Он:
Сидит за столом, чертит. Задумчиво, немного раздраженно наносит линию, тут же тщательно стирает. Именно эта тщательность и выдает его напряженное состояние.
Сидит, намеренно отвернувшись от входа. Это видно по его спине, по вывернутой, неудобной позе, по истошной увлеченности процессом черчения.

Она:
Входит. Демонстративно спокойно, будто бы говорит себе «дыши ровно, считай до десяти и обратно, и снова считай, спокойно, спокойно, спокойно...». Аккуратно поворачивает ключ в двери, аккуратно открывает дверь, аккуратно кладет ключи на полку, аккуратно снимает пальто, аккуратно снимает сапоги, находит также неторопливо тапочки, надевает их.
Давно заметила напряженную спину мужа. Старается не смотреть в его сторону. Избегает ее. Но из коридора единственное, за что цепляется глаз – его спина. Она едва не сбивается со своего настроения, таким трудом ей давшегося. Еще несколько глубоких длинных успокоительных вдохов и выдохов.
Делает шаг по коридору в сторону мужа. Но тут вспоминает что-то важное, и вся ее собранность рассыпается. Она бросается к сумке, резко открывает ее, застревает на середине, дергает несколько раз, ломает молнию, роется, находит конверт. Расправляет его, успокаивается (вдох-выдох), на секунду задумывается, решает: открывает конверт, достает исписанный лист бумаги. Автоматически аккуратно складывает сначала конверт, затем письмо, удивленно смотрит на конверт, улыбается, мнет. Не сразу соображает, куда деть теперь уже ненужный комок бумаги. Кладет в сумку, снова делает шаг в сторону комнаты, понимает, что конверт - даже смятый – связь с этим домом, с этой историей и необходимо избавиться и от него. Возвращается, достает бумагу из сумки. И так уже и идет в комнату, к напряженной ожиданием спине мужа: в одной руке комок из конверта, в другой – свернутый четырехугольник письма.

Он:
Услышал ее сразу, даже почувствовал еще в подъезде. Когда поворачивался ключ в двери, на секунду замер, затем снова принялся за работу. С еще большим старанием, чем прежде.
Все время, пока она мучилась в прихожей с письмом, он ждал. Она уже пять минут, как должна была войти в комнату, где сидел он, уже пять минут назад все должно было разрешиться, открыться, перестать мучить и вынимать душу. Пять минут назад должна была прекратиться эта уже двухлетняя подозрительная неизвестность. Да, впрочем, какая неизвестность, когда все ему уже давно было известно. Только он не мог без нее, не мог сам, не мог с чужих слов. Он все это время ждал, что она вот-вот скажет все сама. И тогда – думал он – он убьет себя. Или ее. Или его. Или обоих, и потом себя. Невозможно было никого не убивать. Никак невозможно.
Сначала он ждал постоянно. Каждый поворот ее ключа в двери, каждая пауза в ее бытовом монологе, каждый задумчивый взгляд, направленный на него, приводили его в неистовство, и каждый раз ничего не происходило. Тогда он банально устал. Устал и ждать, и бояться, и взрываться, и сдерживаться снова и снова.
Может быть, в один из тех дней он и сошел с ума. Тихо, совсем тихо. И также – совсем – немножко. И пока об этом знал только он.
И может, от этого своего легкого помешательства он вдруг почувствовал-понял, что ЭТО случится сегодня.
И он взял непомерный для одного инженера заказ, непомерный по срокам, и даже – как ни странно – по деньгам. И сидел за ним с почти самого утра. И ждал. Ждал все время: когда встречался с заказчиком, когда обсуждал условия, когда изучал приложенные данные, когда ехал домой, когда ругался с кондуктором в трамвае, когда ехал в лифте с соседкой и собакой, когда открывал дверь квартиры, когда раскладывал чертежи и бумаги, когда работал.
А она стоит на пороге. И уже целых ПЯТЬ минут как должна была войти в комнату. И уже целых пять минут как он был бы избавлен от этой муки.
Но вот сейчас у него нет решения. Он хотел убить? Да. Хотел. Скорее всего. Наверное. Может быть. Вряд ли.
Он был взбешен? Да. Был. Скорее всего. Наверное. Может быть. Вряд ли.
Он не помнил.
Он все время этого ждал. И все-таки она застала его врасплох.

