Известен лишь один сомнительный комплимент дарованию Исаака Дунаевского, прозвучавший из уст его современника Дмитрия Шостаковича: «Я не могу не испытывать сожаления по поводу того, что блестящая увертюра к картине «Дети капитана Гранта», открывшая новую сторону таланта композитора, не повлекла за собой продолжения работы в этом плане».

Isaak_Dunaevskij_-_Uvertyura_iz_kinofilma_Deti_kapitana_Granta

[показать]

Впрочем, еще сильнее обыкновенных романов Дунаевского занимали иные, как бы сейчас сказали — виртуальные. Эта тайная и полная скрытой эротики жизнь начиналась глубокой ночью, когда расходились гости, укладывались спать домашние, отпускала работа. Дунаевский садился за письменный стол, брал чистый лист — и писал, изводил километры бумаги, выворачивая наизнанку душу. Потом перечитывал, правил, запечатывал исповедь в конверт и отправлял. Кому? Их было около пятнадцати — молоденьких девушек, в разное время вступивших в эту волнующую игру. Инженер Людмила Райнль, студентка Людмила Вытчикова, химик Раиса Рыськина — вылавливая их письма из тысяч и тысяч приходящих к нему восторженных отзывов, Исаак Осипович каким-то внутренним чутьем определял потенциальных партнерш по интимной переписке.  (продолжение ниже - Ю.К.)

 

Как правило, сразу просил прислать фотографию: по его собственному признанию, чем красивее была девушка, тем с большим энтузиазмом он ей писал. Обо всем: о музыке, творчестве, здоровье, любви. Поучая, делился сомнениями, воспевал, воспитывал. С каждой у него были свой тон, своя интрига. Ссоры, примирения, тонкие эротические игры — этот мир выдуманных страстей волновал его, кажется, больше, чем реальные отношения с женщинами. «Часто в моих ночных беседах с вами мои фантазии поднимались до «телесных» осязаний, до иной любви... Наша «транспространственная» близость, с одной стороны, волнует меня, доставляя какое-то неведомое наслаждение, а с другой — мучает сознанием какой-то греховности, как тайный порок», — писал он Людмиле Райнль. Эта девушка, единственная из всех, совершила роковую ошибку — попыталась превратить страсть из эпистолярной  в реальную. Приехала в Москву, напросилась на встречу, пришла к нему домой. Дунаевский был настолько потрясен нарушением правил игры, что не смог даже как следует притвориться. Несколько неловких часов наедине, проведенных в натужных разговорах о прекрасном, остались в памяти обоих сплошным кошмаром. Потом в письмах они пытались смягчить тяжелое впечатление от «невстречи», вернуть былую близость. Людмила упрекала маэстро в том, что он ни разу не попытался ее поцеловать, он неловко оправдывался: «Я не нашел в себе «мужского» отношения к вам...»

Исаак Дунаевский умер внезапно, от сердечного приступа, 25 июля 1955 года, в своей квартире. На рояле остался лежать нотный листок с недописанным музыкальным номером из оперетты «Белая акация», а на столе — письмо. Это было очередное послание очередной подруге по переписке Людмиле Вытчиковой.  Дунаевский  успел закончить его за несколько мгновений до смерти. Так что его последние в жизни слова и мысли остались запечатленными на бумаге: «Как же можно считать и думать, что в вашем возрасте может угаснуть интерес к жизни? Конечно, с годами меняются интересы и желания, но они всегда остаются. ... Будьте здоровы и радостны...» 

"...Когда я пою о любви без предела, о людях, умеющих верить и ждать, о гроздьях душистых акации белой, тебе я спешу эту песню отдать..."

В конце 1951 года со скоростью лесного пожара по стране распространилась странная и страшная весть: сын композитора Дунаевского приговорен к расстрелу за изнасилование и убийство. Мол, дело было так: ночь, роскошная загородная дача, подвыпившая компания «золотой молодежи», верховодит которой Евгений Дунаевский, буйный разгул... И все бы сошло им с рук, не окажись жертва дочерью известного актера Мордвинова. А в газетах об этом не сообщают... Ну потому что не сообщают! Потому что такие вещи нельзя рассказывать напрямую, но намеки-то — вот же они! Намеки-то есть! Вот же — черным по белому, про безобразное поведение сына Дунаевского, обернувшееся гибелью советской девушки!

