Мудрость непередаваема. Мудрость, которую мудрец пытается передать, всегда звучит не­лепостью.Знание можно передать, а мудрость нет. Ее можно отыскать, ею можно жить, можно ею преисполниться, творить с ее помощью чудеса, но нельзя ни высказать ее, ни проповедовать. Проти­воположность любой истины тоже истина! Дело вот в чем: истину можно высказать и облечь в слова, если она однобока. Однобоко все, что можно помыслить и высказать, облечь в мысли и слова, однобоко, поло­винчато, лишено целостности, завершенности, един­ства. Когда возвышенный Готама в проповеди своей говорил о мире, он поневоле делил его на сансару и нирвану, иллюзию и истину, страдание и избавление. Иначе нельзя; тому, кто желает наставлять, иного пути не дано. Однако же сам по себе мир, сущее вовне и внутри нас, — сам по себе мир никогда не бывает од­нобок. Ни человек, ни деяние не бывают целиком сансарой или целиком нирваной, не бывает человек ни целиком свят, ни целиком греховен. Просто так ка­жется, ибо мы подвержены иллюзии, что время есть нечто реальное. Время нереально, Говинда, часто, ах как часто я убеждался в этом. А коль скоро время не­реально, значит, и промежуток, якобы разделяющий мир и вечность, страдание и блаженство, зло и добро, тоже есть иллюзия.
— Как же это? — боязливо спросил Говинда.
— Слушай хорошенько, дорогой, слушай хорошень­ко! Грешник, как я и ты, есть грешник сейчас, но когда- нибудь он вновь станет Брахмой, когда-нибудь достиг­нет нирваны, станет Буддой — так вот, это «когда-ни­будь» есть иллюзия, есть только притча! Грешник вовсе не становится Буддой, не находится в развитии, хотя наше мышление неспособно иначе представить себе подобные вещи. Нет, в грешнике уже сегодня, сейчас присутствует грядущий Будда, все его будущее уже существует, и тебе надлежит почитать в нем, в себе, в каждом Будду завтрашнего, пока не состояв­шегося, сокрытого. Мир, друг Говинда, не является несовершенным и не проходит долгий, неспешный путь к совершенству, нет, он совершенен в каждый свой миг, все грехи уже несут в себе свое отпущенье, во всяком малом дитяти уже присутствует старец, во всяком новорожденном младенце — смерть, во вся­ком умирающем — вечная жизнь. Ни одному из лю­дей невозможно увидеть, сколь далеко иной продви­нулся на своем пути, в разбойнике и азартном игроке поджидает Будда, в брахмане поджидает разбойник В глубокой медитации существует возможность отре­шиться от времени, увидеть одновременно все былое, все нынешнее и грядущее, и тогда все хорошо, все совершенно, все Брахман. Вот почему то, что есть, пред­ставляется мне хорошим, смерть представляется мне как жизнь, грех как святость, разумность как безрас­судство, все так и должно быть, все требует лишь мо­его одобрения, лишь моей готовности, моего полю­бовного согласия, и это для меня хорошо, не может мне повредить. Я убедился телом и душою, что грех был мне весьма необходим, я нуждался в любострастии, в стяжательстве, в тщеславности и позорнейшем отчаянии, чтобы научиться отречению от противодей­ствия, чтобы научиться любить мир, чтобы не срав­нивать его более с неким для меня желанным, мною воображаемым миром, вымышленным мною образом совершенства, а оставить его таким, каков он есть, и любить его, и радоваться собственной к нему принад­лежности... Вот каковы, о Говинда, немногие из мыс­лей, что приходили мне на ум.
Сиддхарта, Герман Гессе