Она:
Старается говорить ровно, спокойно:
- Привет…

Он:
не оборачиваясь, кивает.

Она:
Сперва хочет сделать ему замечание, что он сидит к ней спиной, и не поворачивается, и толком даже не здоровается, но затем раздумывает, и направляется к шкафу. Встает перед ним, вспоминает. Нет, это не лирические воспоминания, ей просто необходимо вспомнить, куда в последний раз она засунула чемодан. Ей сейчас нужен самый большой чемодан, чтобы сразу вывезти как можно больше. Ищет. Шкаф большой.
Сначала она старается не производить много шума, делает все аккуратно. Но ей начинает казаться, что выходит все это ужасно медленно, и она ускоряет темп, увлекается, одновременно с поиском чемодана ей приходит в голову мысль, что можно сразу доставать из шкафа вещи, и складывать рядом с ним, чтобы потом еще раз не лезть на уже осмотренные полки. И вот уже из шкафа вываливаются кофты, платья, юбки, брюки, белье, еще белье, подушка, одеяло, джинсы, куртки, плащ, шуба, пальто.
Наконец, находится и чемодан. К счастью, пустой. Он действительно очень большой. И удобный. И лежит так удобно – в самом низу, немножечко, чуть напрячься, протащить через плинтус, и все, вот он, уже у ног, готов принять все разбросанное вокруг изобилие. Хорошо, что даже не пришлось просить…его
Да, кстати, ОН. А что он? Как обычно, наверное, сидит за своим чертежом, и замечать ничего не хочет. Или и вправду не замечает.
Она резко, в набранном темпе, встает, поворачивается, и оказывается нос к носу, глаза в глаза с ним.
Ах, он оказывается, уже давно у нее за спиной! Подсматривал, видел, и, и, и – все.
Что же, так и лучше. Но в глаза все равно она не готова. Глупость какая! Даже репетировала перед зеркалом. Больше месяца. И тут – на тебе! – не выходит! Голос пропал. Губы слиплись. Стоп. Как ее там учили? Глаза вниз, на ботинки (так надо: надо отвлечь), шаг назад. Выдох. Еще выдох. Теперь можно, теперь готова. Поднимает голову, смотрит ему в лицо, улыбается слабо, скороговоркой произносит:

- Внизу машина, помогать мне не нужно…

Поворачивается, начинает складывать вещи в чемодан. Чувствует спиной его присутствие. Вдруг в одну секунду раздражается. До крайности, до бешенства, уже почти поворачивается, потом – потом традиционный «вдох-выдох». Расслабляется. Становится на колени – так удобнее дотягиваться до всех вещей, разбросанных по кровати и полу перед шкафом.


Он:
Она сказала «Привет!». Какого ответа она ждала? Сегодня? В решающий день? Унижаться «приветами» он не должен. Игнорировать тоже. Кивок – вот самый удачный вариант. Кивнул. Не повернулся. Услышал направление шагов. Ну конечно же к шкафу. Соберет вещи и уйдет. Но почему тогда так? Почему не собрала в его отсутствие? Почему сейчас? Почему надо было ждать, мучить так долго?
Когда скажет? Должна же сказать. Нарочно ведь все подстроила: и его заказ, чтобы дома оказался, и свой выходной… бред, какой бред, что за бред в голове?
Из того, что было еще до бреда: она должна сказать сама. Должна. Иначе она бы не пришла сегодня.
Так, она у шкафа. Что она там может делать? Только искать чемодан. Смешно. Он знает, где спрятан чемодан, который она ищет. Он отлично запомнил, как заботливо она укладывала его полгода назад, когда счастливая вернулась из очередной счастливой своей поездки.
Он ее чувствует. Он ощущает с какой полки какую вещь она достает.
Надоедает. Он медленно поднимается, подходит к ней, встает за спиной, засунув руки в карманы, задумчиво смотрит на всю эту картину. То ли смешно, то ли страшно. Вот она повернулась. Какой злой у нее может быть взгляд. Не замечал никогда раньше. Злой. А все равно красивый. Чертовски красивый. Самый красивый на свете.
Вот, все-таки что-то говорит. Но понятно не очень. Понятно, что уходит. Понятно, что сегодня и сейчас. Но … но больше – ничего. Больше ничего не понятно.
Все, укладывает вещи в чемодан. Встала на колени. Странно, кающаяся поза, а она совсем не кается. А она просто напросто собирает вещи и уходит.
В голове: «И все-таки, скажет?!».
Он отходит к столу, присаживается на стул, но усидеть оказывается невозможно. Встает. Но больше не приближается к ней, держится возле стола, и все время смотрит на нее.

