Город. Тремя годами раньше
А двадцать второго декабря 20..го года в своем загородном доме в Серебряных Ключах, что под Тулой, бывший генерал-лейтенант Госбезопасности Российской Федерации Владимир Борисович Пореченко всю сегодняшнюю половину рабочего дня был занят исключительно тем, что чрезвычайно внимательно читал старую, я бы даже сказал, древнюю книгу в толстом кожаном переплете. Затем он поднял трубку телефона и произнес в нее только:
- Максим? Давай ко мне!
- Ты в Бога веришь, Максимушка? – как-то
совсем по-дружески и медоточиво произнес генерал после того, как Максим Петрович Степанов, полковник тех же самых, не к ночи будь помянутых войск, вошел в его рабочий кабинет.
- Нет! – глядя тому прямо в глаза, произнес
коротко Максим Петрович.
- Врешь! И правильно, я думаю, делаешь. Но
врешь. А теперь давай-ка, давай – вторая попытка.
- Не знаю, Володь! Не знаю, правду тебе
говорю. Учили вроде одному, а на деле…
- Вот, вот, на деле! А тут еще этот пророк. И учти, не только он один.
Вот, гляди! Пророк! Целитель! Дрема! Весь набор! Как тебе это? И в скором будущем! В скором! Молчишь? Хорошо! Смотри теперь, какой расклад: мы с тобой перед Ним, – генерал указал в потолок, – чернее черного, я думаю. И не отмоемся, видимо, вовек! Так что, какую сторону выбрать, у меня лично сомнений нет. А у тебя?
- Я тоже не сомневаюсь.
- Вот именно! Понимаешь, я считаю, что тогда, раньше, Он мог бы победить. Почти наверняка… нет – сто процентов! Но сейчас, когда у нас есть такое, о чем и подумать страшно, и будет, похоже, не оно одно, еще неизвестно: кто кого! А мы вовремя-то и подсуетимся! Прочел? Давай, давай, дорогой, посиди у себя, покумекай, а к утру мне записочку на стол. Ну, и я начну потихоньку. Есть тут одна задумка, да и люди недавно подходили. Деньги, Максим, и деньги немерянные! Понял?
- Да. Город, значит?
- Город. И место указано, видишь? Так что начнем. А я еще кое к кому
загляну. Есть на примете. Аделаида, ох, Аделаида! – генерал сощурился, – и богата, и хороша, и… ну, чего стоим? Вперед, товарищ полковник!
… Так, в тиши кабинета, в захолустье, было запущено строительство Города где-то на бескрайних просторах нашей страны, на ее степях, полях, окраинах. И хотя там, пока что, на этих самых полях и окраинах, все еще стояла первозданная тишина, все еще щелкал весною соловей, все еще текли хрустальные струи, пели райские птицы, но уже был разбит строительный лагерь, весьма оперативно размечено и определено все, что надо было разметить и определить, завезена строительная техника – и пружина новостройки, могучая и неостановимая, была взведена.
Максим Петрович видел, вернее, слышал, а еще точнее – кожей чувствовал эту готовность, эту напрягшуюся пружину, такую почти физически осязаемую, готовую развернуться во всю свою мощь в любой момент. И ему было триста раз начхать и на окружающую его благодать, и на проживающих в округе деревенских жителей, и на Российские власти, между прочим. Так что местным оставалось только слушать, как работают кирки и мотыги, да скрипят оси у тачек. Впрочем, позже к этим патриархальным звукам присоединились также и рев моторов, и долбежка сваебоек, и шумы прочих строительных механизмов. Работа шла полным ходом, и местный тракторист Сема мог бы поклясться, что видит фигуры крепких, очень низкорослых людей, с бородами до пояса, одетых в плотную, грубую кожаную одежду. Хотя, я думаю, врал наш Сема по пьяному делу, вот и привиделось невесть что впотьмах…
А тем временем, день за днем все росло и росло ограждение вокруг лагеря, охватившего площадь очень приличного города, а скоро и вовсе не стало видно ни работающих, ни самого лагеря, ни живущих в нем.
Потом к стройке потянулись люди, шедшие не спеша, но, похоже, точно знавшие, зачем и куда они идут. Они были одеты в спецовки и комбинезоны, выдававшие в них строителей, они шли пешком, катили перед собой тачки с нагруженным на них инструментом, они ехали на грейдерах, экскаваторах, тракторах. И тогда строительство вырвалось наружу! Город стал необыкновенно быстро расширяться и за какой-то месяц с половиной приобрел и машинный парк с очень приличными дорогами, и железнодорожную сеть с вокзалами, и аэропорт! С этого момента дело пошло еще быстрее: люди прибывали не единицами и десятками, а сотнями, не семьями, а небольшими поселками. И в рост этот не то еще лагерь, не то уже город пошел быстрее, стали подниматься крыши домов, и подъем их был неудержим – за ночь чуть ли не по три-четыре этажа прибавляли они, а снизу в это же время трудилась группа отделочников, суетившихся днем и ночью. Здания вставали, будто из-под земли, поднимаясь к небу на пятнадцать-двадцать этажей. И красоты эти здания были необыкновенной, поскольку строители не жалели ни металла, ни дерева, кое-где было видно даже сусальное золото, а серебро присутствовало вообще сплошь и рядом.
Кстати, всякий смог бы войти в гостеприимно распахнутые ворота Города, и всякому там находилось и приветное слово, и еда, и крыша над головой. Если ты приезжал с семьей, то и семье твоей и тебе отводили не квартиры уже, как холостякам, а коттеджи, стоящие особняком, двух- а порой и трехэтажные, с лужайкой вокруг и полным уютом внутри. Понятное дело – ты подписывал какие-то бумаги, какие-то деньги ты становился должен, но цены были такие смехотворные, а сроки долга такие громадные, что странно было и подумать эти бумаги не подписать.
- Берите все, – кричали плакаты на улицах, –
почти даром, почти за так! Берите все, что Вашей душе угодно! Никто в нашем Городе не останется обделенным!
И вправду, почти за бесценок жители Города покупали дорогие украшения и меха для женщин, сверкающие машины для мужчин, редкостные игрушки для детей. Работы в городе было навалом, зарплаты выдавались такие, что мир российский ахал от зависти, люди Города жили до такой степени хорошо, что остальное население страны бросало насиженные места и рвалось в него, лишь бы оказаться за заветными воротами. И нельзя также было сказать, что в Город не принимали, или принимали по большому конкурсу. Отнюдь! Туда попадал почти любой, кто хотел и мог работать, кто мечтал жить на полную катушку. (Москвичи, в том числе).