Традиционное постгрелачное.

Тема: Электросталин, жанр: дизельпанк.
3 с половиной тыщи слов, 7 word'овских страниц.


Тысячи лет назад небо коптили гигантские ящеры. Силы их были столь огромны, а лик ужасающ, что лишь самые храбрые воины, законсервированные в железо и сталь, могли сойтись с ними в прямой схватке. Этих воинов называли рыцарями.
Рыцарей было мало, а ящеры расплодились по всей земле. Тогда, деревянные и каменные, легко поддающиеся пламени дракона, города стали откупаться. Много что может взять ящер силой, но все богатства меркли перед девичьей чистотой. Знаешь, как оно бывает: то всего милей, что недоступно. Ничего драконам не было нужно: ни постели из золота, ни алмазных россыпей, ни трав пряных — когда приводили им невинных девиц. По доброй воле — это и спасало города. Иначе у дев вкус портился. Особый, понимаешь, деликатес.
Обречённая выбиралась жребием, не скажу уж, как именно. Досталась ей, положим, короткая спичка или нечет на четырёхграннике — и нет больше невесты человеческой, пришла ей на смену невеста ящера, живой труп, ходячий мертвец. Дорога судьбы больше не петляет, прямая как стрела: не находилось дураков спасать спасительницу. Так жребий убивал раньше драконьего пламени.
Обречённый. Ты можешь сказать, когда человек начинает так называться?
Однажды рыцари победили, и ящеры, могучие, мудрые, красивые ящеры исчезли. Теперь их никогда не было, даже научно доказано, что не могли такие существовать. Огонь и жизнь несовместимы. Партия драконов закончена, фигуры убраны в коробку, а коробка сожжена, потому что люди захватили пламя.
А потом люди захватили воздух: возродили из народных сказаний драконов. Новых, стальных, плюющихся огнём. Требующих невинных дев, да и золота, каменьев, приправ. И управляемых человеком.
Тогда города нарядились в рыцарей, стыдливо прикрыли себя металлом — и всё началось с начала.
Драконы не воевали между собой. Да, они жили в одиночестве, изредка встречаясь в брачный период, но они были мудры и никогда не вспарывали брюхо себе подобному. Когда драконы переняли у людей эту вредную привычку, они вытянули короткую палочку. Призрачные драконы едва закрывали собой свет солнца — они были обречены. Объединись они, или даже живи как жили — не победили бы рыцари, потому что уж люди-то точно не умеют объединяться надолго.
Наши драконы — «заводные игрушки», крестокрылы, горынычи-цепеллины — не только пробуют на зуб рыцарей-города, но и воюют и между собой. Это их нечет, их фатальная ошибка. Они обречены.
Драконов нет и никогда не было. Скоро так же не станет и людей. Не нужно резать жертвенных птиц, чтобы это понять.
Моя история не о драконах, а о выборе. Любой твой выбор подобен тому жребию, и может привести к не менее фатальным последствиям; ужасно, если для тебя, невыносимо кошмарно, если для окружающих. Ты хочешь доказательств? Я попробую тебя убедить.

