Да о чём я могу писать, кроме тонких рук? И чем это отличается от того, что писали тысячи подобных мне?
Беда не в том, что стоит мне скривить губы, как моё лицо искажается уродливостью, а в том, что кроме как кривить губы я ничего не умею.
Я - дисфункция.
У меня ничего нет, кроме ощущения собственной жизни. Дыхания, сердцебиения, ветра на лице.
Я хочу, чтобы меня обдало холодом в метро или где-нибудь на улице.
Если вдруг в районе Курского вокзала начнётся зомби-апокалипсис, я буду стоять в своей короткой кожаной юбке и чёрных гетрах и смотреть так, будто это меня не касается. А потом - побегу, и кеды мои будут оставлять следы крови.
Я опять выхожу из-под контроля. Долго-долго держу сигарету в зубах, потому что не могу найти зажигалку. Выглядит так, будто я вовсе не собираюсь закуривать, просто пережёвываю её, как американский фермер жёлтенький колосок.
О ком я могу писать, кроме чужого персонажа?
Мне надо быть разносторонней, мне надо сказать слово, надо писать.
Я опять на 3 килограмма тяжелее, и все представления о красоте снова не обо мне. Втягиваешь живот - и юбка опускается ниже.
Мне не хватает сил писать. Я боюсь, мне никогда их не хватит. Я мечтаю о лете, о днях, когда ничто не будет волновать меня, но ведь оно невозможно, вдруг судьба подбросит что-то совсем страшное?
Я так устала, просыпаясь, не ощущать себя в праве жить эту жизнь. В какой-то из параллелей Сьюзен прикладывает к голове Кенни мокрое полотенце, говоря: "Тише-тише, этого ничего нет. Ты здесь, со мной. Давай, успокойся". И на минуту Кенни, не приходящему в сознание, становится легче. На минуту - а потом он снова начинает метаться и даже сдавленно стонет, потому что он больше там, чем здесь. Момент соприкосновения мокрого полотенца с кенниной головой - момент моего облегчения тоже. Потому что в тогда я скорее там, чем здесь, и это намного лучше.
Я - жар, преследующий Кенни во всех историях, заставляющий его раз за разом зажмуривать неоткрывающиеся глаза и слышать "Этого ничего нет", чтобы и мне досталась анестезия.
Я ездила в лагеря неприличное для моего возраста число раз с одной только целью - научиться общаться, найти место, влиться. У меня ни разу не получилось. Но я продолжаю повторять дурную традицию, делать то, что у меня не получается, в надежде, что однажды, все-таки, из-за вредности я смогу преодолеть себя. И преуспеть. И почувствовать, как это - побеждать. Как это - быть полноценной. Делать с лёгкостью то, что все остальные делали с лёгкостью первоначально.
А может, мне не надо этих преображений? Может, не надо идти туда, где меня убивают. Может, надо не бороться с внутренней инвалидностью, а научиться с ней жить.
Но почему тогда от этих фраз веет вонью "Сдался, сошёл с пути"?
Неразрешимая ерунда.
Если увидишь улыбающуюся дуру всю в соплях - это я. Если увидишь застенчивую шлюху в плохо прикрывающей жопу юбке - это я. Если увидишь, как кто-то делает вид, что его тошнит... ты знаешь, кто это.
А я прямо сейчас выбегу из аудитории под этим самым предлогом, потому что больше не могу этого выносить.