Мне, наверное, никогда ещё не было так трудно говорить.

Этой осенью много эмоций и чувств впервые, хотя все они вроде бы поют о таком извечном, привычном и хроническом. 

Я хватаюсь за время, как за струящееся покрывало, тяну на себя, но вот оказывается, что прошло целых две недели, и три, и четыре, и шесть. А на деле прошло так мало. Так много – быстро. 

Я очень устала. Я живу в состоянии "нет сил" с семнадцати лет. Если вдуматься, я даже помню тот день, когда что-то во мне ощутимо надломилось. Там был ВЧИ, кажется, 7 глава. И Тайлер, к которому я пошла, услышав тот внутренний треск. Это было хорошее время, и потом я, страдая, писала первые кривые, но любимые стихи в прозе. И всё же тот день – вернее, вечер – стоит у меня в сознании как символ надломленности. Может, он не виноват. Лучше бы он был не виноват, потому что если дело действительно в нем, я не знаю, как исцелить себя. 

Если дело во мне, я не знаю тоже. Но так хотя бы есть какая-то надежда. Надежда на извечное "само как-нибудь". 

Я такая русская и так люблю "авось" и "щучье веление". 

На самом деле я ненавижу подобное, просто это единственное, что у меня когда-либо получалось. 

То есть, как вы понимаете, ничего. Никогда у меня не получалось. Разве что выходило само собой. 

Кенни в БК закрывает глаза, прижимает к голове большие наушники, слышит музыку, уходит в транс и записывает такой вокал, что Самми готова прослезиться. Потом он говорит: "Я понятия не имею, как сделал это. Но, наверное, могу сделать это снова. А может, никогда больше не смогу". 

В этом его ценность и слабина. Джерард говорит: "Плохо, Кенни, очень плохо. В смысле, это, конечно прекрасно. Ты талант, самородок и гений, но ты не можешь жить лишь за счёт подачек Вселенной. Тебе всё-таки надо научиться петь". 

А мне всё-таки надо научиться жить. Опыт Кенни из БК учит, что когда на тебя что-то сваливается само собой, это уже априори разрушительно, ты уже пропал, уже болен и уже близок к смерти. Этому учит опыт, конечно же, не только Кенни из БК. Вон, взгляните на Сида Вишеса. 

Но это только так хорошо звучит. 

А на деле то а на деле то как мне быть если я ДИСФУНКЦИЯ 

Мне так жаль

Мне так жаль 

Прости меня за всё 

Ты, каждый человек, который встретил меня и раскусил или не раскусил 

Меня пугает не ощущение пустоты а ощущение бессилия 

Отсутствие во мне способности к рывку, шагу дальше или выше. 

Просьба "собери свои дурацкие сопли и прись вперёд" никогда не работала со мной. 

Мне жаль. Мне правда жаль. 

Ничего не меняется. Годами, десятилетиями. 

Я просто выбираю разные способы игнорировать свою инвалидность. Новые способы. 

Мне так жаль. Правда. Что я оказалась пустой и ни к чему не пригодной.

Это никогда ещё так сильно не заполняло меня. Ощущение ни-че-го.

Когда-то, в одиннадцатом классе, вот примерно как раз в это время я писала, что окружающие меня люди заполнены ни-чем. Я была по-своему права. Но тогда я не знала, что я такая же. 

Вернее, эта метафора слишком универсальна.

Я согласна на ни-че-го, как у всех людей. Оно настолько лучше этого серого пластмассового остроконечного и неповоротливого ни-че-го у меня в груди.

Я постоянно хочу спать. Я хочу спать так сильно, что двоится в глазах. Я хочу спать, и это единственное, чего я хочу последнюю тройку недель. 

Если кофе и помогает, то лишь на пару часов. Если сон и помогает, то тоже на пару часов. Я сплю долго, чтобы не просыпаться. А когда я просыпаюсь, мне хочется расплакаться сразу же – от осознания, что нужно куда-то тащить это уродливое тело. Паковать его.

Это уродливое тело. Я хотя бы узнаю его в зеркале – за такое спасибо. Видимо, в 15 мне всё же было хреновее. 

Но я так устала, что меня тянет отрубиться прямо сейчас. 

Мне так тяжело писать это. Мне так тяжело говорить это. Но я сказала себе: "Попробуй хоть немножечко. Как-то себе помоги". Я всегда сама себя поднимала. Видимо, пока я не достигла дна. Хотя, по ощущениям, я на нём последние пару лет. Или четыре года.

Я живу в состоянии "нет сил" с семнадцати. А в состоянии "я разлагаюсь от старости" с девятнадцати. Тот день я тоже помню. Когда что-то где-то вспухло, отекло, покраснело, онемело – и мне впервые стало не наплевать. И я почувствовала себя такой умирающей. Такой отслужившей свой срок. Я получила свой билет в один конец. Мне стало стыдно за себя – не впервые, но по-особенному. 

Моё уродливое тело. Единственное, что я поддерживаю без ярости. Я смотрю на него, говоря себе "Не так уж и плохо". Потому что этот урок я выучила. А может, нет. И здесь я тоже ошибаюсь. У меня просто нет сил. 