 

Когда через три с половиной года Исаак Дунаевский умер, молва мгновенно приписала ему самоубийство. Из-за сына, разумеется. Этот триллер в коллективной памяти дожил до наших дней. Против него оказались бессильными как опровержения родственников и коллег, так и здравый смысл — ведь Евгений Дунаевский не только не был расстрелян, но даже не получил никакого тюремного срока. А дочь актера Мордвинова умерла от туберкулеза задолго до 1951 года, причем в пятилетнем возрасте. В этой истории правдой было только то, что действительно погибла девушка и действительно все это ускорило смерть Исаака Дунаевского — человека, которого, казалось, не должны были коснуться никакие бедствия и горести, счастливчика и триумфатора, самого советского из всех советских композиторов...

 

ЖОНГЛЕР МЕЛОДИЯМИ

 

1935 год. Москва принимает первый международный кинофестиваль, встречает залетных кинозвезд почти на равных — ведь совсем недавно создатели советской джаз-комедии «Веселые ребята» привезли из Венеции главный приз и европейскую славу. Марш Дунаевского из этого фильма — «Легко на сердце от песни веселой...» — распевали французы, итальянцы, американцы и «разные прочие шведы».

И вот на фестивальном кинопросмотре в «Ударнике» собралась свежеиспеченная элита Страны Советов. Кто в мехах, кто в скрипящей коже, кто в щеголеватых военных мундирах. Картина «Капитан армии Свободы» о мексиканских партизанах вызывает в зале искренний отклик: вождь повстанцев Панчо Вилья ведет соратников на Мехико. Сверкая из-под сомбреро белозубыми улыбками, они запевают «La Adelita», и зрители испытывают настоящий шок: мелодия гимна мексиканских героев поразительно похожа на «Марш веселых ребят». А снят-то мексиканский фильм раньше! Существует много версий последовавших событий. Одна из них особенно эффектна. «Дунаевский, вы здесь? — якобы кричал на весь зал Илья Ильф. — Вы слышите меня? Вы — подлец и вор!»

 

Вряд лив действительности все было так театрально. Но нельзя отрицать, что внезапное появление песни-двойника нанесло репутации и самолюбию композитора жестокий удар. Скандал замяли, и явно не без приказа сверху — именитым критикам, поспешившим выступить с обличениями, даже пришлось извиниться. Объяснения композитора были такими: он, мол, не видит ничего плохого в том, что использовал в работе над музыкой к фильму как американские джазовые композиции, так и напетые вернувшимся из-за океана режиссером Александровым мексиканские народные мелодии.

 

Оправившись от пятиминутки позора, Дунаевский продолжает свой потрясающий музыкальный аттракцион. Никак иначе нельзя назвать удивительное жонглирование мелодиями, которые возникают у него, кажется, без всяких усилий — как шарик из рукава фокусника. Леонид Утесов, однажды понаблюдав за тем, как Дунаевский импровизирует за роялем, настолько свято уверовал в его гениальность, что при первой возможности переманил Дуню, как его все называли, из Московского театра сатиры к себе, в Ленинградский мюзик-холл. А когда Утесова пригласили сниматься в «Веселых ребятах», поставил ультиматум: «Музыку будет писать только Дунаевский». Дуня не подкачал — о его способности в одну ночь создать настоящий хит ходили легенды. Это был человек-аврал: любил тянуть до последнего, чтобы потом за сутки, выкуривая сигарету за сигаретой, выдать безусловный шедевр. Щуплый, уже лысеющий, с быстрыми движениями и юным смехом, он все время на виду. Днем Дунаевского видят на съемках фильма «Цирк», вечером — в павильонах, где снимается картина «Дети капитана Гранта», ночью он расписывает «пульку» с друзьями и сочиняет очередную оперетту...

 

В апреле 1938 года на экраны вышел кинофильм «Волга-Волга», Любовь Орлова пела: «Красавица народная, как море, полноводная...» — и люди в кинозалах, словно заколдованные, шевелили губами и уносились под музыку Дунаевского в несуществующий мир беззаботных улыбок, всеобщего равенства и изобилия. Безоговорочный триумф! Ни один композитор еще не достигал таких высот массового влияния — с помощью семи нот он легко заражал оптимизмом миллионы.