Она:
Наконец застегивает последнюю молнию на чемодане, ставит его на бок, быстро пробегается взглядом по полкам в шкафу, поворачивается в Его сторону.
Идет к нему, спохватывается, оставляет чемодан, возвращается к шкафу, поднимает с пола рядом с ним сложенный четырехугольником листок. Протягивает Ему. Молча. А чего он ждет? Не может же она, в самом деле, ему все ЭТО говорить. Это слишком. Пусть читает. Пусть читает и думает. И уже когда она будет за порогом, конечно.
Все. Она сделала это. Она пришла. Она собралась и собрала вещи. И она написала письмо. Ему. И отдает прямо в руки.
Все-таки она может гордиться собой. Да, может.

Он:
Видит все в замедленном действии:
Вот она застегнула молнию на чемодане. Вот она повернулась. Вот она идет. Приближается. Спокойное такое лицо. Остановилась. Неужели?!!!!!!!!!!!! Подняла что-то с пола. Бумага. Письмо.
Так вот оно, значит, как все будет! Просто письмо.
Получите-распишитесь. Из рук в руки. Лично. Думает, наверное, что это очень смело. И конечно думает, что он будет читать без нее, и будет плакать, рыдать, кричать, выть. Она все это знает. И она избавила себя заранее. От всего этого. От него. Вообще от него. Из-ба-ви-лась.

Она:
Идет к входной двери, везет за собой чемодан, ставит его перед дверью, обувает сапоги, надевает пальто, натягивает перчатки, смотрит на себя в зеркало, поправляет помаду – все это она делает спокойно, только сейчас непонятно: она действительно спокойна или это все еще наигранное спокойствие.
Открывает дверь – ключи остаются на полке – протягивает за собой чемодан, захлопывает дверь.

Он:
Видит ее спину, чемодан в ее руке. Идет за ней, тянет руку: остановить! Сейчас! Сказать! Люблю! Будь! Будь! Мое! Она!
И одергивает… все… удивленно смотрит на письмо в левой руке. Странный такой предмет вдруг оказался у него. Лишний. Он возвращается к столу, кладет на него письмо.
Она закончилась. Она больше не занимает его. Он не смотрит, как она одевается, и даже не чувствует. Его теперь увлекает письмо. Что можно было уместить на одной странице? Пятнадцать лет жизни? Удивление все больше и больше овладевает им. Он берет письмо в руки. Сложенное. Ему будто бы не приходит в голову, что его вообще можно развернуть. Изучает этот сложенный лист как неизвестный предмет. Неожиданно он чувствует приступ тошноты, справляется с ним, еще один, снова справляется, следующий – уже сильнее. С письмом в руке, он быстро врывается в туалет, его рвет. Долго льется изо рта омерзительная жидкость. Наконец, последние судороги, он пуст. Вытирает рот. Открывает слив. Еще раз сливает бачок. Берет тряпку, вытирает пол вокруг унитаза и сиденье. Смотрит внимательно, нет ли где еще следов.
Возвращается к столу. Садится. Дышит. Вспоминает о письме. Ищет. В ящиках, на столе. Встает, ищет по дороге в туалет, останавливается. Начинает медленно понимать, где сейчас плавает его письмо.
Думает. Улыбается облегченно. Возвращается к столу. Садится на стул. Принимается за работу. Сейчас уже спокойно.