Мне нужно отдышаться после каждого грёбаного шажка. Мои глазки постоянно в слёзках. Почему плач в человеческом социуме не считается естественным поведением?

Ночью мне не засыпается – только голоса и болтовня. Ну и глупости, всякие глупости. Я всегда знала, что если ко всему моему набору однажды прибавится бессонница, я распадусь как личность. 

Я так устала, что у меня нет сил плакать.

Каждое дело я начинаю вступлением: "Я знаю, что тебе очень страшно".

Я знаю, что тебе очень-очень страшно. Я знаю, что ты напугана. Знаю, знаю. И понимаю, и принимаю, и не виню тебя.

Я пытаюсь приласкать то разбитое и разломанное внутри себя и сказать, что я его не брошу. Но как ты можешь кого-нибудь защитить, если сам трясёшься от ужаса? Но кто поверит в твою протянутую руку, если твой голос дрожит в подступающем плаче?

Я просто мечусь в поисках обезболивающего. Кто-то снисходит, чтобы пообсуждать со мной ХМ, в который, если честно, мне уходить всё труднее и, думаю, дальше будет лишь хуже. Кому-то мне хочется сказать: "Извини, у меня нет на это сил и я не знаю, что тебе ответить", но я всё равно что-то отвечаю и хохочу при этом и даже, и даже.

Я просто не знаю, как облекать эти вещи в слова. 

Я хочу спать просто до слёз, но я знаю, что это ни под каким углом не поможет мне, как и общение с кем бы то ни было базово или дополнительно.

Я очень-очень-очень устала, и ни одна таблетка не снимет этот симптом. Мне страшно от того, что я устала, ничего не сделав. И от того, как много мне надо сделать вопреки этой усталости (а я ведь не смогу, попросту не смогу).

Я хочу рыдать от ощущения неподъёмности всего этого ужасно лёгкого и простого, что лежит передо мной.

Я просто не знаю, к кому обратиться, куда податься и что сделать, чтобы выбросить это ни-че-го из себя.

Я  П Р О С Т О  Н Е  М О Г У

Я не могу отойти от себя на метр и поговорить с собой как с посторонним человеком, про которого я всё знаю. Хотя, наверное, это бы помогло. Моя вторая половина тоже ослаблена. Всё во мне ослаблено. 

Если это сезонный авитаминоз, то он идёт на ура и укрощение строптивой выполнено блестяще.

Я всегда чувствовала моменты, когда надламливалась, но в этот раз у меня просто пропал сон от излишнего повторения "Ты в порядке!"

Сначала мне было грустно от того, что меня знобит от недосыпа, но я знаю, что не усну, даже если меня положат в самую мягкую и уютную постельку прямо сейчас, а потом сон вернулся и стал единственным, что меня преследует, помимо чувства переполненности пустотой, и никаким образом н е  п о м о г а е т.

У меня болит затылок от обычного пучка, с которым я хожу дома последние лет 5-6. А ещё – боль в висок от любого маломальского движения и попытки работать.

Мне очень очень очень очень ж а л ь.

У меня нет никакой музыки. С тех пор, как погиб мой кэш, в аудиозаписях появилось только около 20 треков. Мне неинтересно их добавлять. Как, в общем-то, и слушать. Музыка всегда была частью меня. Отсутствие музыки всегда обозначало мою пустынность.

Под новый альбом Тейлор только удавливаться. После семи прослушиваний без текста – это 50% Сьюзен и 50% меня. И он уже надоел.

Есть ещё альбом Ника Кейва, написанный после гибели его 15-летнего сына, но я побоялась до конца слушать. 

Я знаю, как со стороны выглядит и звучит моё б л е в о т н о е  н ы т ь ё по соседству с такой трагедией, но, честное слово, октябрь – месяц потерь. И я очень боюсь оказаться на месте Ника Кейва, никак не могу выбросить из головы паранойю и предчувствия. 

У меня больше нет беспокойства. Это примечательно. 

У меня есть только одно сплошное "Мне жаль". 

Мне жаль, что я такая никчёмная. 

Мне искренне жаль.

М Н Е  Ж А Л Ь.

Но однажды мне надоест даже извиняться. Однажды другим надоест, что я только извиняюсь.

Я очень благодарна тебе, мама. У тебя есть вера и ты видишь, как она работает, поэтому ты счастливее меня, даже когда несчастнее. Я ужасно, ужасно хочу отблагодарить тебя, показать, что я чего-то стою, что тебе хоть в чём-то, но повезло. Повезло со мною помимо прочего. Я бы хотела взрасти жилистой и сверкающей, как Кенни под тёмным покровом Сьюзен. Не считая себя сильной в ближнем бою, изготовить лук и стрелы, чтобы прицеливаться. И никто не укроется от меня. И я найду приложение своему таланту.

Но я не Кенни. И даже не Сьюзен. И даже не могу говорить про них. 

Лишь выскабливать огрызки отрывков и швырять людям, чтобы они хоть как-нибудь ощущали, что я существую. В таких состояниях хочется напоминать о себе. 

Но что я могу, мама, если я хочу только спать?

И сбегать. 

Мне так жаль.

Мне жаль.

М н е  ж а л ь.