— Скажи! Ну скажи: где? — снова и снова клянчила Ма́хо. — Он точно есть? Ты не врёшь? Ты ходил там?
Когда моя социальная сестрёнка задаёт вопросы, лучший выход — переждать. Я много раз пытался отвечать на них сразу, но сбивался уже на пятом, не выдерживал темпа. Она жаждет всех подробностей, даже если потом сможет увидеть их сама. Как сейчас. Вот несносная девчонка!
— Спокойно, я лазил там сто раз, говорю же. Разве только его нашли и завалили…
— Его не завалили, его не завалили же, Секи, его не нашли, скажи, что это не так, Секива́н! — заволновалась сестрёнка ещё больше.
Дело ли — успокаивать старшую сестру? Хорошо ещё, мы уже дошли до дыры.
Дело в том, что наш город делится на несколько частей, и переходить без важного повода из одной в другую нельзя. Между районами города стоят высокие заборы, а под ними — фундамент. А на одном участке забора, разделяющего нашу часть и часть мулов, фундамент почему-то ненадолго прерывается. Какая-то добрая душа прорыла в этом месте подкоп, он не виден ни с одной стороны, но избранные знают: достаточно в особом месте сбить пыль с неприметного листа фанеры, поднять его — и откроется лаз в другой мир.
Я с сомнением оглядел дело своих рук, маскарад Махо. Ребята-мулы постарались, натащили всякого тряпья, угольная крошка покрыла белое лицо, но Махо всё равно выглядела как-то чересчур высокомерно. Никого не удивят чумазые ребятишки, бегущие по очередному (важному!) поручению в высоких кварталах, но юную эстетку в рабочей части города немедленно, хоть и со всеми почестями, отошлют к родителям. С надеждой на награду, разумеется.
Я попросил сестрёнку держаться более просто, и следующие полчаса, драгоценные полчаса, которые можно было потратить на игры, она училась копировать простую и беззаботную походку рабочих кварталов. Увидели бы нас со стороны!.. А я проклинал себя за то, что предусмотрел не всё.
Наконец, когда я счёл, что в этом грязном ребятёнке никто не узнает высокородную девочку, мы юркнули в лаз. Я боялся, что Махо станет сомневаться в последний момент, но её глаза сверкали, она, разгорячённая игрой — игра для неё началась с переодевания и странных «танцев» — пошла даже вперёд меня. Чуть не навернулась со ступенек, как и я в первый раз.
Рабочие кварталы, мир мулов, горы красного кирпича и железа. Когда на четырёхграннике Наместницы выпадает двойка, ребёнок получает силу из пробирки и отправляется в свою новую семью. Получает рычащее имя, вырастает рабочим, или, как мы говорим, «мулом». Нет большего счастья, чем работа, нет дома родней, чем завод. Их судьба — конвейер.
Для нас, эстетов, это всё, конечно, фигня полнейшая, но я был обязан объяснить Махо хотя бы азы. Да, они ЛЮБЯТ работать. Да, их мамы и папы пропадают в этих гигантских махинах целыми днями. Да, они счастливы.

Ты скажешь, что это варварство, дикость — когда дети не знают, что происходит в их же городе, за высокой стеной. Сейчас я согласился бы с тобой — если бы верил в случайность подкопа.

После нашего рождения выпадает четвёрка, самый редкий вариант. Нам вводят сыворотку таланта, необязательную и возбудимую. Она может открыться, а может и не открыться. Музы не так часто посещают эстетов, ПВО города работает на славу. Но мы нужны. Наверно, больше всех нужны.
Некоторые говорят, что мне повезло: мои биологические родители — Коёсэ́но, эстеты, я вернулся вместе с биологической мамой после Инкубатора. Махоцука́и, социальная сестра, новая дочь моих родителей, не завидует мне. У неё только один папа и одна мама, ей безразлично, с кем она попала двенадцать лет назад в Инкубатор.
Наш мир — идеальные, почти пустые гиганты-небоскрёбы. Мир мулов — мы раньше видели его только издалека — пузатые заводы и производственные здания, квадратные общежития и снова заводы, покрытые слоем металла толщиной с длину моей руки до локтя. Военная промышленность, изготовление одежды, синтез еды — и многое, чего я просто не вспомню. Махо узнает это позже, от наших друзей-мулов. Я снова не успеваю отвечать на её вопросы!
Мы шли узкими улочками и широкими проспектами, временами переходя на бег, неудержимо смеясь. Иногда мы останавливались, чтобы осмотреть особенно уродливого вросшего в землю монстра, и снова продолжали путь. Мы могли бы затеряться среди непохожих друг на друга домов и заводов, не будь память приложением к моему таланту. Я нарочно показывал лучшие места кварталов, а Махо внимала мне, как зачарованная. Раньше я и представить себе не мог, как это здорово — знакомить кого-то с абсолютно новым миром!
Жёлтое, пыльное пятно солнца почти достигло полудня, когда мы всё-таки добрались до «моего» места, теперь нашего места: огромного внутреннего двора дома родителей мула Матиаса. Обычная компания давно собралась, они не утруждали себя ожиданием отстающих — мы застали середину футбольного матча.
— Вторая новенькая за сегодня! — хохотнул Матиас во время перерыва, когда обе команды столпились вокруг нас.
— Секи, где ты только нашёл такую грязнулю? — притворно изумился Михаэль, старший из нас, ровесник Махо. Та немедленно покраснела, а когда над незамысловатой шуткой заржали остальные ребята, уже не отличалась цветом от некрашеного кирпича.
— Эй, заткнитесь! — прикрикнул я, небольно ткнул Михаэля кулаком и поспешил утешить сестру: — Не обращай внимания, они всегда так шутят. На самом деле они давно всё знают, мы бы без них и не справились.
— Им рассказал, а мне — нет? — задала всего один вопрос сбитая с толку Махо. — Знаете, до последнего момента ни о чём не слышала!
— Они тебе сами расскажут всё, что нужно. Для этого я тебя и привёл: надоело днём и ночью слушать их болтовню в одиночестве.
Рослый Михаэль в знак примирения первым вызвался знакомиться с моей сестрой. А ко мне подошёл парень лет одиннадцати с пепельными волосами и очень бледной кожей — мой старый друг Терри.
Мы, эстеты, занимаем положение аристократии в городе, поэтому наша кожа бела, как фарфор. Но эта мертвенная бледность, нечёткие линии, общая призрачность могут здесь означать только одно: передо мной жрец, номер «3» на четырёхграннике Наместницы, интеллект химически завышен.
Жрецы, пожалуй, единственные, на кого не распространяется ограничение на передвижение. Жрецы машин вхожи в каждый дом, жрецы обмена могут жить в любой из частей города, жрецы атома единственные способны попасть в святая святых. Исключением являются жрецы науки: их подземные дома располагаются строго под соответствующими кварталами.
Да-да, подземные. Жрецы почти никогда не выходят на поверхность, под городом спрятана разветвлённая сеть их коммуникаций. Они слишком дороги нам: эстеты дороги вместе, а жрецы — каждый по отдельности.