[показать]

А вот серьезные музыканты его нарочито не замечали. Возможно, привкус предательства ощущали потому, что этот удачливый мелодист изначально был для них свой — консерваторское образование, прошлое подающего надежды скрипача... Еще в захолустном украинском городке Лохвица не слишком состоятельный отец юного Исаака, мелкий банковский служащий ЦалеЙосеф Симонович Дунаевский (позже сын произведет себе от двойного отцовского имени отчество Осипович), раздобыл ему драгоценную скрипку Амати — лишь бы мальчик развивал свой великий талант... И Исаак начал было развивать... С такого человека и спрос больше — не то что с других советских песенников, порой не знающих толком нотной грамоты.

[показать]

Известен лишь один сомнительный комплимент дарованию Дунаевского, прозвучавший из уст его современника Дмитрия Шостаковича: «Я не могу не испытывать сожаления по поводу того, что блестящая увертюра к картине «Дети капитана Гранта», открывшая новую сторону таланта композитора, не повлекла за собой продолжения работы в этом плане».

Чуткий Шостакович ударил по самому больному — всю жизнь Исаак Осипович мучился комплексом вины перед оставленной за ненадобностью классической музыкой. «Я могу написать симфонию, я могу написать оперу...» — твердил он как заклинание в разных своих выступлениях на публике, по поводу и без.  А потом следовали многочисленные «но»: нет хорошего либретто, нет героя, да и время требует другой музыки. «Я хотел бы видеть, что написал бы Чайковский о колхозной бригаде! Я хотел бы слышать, какую музыку написал бы Римский-Корсаков, если бы Шехерезада была челночницей фабрики имени Ногина!» — отчаянно оправдывался он в письме к знакомой. Впрочем, в письмах Дунаевский изрядно рисовался. С этими письмами вообще все было очень непросто...

 

ПРОСТО ТАК И ПО ПЕРЕПИСКЕ

 

В самом начале войны из Москвы на восток отправился странный поезд. Комфортабельный, полный жизнерадостных красивых женщин и холеных мужчин, он выглядел как-то нелепо на фоне эшелонов с бронетехникой и переполненных беженцами товарняков. Ноев ковчег — так называли свое  временное пристанище артисты ансамбля песни и пляски железнодорожников, которым в ту пору руководил Дунаевский. Двадцать два долгих месяца колесили они по унылой российской провинции, летучими концертами поддерживая боевой дух тыла и изнемогая от жары, холода и скуки.

 

С Исааком Осиповичем купе делит молчаливая женщина с тонким породистым лицом — Наталья Гаярина, танцовщица, с которой у композитора многолетние, мучительные и запутанные отношения.

[показать]

 Роман на излете, Дунаевский не отталкивает ее лишь из жалости. Но на этом благородство заканчивается: новая страсть настолько сильна, что скрывать ее нет никакой возможности. Юная темноглазая красавица Зоя Пашкова едет в том же вагоне, и ее присутствие пьянит уже немолодого маэстро как хорошее вино. 

[показать]

А где-то в Новосибирске, в эвакуации, ждет писем  от мужа Бобочка — жена, мать пока единственного сына Жени.

Зинаида Судейкина, в прошлом известная балерина, давно смирилась с изменами мужа. Он сумел объяснить ей, что влюбленность нужна ему для вдохновения. И если влечение между супругами угасло — а это случилось уже в середине 30-х, — нет необходимости разрушать семью. Оставаться друзьями, самыми близкими людьми, родителями дорогого Генички — вот что предложил жене Дунаевский. И Зинаида приняла эти непростые условия, гостеприимно распахивала двери перед пассиями супруга, которых он порой приглашал на семейный ужин, вела светские беседы, улыбалась, шутила. А потом плакала ночами, и слезы эти замечал только Женя...

[показать]

Ситуация усложнилась, когда в конце войны Зоя Пашкова объявила о своей беременности. К этому Дунаевский готов не был: «Жизнь моя сложна и мучительна. В 1945 году, 15 января, у меня родился второй сын от другой, моей фактической жены. Зовут его Максим. По-латыни «maximus» значит «самый большой». И это действительно одно из самых больших и самых мучительных моих переживаний...» Так начались его метания между двумя семьями: днем Дунаевский проводил время с Зоей Пашковой и Максимом, вечером возвращался в тесно заставленное мебелью семейное гнездо на Можайском шоссе, где его ждали верная Зинаида и обожаемый Геничка.  По прихоти судьбы дело отца продолжил, посвятив себя  музыке, вовсе не любимый первенец, а второй, внезапно свалившийся на голову ребенок. Композитор Максим Дунаевский вспоминает, как в детстве, живя с бабушкой на даче, ждал приезда родителей. Они появлялись нечасто — внезапно врывались цыганским табором, всегда с шумной компанией друзей, наполняя дом хохотом, музыкой, табачным дымом. И так же быстро уезжали, забирая с собой легкий и манящий флер богемной жизни.

