но после
чтения автобиографических заметок Солоневича я стал относиться к
большевикам теплее.
Не большевики были виноваты в "вековой отсталости России". Не
большевики начали Первую Мировую войну и не они затянули её до
того, что начались массовые народные волнения. Большевики всего
лишь оседлали революционный процесс, да и то не сразу. До лета
1917 г. они вообще представляли собой маленькую невлиятельную
партию, которая в период "патриотического угара" в 1914-1916 гг.
была и вовсе не в чести. Зато в условиях революционного развала в
стране они оказались не только самыми доходчивыми агитаторами, но
также самыми организованными и самыми способными к организовыва-
нию других. По совокупности показателей они в то время были
ЛУЧШИМИ, а не просто более везучими.
А такие вот падлы, как Солоневич, не просто не помогали налажи-
вать общественную жизнь в новых постреволюционных условиях, но
ещё и путались под ногами, вякали из подворотен и занимались
мелким саботажем (на крупный обычно нехватало кишки). Выпирать же
их просто "за бугор" означало усиливать тамошний фонтан демагоги-
ческой "критики". Потому и приходилось отправлять таких в
трудовые северные лагеря со слабой надеждой на "перековку".
Ну не нравилось Солоневичу грубое строительство коммунизма, ну
свалил от него подальше, так нет же, надо "разоблачать". И если
бы хоть корректно это делал, а то ведь зачастую клевета и злопы-
хательство. Разоблачительский зуд Солоневича отчасти объясняется
денежным интересом: "разоблачениями" он кормился до конца своей
жлобской жизни. Чисто литературная борьба Солоневича с Советской
властью была именно способом добывания хлеба насущного: кто-то
зарабатывал, к примеру, на травле тараканов, а Солоневич -- на
пропагандистской травле большевиков.
Я вовсе не клоню к тому, что надо игнорировать книги Ивана
Солоневича: напротив, я уверен, что из них можно почерпнуть много
интересного, в том числе о советских тюремных лагерях и вообще о
советской жизни межвоенного времени. Взгляд со стороны внутреннего
врага, так сказать. "Разведчика". Я всего лишь имею в виду, что
не надо воспринимать Солоневича как безукоризненного аналитика и
как моральный авторитет.
Ясно, что людей без недостатков не бывает (к тому же есть слож-
ности в определении, что есть человек без недостатков), поэтому
если хочешь чего-то добиться в политике, надо стараться использо-
вать не совсем хороших людей, иначе окажешься один в поле воин
(кстати, наверняка тоже не совсем хороший). Так что, может, и
солоневичское лыко -- местами частично в русскую патриотическую
строку. Но, по правде говоря, после "России в концлагере" Солоне-
вич стал мне противен. Если дело касалось личного выживания,
такой вполне мог использовать тебя как неодушевлённый ресурс (к
примеру, съесть) -- причём даже не в крайнем случае, а много
раньше: когда угроза не жизни даже, а всего лишь благополучию.
Надо думать, поклонники Солоневича, которым это обстоятельство
безразлично, -- сами ему подстать. Общаться с ними надо очень
осторожно, а лучше и вовсе держаться от них подальше.
Русскому, так сказать, делу от Ивана Солоневича, думаю, всё-
таки больше вреда, чем пользы: во-первых, он дискредитирует это
дело своей биографией, во-вторых, все ключевые "идеологемы" и
"разоблачемы" Солоневича -- кривые, но ярко прописанные и потому
впечатляющие, то есть на самом деле лишь сбивающие русских людей
с толку. По большому счёту, писанина Солоневича -- это издева-
тельство над русским патриотизмом, русским монархизмом и русским
антисоветизмом.
Диагностирование Солоневича -- это частный случай проблемы
различения пророков и лжепророков. Солоневич -- таки лжепророк
(даже в узком смысле: с предсказаниями ему не везло), вот только,
скорее всего, из заблуждающейся их разновидности, а не из лгущей.
Зачастую он сообщал о себе заведомо невыигрышные вещи, которые не
объясняются даже, если предположить в нём стремление имитировать
искренность в коммерческих целях. Он -- жлоб, не сознававший
порочности своего жлобства и только потому не особо скрывавший
его. И он -- из увлекающихся ненамеренных врунов: к примеру,
наверняка верил, что он -- "белорусский мужик"; что если бы у
него летом 1917 года была винтовка, то большевики не пришли бы к
власти и т. д.
У Солоневича, помимо книги "Диктатура импотентов", есть ещё
книга "Диктатура сволочи". В общем, по Ивану Лукьяновичу полу-
чается, что в СССР была власть то ли импотентной сволочи, то ли
сволочных импотентов. Но цимес в том, что слово "сволочь" больше
подходит к самому Солоневичу: первоначально ведь -- во времена
Петра I -- сволочью называли дезертиров с трудового санкт-пете-
рбургского фронта, которых, поймав, волокли по земле обратно.
Дезертира с беломорканальского фронта Солоневича, правда, не
поймали, но ведь если поймали бы, то непременно бы сволокли.
То-то у Солоневича зуб на Петра...

Литература:

Солоневич И. Л. "Россия в концлагере".

Солоневич И. Л. "Диктатура импотентов".

Солоневич И. Л. "Народная монархия".

Солоневич И. Л. "Россия, революция и еврейство".

Солоневич И. Л. "Диктатура сволочи".

Дроздов С. "Биография И. Л. Солоневича, опыт сравнительного
анализа".

Лобанов С. "Православное информационное агенство".

Никандров Н. "Иван Солоневич. Народный монархист".

Никандров Н. "Иван Солоневич в годы нацистской ссылки".