Тебя не утомили эти краткие экскурсы в историю? Вот и хорошо: просто мне не хочется в нужный момент отвлекаться на разъяснение элементарных вещей.

Терри готовился стать редким представителем своей касты — жрецом электричества. Он много и часто рассказывал мне о мощи электрического разряда и обещал, что за ним будущее. На упоминания силы атома он мог и обидеться.
— Теперь нас трое, пацан! — обрадовано заявил он мне. — Клан благородных разбойников живёт!
— Ты кого грабить собрался, разбойник? — поддержал я тон. — Неблагородные из нас в два счёта блин сделают. Кстати, тут говорили, что Махо — вторая новенькая за сегодня. Кто первый? Судя по тому, что нас трое, а не четверо, воин или солдат?
— Ещё одна сталúна, Таня. Ушла уже. И знаешь, показалась она мне несколько странной… — тут Терри подозрительно обернулся, проверяя, не слушает ли кто.
Сталúны — это воины. Не помню, за что они получили своё прозвище — за цвет укреплённой кожи или за полную усиленную броню, на которую идёт лучшая сталь.
Сталúны — это номер один на тетраэдре Наместницы. Это те, кто собственными телами прикрывает нас от врагов. Наконец, это те, кто не стареет. Просто не успевают.
— Она выглядела странной, — снова сказал Терри. — Как будто адаптировалась.
Я выразил удивление направлением, в котором он клонит.
— Начну издалека. Погляди на Махо! Как она щебечет с совершенно незнакомыми людьми, хоть ты и привёл её этакой серой птахой! У неё развивается талант красноречия, правда?
— Обычно она не такая. Наверно, — признал я.
— Ага! Скажи честно: ты давно задумывался, зачем вы нужны? Театры, выставки, концерты для себя же и ничего для прочих каст — это нужно городу? — Заметив, что я собираюсь повторять заученные слова, он отмахнулся и не дал мне сказать: — Искусство пало жертвой войны. Прости. Единственные, ради кого вы существуете — такие красноречивцы, можешь гордиться. Ты же знаешь, мой отец — жрец науки? Недавно я слышал, что ораторы должны будут заставлять военнопленных говорить то, что нам нужно!
Я чуть было не расхохотался, так забавно выглядел мой друг при этих словах.
— Я думаю, если пленники скажут пару слов — вреда не будет.
— Ты не думаешь! Сейчас они испытывают побочные средства препарата, известного как AZX. Тот, в свою очередь, заставляет людей верить в то, что они говорят. Отличное средство против лгунов и клятвопреступников.
— Подожди. Они в совокупности стирают память?
— Не совсем так, но иначе ты не поймёшь, — поморщился Терри. — Пусть стирают память. Видимо, Таня — из врагов, а её родители отправлены на нефтяные буры. Там очень не хватает людей, — сразу пояснил он.
— И… То есть всё это не очень хорошо, не очень правильно, но — и что?
Терри долго молчал. Но стоило ему заговорить, как его голосок был перекрыт многократно усиленным голосом Наместницы.
— ВНИМАНИЕ! ГОРОД ПОДВЕРГСЯ НАПАДЕНИЮ С ВОЗДУХА! ПРОСИМ ВАС СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ. ЛЮБОЙ, КТО НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ РАЗОРВАН НА ТЫСЯЧИ КУСОЧКОВ И СВАРЕН В КИПЯЩЕМ КЕРОСИНЕ, ОБЯЗАН УКРЫТЬСЯ В УКРЕПЛЁННОМ ПОМЕЩЕНИИ. МЫ НЕ СДАДИМСЯ!
Последнее было стандартной формулировкой, которую не смогла смягчить и неуместная шутка. «Не сдадимся». Либо победа — либо тотальное уничтожение. Раньше были только победы.