Исааку Дунаевскому слишком трудно было отказать себе в удовольствиях. И уж во всяком случае ему никак не удавалось устоять против хорошеньких танцовщиц! В те времена танцовщицы были примерно тем же, чем сейчас сделались модели: тренированное тело идеальных пропорций, царственная осанка, кошачья походка — такие женщины во все времена особенно привлекали маленьких мужчин с большими амбициями. Вот и для Дунаевского внешность в чувственных отношениях значила все. Даже жене он как-то признался, что в браке с ней «удовлетворен эстетически». Когда богиня теряла свою красоту, Дунаевский становился невыносимо жестоким и мог сказать, словно ударить: «Как вы подурнели!» Именно такими словами композитор приветствовал в больнице перенесшую брюшной тиф актрису Лидию Смирнову. А ведь еще недавно девушка с очаровательными ямочками на щеках, героиня фильма «Моя любовь», была для него центром мироздания! Когда она однажды навестила его, Дунаевский в избытке чувств бегал из комнаты в комнату и восклицал: «Солнце пришло! Солнце пришло!»

[показать]

 

НЕУДАЧНАЯ ШУТКА

Ему многое сходило с рук. И неразбериха в личной жизни, и огромные гонорары... Как-то раз Сталин пришел в бешенство, узнав, сколько денег Исааку Осиповичу государство платит каждый раз, когда его песни исполняются по радио. Результатом стало распоряжение об отмене авторских за вторичное использование музыки, написанной для театра и кино. Хотя запрет касался многих, по сути, это был удар по Дунаевскому. Пришлось вмешаться лучшим людям страны во главе с любимцами Сталина — режиссерами Григорием Александровым и Михаилом Роммом. Их коллективное письмо заставило непреклонного вождя отменить приказ.

 

[показать]

Но в 40-х годах с Дунаевским что-то произошло. Казалось бы, ему, председателю Ленинградского отделения Союза композиторов, очень повезло, что он вовремя уехал с музыкальным поездом и не попал в блокаду Ленинграда, где вдоволь хлебнули бед многие его друзья и коллеги... И все-таки война что-то в нем сломала. Во всяком случае, за четыре страшных года Исаак Осипович «выдал на-гора» лишь две-три действительно яркие песни, среди которых, кстати, была и «Моя Москва». Народ же распевал чужие шедевры — «Катюшу», «В землянке» и «Темную ночь»...

 

Победный 1945-й Дунаевский встречал уже в другом статусе — ансамбль железнодорожников стал его единственным местом работы, Лазарь Каганович — единственным высоким покровителем, а 106-метровую квартиру в Ленинграде пришлось сменить на 48-метровую «трешку» в Москве, на Можайском шоссе. Туда вошла едва ли половина привезенной из Питера громоздкой мебели красного дерева, часть пришлось отправить на дачу, а архив — в рабочий кабинет в Доме культуры железнодорожников. В общем, труба пониже и дым пожиже...

Пришли другие кумиры, и даже триумф «Кубанских казаков» не смог вернуть Дунаевскому былого блеска. 50-летие стало для композитора настоящей трагедией. Утром 30 января 1950 года Исаак Осипович одну за другой разворачивал центральные газеты и не верил своим глазам: ни одного поздравления, ни одного упоминания! Это было немыслимо. «Больно мне, обидно, что советская пресса ни одной строчкой до сих пор не обмолвилась о моем юбилее, — жаловался Дунаевский своей «ночной» корреспондентке Раисе Рыськиной. — 29-го в «Правде» помещен портрет Зинаиды Кротовой, новой абсолютной чемпионки по конькам. К портрету дан большой очерк о первенстве. Кто же мне ответит на мой горький вопрос: неужели это было важнее моего 50-летия, юбилея композитора, который, как гласили приветствия, является запевалой советского народа?»

