Сразился с главным злодеем — и победил, очистил мир от скверны. На землю пролилась божественная благодать, и вознесли люди молитвы, и услышал Бог их благодарность.
Пока Он не вернулся на Свои небеса, мне нужно переговорить с Ним — усталым, довольным, сложные дела закончены, дети Его справились с напастью, не подвели.
И обратил Он ко мне Своё внимание.
Людям нужна легенда, объясняю я. Давай, например, то же самое было две... нет, с двумя будут неправильные ассоциации... три или четыре тысячи лет назад? Я уже побеждал это чудовище, или воплощение моё. И тогда проливалась на землю благодать и семена добродетели. Так я только скажу "Наконец-то мы встретились снова", и люди всё поймут, осознают, вознесут хвалу Тебе.
Хорошо, отвечает Бог, близкий, невидимый. Вот только знаешь ли ты, на каком языке разговаривал с монстром?
Нет.
Бог называет его, и внутри меня что-то шевелится.
Постой, а этот язык... появился позже двадцатого века?
Да! — восторженно отвечает бог, очень знакомо улыбаясь. Да!, повторяет он, и почти вижу, как он курит, а пепел сбрасывает в человеческий череп.
Н-новые времена, Ты же понимаешь... Всё меняется. К тому же этот язык — единственный, которого не понимают ангелы.
Всё верно, соглашается Бог. Я сделаю всё, как ты просишь, я изменю прошлое. Но ответь: ты делал это хоть немного, но осознанно?
Я.. не знаю. Кажется, немного да.
Бог смеётся.

Я просыпаюсь от будильника. Улыбаюсь: Он очень точно, очень вовремя закончил разговор.
Мы собираемся в поход, нужно собираться. Все просыпаются, все собирают вещи. Роюсь в сумке, нахожу что-то нужное прямо сейчас. Нахожу очки: дужка погнута, часть стекла отломалась. Хмурюсь: нужны новые. Эти пострадали во время той битвы со злодеем.
Мы на краю железнодорожной платформы, спешно собираемся, с другой стороны — высокие каменные стены, поросшие мхом; древнее строение. Странно, когда я видел его последний раз, мха не было...
С другой стороны — старый знакомый, с острой бородкой, с серебряным пересмешником. Он прыгает, он высоко умеет прыгать, полы плаща красиво взметаются. Он хвастает, он лучше других.
Собираемся на платформе, на подмосте стоит предводитель, он что-то говорит, воодушевляет. Все смотрят на него, все с ним согласны.
С другой стороны железной дороги старый знакомый забирается на древнее строение, высоко, прыгает с камня на камень. Каменная крошка сыплется на полотно, немного не долетая до нас.
Осторожнее, хочу сказать я, нам ли, ему ли, но из моего горла вырывается только хрип.
Знакомый прыгает, грациозно, ловко, он очень умел, сам он никогда не упадёт. Древняя кладка не выдерживает, и там, где он только что был, из стены начинают выпадать камни.
Осторожнее, кричу я беззвучно, прикованный к месту, но люди слушают своего красивого предводителя и не слышат меня. Я хочу убежать, но я не могу убежать, если не смог предупредить, не имею права. Должен разделить судьбу.
Люди замечают, но поздно. Они бегают, мечутся, кричат. Бесполезно. Стою, прикованный собственным взглядом.
Наконец, отрывается огромный кусок каменной стены, почти вся стена. Падает с большой высоты, летит ко мне. Лежу — упал — и смотрю. Долетит или нет? Насколько я близко, насколько могу оценить расстояние до стены и размеры падающего участка?
Наверно, долетит. Вижу: не раздавит, раздавит только нижнюю часть тела. Наверно, сейчас будет очень больно, а потом я потеряю сознание. Погибну ли я сразу? Надеюсь, да. Иначе только и останется — боль.
Я думаю об этом секунды две-три, и успеваю ещё подумать, что это даже слишком много для человека, на которого совсем почти упал огромный участок каменной стены.