Кенни, здравствуй, это твоя тоска.
Это та, кто всегда оглушительно тебя душит. Ты там как? Ты согрелся? Льются лучи свысока.
И как будто вода... очень тёплая. Плещется... Слушай.

Я не научилась писать стихи за это время. Зато стала ещё несколько хуже.
Видишь - всё позади? Видишь - всё начинается?
Будь так добр, пожалуйста, глянь-ка чуть глубже в меня. Посмотри, я жива ещё или не_мёртвая?
Разница колоссальная, знаешь же. Среднее, говоришь? Ты всё ищешь общие подходы...
Иногда я падаю в самую грязь и лежу там вниз лицом часы напролёт. Мы и с тобой так делали, помнишь?.. Иногда я вообще не встаю. Я, как тяжело больной, могу лишь стонать и ворочаться. Хотя мне ли жаловаться?
Чувствуешь этот вопрос извечный?
Ты расскажи мне сам. О себе, о делах, о лете.
Я не видела ведь. Я смотреть на свет не могу.

- Я согрелся слегка. И стал тёплым внезапно ветер. Мы играем, кричим. Ловим бабочек набегу.
- Это так... хорошо. Ты ведь редко со мною честен. Видишь, я снова бьюсь? Я ведь тоже немного бабочка.
- Своеобразная. В жопу рифмы. Мне спокойно сейчас. И я хотел отдать тебе немного.
- Не поможет, ты что?.. Слишком мало. Но я возьму.
Твои средние фразы звучат так по-ромовски.
Хорошо, когда знаешь, что светлому светло и тепло теплому.

Понимаешь, меня... тошнит. От себя, от них, как всегда, в общем.
Мне так хочется бить. Но бить никогда не могу.
Анализирую тут кое-что, прихожу к странным выводам. Вспоминать нет сил. Нет сил выбросить форму из шкафа.
Я теперь ведь... никто. Если прямо сейчас рассмотреть. Школу закончила, институт не предвидится.
Не могу...
Помнишь, когда мне показалось, что чипсов много?
Ты сказал тогда: "Я знаю, в чём твои руки".
Ты всегда это знаешь?
В чём они?

- В том же.
- Да.

Я, наверное, хуже Стэна. Что ты смеёшься?
В разы хуже? Спасибо.
Мизери.
Сьюзи.
Я жива ещё. Опусти топор.

Хорошо, когда есть тот, кто всегда знает, в чём твои руки.
Я знаю тоже. Твои - в варежках. Летом, да.
Ты безумец родной. Никогда ещё не был летним.
Ты пропитан солнцем, обласкан небесной нежностью. Кенни, поверь мне, как тому, кто провел рядом с тобой много времени: жар, которым от тебя веет, впервые - не болезненный, а сладостный. В каком раю ты играешь?
Потому ли ты оставил меня, что двум нашим параллелям не под силу пересечься?
А что - я? Я тону. Я хриплю, словно лошадь из сна будущего убийцы. Помнишь его? Раскол... Зима была крепкой.
Моя зима не закончилась, Кенни. Просто теперь в ней жарко.
Как ты думаешь, почему сегодня всё именно так?
- Нас изменят. Пока я могу...
Не думай об этом. Веселись.
- Сейчас ты скажешь, что мне всего десять лет.
Так и есть.
Обо мне только, пожалуйста, помни. Мне так легче - знать, что тепло где-то рядом.
Я же грязь. Я же жидкая соль на твоих щеках.
И если ты пойдешь купаться, я буду тем, кто ухватит тебя за ногу и утащит на дно.
Помни меня, прошу. Только помни, как помнят мертвых, - вне зависимости от настроения.

Ты лишился меня, как лишился и части... части.
- Часть вернётся ли осенью?
Ты только не забивай этим голову.
Знаешь.
Когда была маленькой, верила, что непременно существует девочка, которая постоянно болеет. А выздоравливает лишь когда заболеваю я. Потому, попадая в кровать с температурой, в глубине души радовалась, что кто-то поправился. Ненадолго. До тех пор, пока я слаба.
Ты - та девочка, Кен.
Так что, мне быть больной приятно, отчасти.
Уходи, если хочешь. Возникнет желание навестить - всегда рада.

Ты, давай, улыбайся за всю свою жизнь.
Я держусь.
Я лежу.
Я ползу.

И взываю: "Спаси!"
Как ты думаешь, Кен, а спасут меня или не стоит?
Или мало того, что, в грязи бултыхаясь, я со страстью бесстрастной об этом прошу?
Я не умею спасаться и молиться тоже не умею.
Я настолько слаба и настолько ничтожна, что меня не должна держать земля.

Кенни, знаешь...
Я здесь.
Я по-прежнему люблю твои руки без варежек, твою голову без капюшона, твои слова без цензуры.
Кенни.
Ты будь со мной.
Не подражай мне во зле.
Мистерион ведь защищает безвинных от жестоких.
А меня от себя он защитит?
Или много прошу?..

Развлекайся.
Лови свои брызги.
- Я все жду. Может, ты придешь и песню споешь.
- Песен нет новых. И не пою. Только слушаю в чужих мирах.

Помнишь, Кенни, мы пришли в дом, где внезапно ожили все тени? Мы кричали и жались друг к другу.
Т., узнав о том, что ты утверждаешь, будто мой голос еще более детский, чем твой, заявил: "Все зависит от того, какой у него голос".
Ты всегда обыгрываешь меня.
Кенни.
Мне 18, и я - никто. Мы это уже выяснили?
Плевать ли тебе на меня так же, как мне самой?
Ты любишь новые цифры и красивые формы.
А я - тебя.
И никого.

Ты лишь только меня на поле боя не брось.
Я когда-нибудь очнусь, и мы продолжим.

Жить.