 

[показать]

С этого момента в жизни Дунаевского резко изменилась тональность. Теперь все его силы и мысли были направлены на то, чтобы удержаться на когда-то легко покоренной высоте. Коллеги по цеху, почувствовав, что бронзовый кумир закачался, не упускали случая ужалить. «Иссяк Осипович», «композитор Надоевский», «Были когда-то и мы ИсакАми...» — эти сомнительные остроты передавались из уст в уста и буквально добивали Дунаевского. А потом сам он умудрился весьма неудачно пошутить, выступая перед студентами Горьковской консерватории. Сказал вдруг (словно его за язык кто-то тянул!): «Крадем мы все, товарищи, но надо знать, где и у кого». Видно, позор 20-летней давности с маршем «Веселых ребят» до конца его не отпускал... Шутка вышла мэтру боком — его откровения, особенно неуместные в разгар борьбы с космополитизмом, вызвали волну газетной травли. А тут вдобавок эта история с сыном...

 

На самом деле не было, конечно, ни изнасилования, ни зверского убийства. 7 ноября 1951 года Женя (учившийся тогда во ВГИКе) собрал компанию на даче во Внукове. Исаак Осипович с женой уехали поздно вечером в Москву, чтобы не мешать детям веселиться. Вечеринка затянулась, и Женя ушел спать на второй этаж, оставив друзей догуливать внизу. Среди гостей была и актриса Татьяна Конюхова, тогда еще юная студентка. По ее словам, ночью в дом вдруг ворвалась милиция. Женю разбудили и, скрутив, увезли в отделение. Выяснилось, что несколько участников вечеринки — два парня и две девушки, — взяв без спросу ключи от машины Евгения, отправились кататься по обледеневшей дороге. Прогулка закончилась трагически: автомобиль перевернулся, одна из девушек погибла на месте. Разобравшись, милиционеры Евгения отпустили. Но из института он вылетел — «за организацию попойки». В газетах тогда их семью изрядно потрепали — что и породило дикие домыслы. Через полвека после происшедшего Евгений Дунаевский, уже известный художник, писал: «Я до сих пор несу на своих далеко не атлетических плечах тяжелую ношу сплетен и слухов...»

[показать]

Члены оргкомитета Союза советских композиторов (слева направо): Ю. А. Шапорин, Н. Я. Мясковский, И. О. Дунаевский, Р. М. Глиэр. 1939 г.

 

Это была расплата — за успех, талант, сравнительно беззаботную жизнь, легкое дыхание, с которым Исаак Дунаевский шел по жизни так долго. История, казалось бы, ничем непоправимым для их семьи не кончившаяся (от Дунаевского вскоре отстали, сын поступил в Суриковское училище и со временем сделался очень недурным художником). И все же она превратила Исаака Осиповича из крепкого энергичного мужчины в немощного старика. Вдруг начали отказывать ноги, болело сердце, было трудно дышать. Врачи потребовали, чтобы Дунаевский отказался от курения, что стало еще одной большой проблемой. «Самое страшное, что я привык любое свое занятие, любую работу, даже любой разговор сопровождать курением, — жаловался Исаак Осипович. — Я не могу сейчас работать, а работать надо. Я пишу вам это письмо и хватаюсь все время за карман, где лежали папиросы». Незадолго до смерти он побывал в Ленинграде, где начиналась его слава. Публика принимала хорошо, но настроение было испорчено в первый же день, когда билетерша, знавшая композитора еще во времена его работы с Утесовым, всплеснула руками: «Батюшки! Как вы постарели!»

Исаак Дунаевский умер внезапно, от сердечного приступа, 25 июля 1955 года, в своей квартире. На рояле остался лежать нотный листок с недописанным музыкальным номером из оперетты «Белая акация», а на столе — письмо. Это было очередное послание очередной подруге по переписке Людмиле Вытчиковой.  Дунаевский  успел закончить его за несколько мгновений до смерти. Так что его последние в жизни слова и мысли остались запечатленными на бумаге: «Как же можно считать и думать, что в вашем возрасте может угаснуть интерес к жизни? Конечно, с годами меняются интересы и желания, но они всегда остаются. ... Будьте здоровы и радостны...» 

[показать]

Он был один дома: жена и домработница отлучились, сын проходил практику на Севере — писал портреты полярников. Именно в тот день юноша провалился под лед и только чудом сумел выбраться. «Словно меня кто-то вытолкнул наверх», — рассказал Евгений. Мистическим образом это происшествие совпало с уходом отца — практически минута в минуту...

 И. Бондарева

===

 

смотреть в журнале на малом экране