Когда во мне вновь начинает говорить Кенни из БК, он открывает глаза под конец вечеринки, опирается на подоконник к чуть распахнутому окну и кричит:
- Я бесполезный для общества мусор!
Голос его счастливый и уверенный. В голосе его - все трагедии этого мира и все печали. Кто-то скажет:
- А я думал, ему не бывает страшно.
Мэтт скажет:
- Кенни, твои волосы воняют носками.
Кенни рассмеётся, пригладит волосы, которые в самом деле не первой свежести, и объявит торжественно:
- Я ухожу домой! Правда, у меня нет дома...
И он согнется пополам от смеха. Самого счастливого и уверенного на свете. Кто-то скажет:
- А я думал, его ничего не ранит.
Мэтт кричит:
- А мой дом разве не твой дом, придурок? - и толкает его вон из комнаты.
Из квартиры, из здания вон.
Кенни хочется нырнуть в снег и забыться. Только в Калифорнии не бывает снега. Кенни матерится и шлёт всех дальше. Падает коленями на асфальт, и Мэтт хохочет:
- Ну давай ещё мордой, показушник!
Мэтт пинает его в спину, взбалтывая в нём, как бутылке, проглоченный алкоголь.
Кенни хохочет тоже. Почти до слёз этой лунной теплейшей ночью.
Его сердце, кажется, скоро не выдержит.
Кенни, знаешь, самый сильный на свете.

Его сердце выдерживает даже тогда, когда этого делать не следует.

Кенни обжигает себя спиртным, пока печень и желудок не загорятся. Кенни курит, пока лёгкие не вызовут пожарных.
Кенни пишет в тетрадях стихами и прозой, кривится, читая, и выдранные листки кидает в окно.
Кенни танцует красивее всех из живущих в мире.
Он стесняется петь и просить о помощи.
Он стесняется себя и от беззащитности накрывает голову комиксом The Walking Dead, утыкаясь лицом в подушку.

Он не знает, как надо было начинать жизнь.
И как жить вообще, собственно, надо.

И молитвы его ко Господу, там, под прикрытием комикса-домика, начинаются: "Господи...", а потом сердце колит так, будто в нём взрывается солнце.
И Кенни замолкает.