Сказано было многажды, но я повторю: к смерти не привыкнешь. Каждая тревога, месяц назад была последняя или неделю — как последний вдох, каждый отбой — отмена приговора.
В мгновение ока внутренний двор окунулся в хаос. Мулы разбежались сразу: им близко, им хорошо. Вот только бомбят в первую очередь их заводы и бараки. Сталины паниковали, но без души, вполсилы — сказывались начала выправки. А мы трое… Постойте, но где же Махо? Убежала, и не с Михаэлем ли? Несносная!
— Родители… меня… убьют! — сообщил я Терри где-то посередине трассы «футбольное поле — арка выхода из двора».
— Я поражаюсь твоему настроению, — флегматично заметил Терри. Он присоединился к играм на свежем воздухе намного раньше меня, и бежать ему было легче. — Для того чтобы тебя убили, тебе ещё до этого светлого момента дожить нужно!
На дальних улицах, у границы города уже гремели бомбы. Первые ласточки. Такие роняют не на здания, а на перекрёстки: взрывная волна в четыре стороны успеет собрать обильную жатву тех, кто не успел сбежать. Сначала перекрёстки, затем здания, снова здания, снова, и так — до завершения активации и наведения неуклюжей ПВО. Или до разрушения города: мы, напоминаю, не сдаёмся.
Мы с Терри петляли по кварталам мулов в надежде, что на столь узенькие улочки бомб пожалеют; дым в сотне метров впереди заставил нас поменять если не планы, то надежды. Теперь мы просто мечтали, чтобы бомбы падали подальше от нас и проклинали на все лады (ценой дыхания) повсеместно закрытые здания. Правила есть правила, ради пары детей в лохмотьях, хотя бы и неестественно бледных детей, рисковать никто не будет.
Репродукторы со стен периодически вещали что-то вроде «УВАЖАЕМЫЕ ГРАЖДАНЕ, НАПОМИНАЕМ, ЧТО, ЕСЛИ ВЫ ВСЁ ЕЩЁ ВНЕ ЗДАНИЙ, В САМОЕ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ВЫ ПОГИБНЕТЕ МУЧИТЕЛЬНОЙ СМЕРТЬЮ» или «Я ЛЮБЛЮ ВАС! ЭТО БЫЛА ПОСЛЕДНЯЯ ФРАЗА, ЧТО ВЫ УСЛЫШАЛИ. СПИТЕ СПОКОЙНО» или даже «Б7 — РАНЕН!». Наместница всегда отличалась отменённым чувством юмора.
— Почему… мы… не можем… спрятаться… в арке? — Взрывная!.. волна!.. — что доказывало, что и запас сил Терри был не вечен.
Очередной переулок занёс нас на очередную узкую улочку, а вот та преподнесла сюрприз: она утыкалась в стену завода. То, что казалось поворотом, оказалось лишь выемкой в доме.
— Нам срочно нужен план, отличный от «бежать назад», — сообщил я Терри, методично бьющемуся головой о металлическую стену. Тот одарил меня тяжеловесным взглядом, но от своего увлекательного занятия не отступил.
Очередной взрыв прогремел слишком близко, и я уже готов был выбрать именно тот план, как вдруг жрец выпалил: «Нашёл!» Терри пробежал пару метров вдоль стены, нагнулся и с силой потянул что-то незаметное.
— Уф! Тяжеленная! Помог бы.
Вдвоём мы не без труда подняли за кольцо круглый люк. Лестница спускал во мрак, но это был тот самый случай, когда неизвестность предпочтительней конкретной угрозы.
В этой комнатушке, преддверии жреческих катакомб («Вот я дубина! Про родное естественное убежище забыть!»), мы и провели остаток бомбёжки.
«УВАЖАЕМЫЕ ГОРОЖАНЕ, МЫ БЛАГОДАРИМ ВАС ЗА УЧАСТИЕ В ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ УЧЕБНОЙ ТРЕВОГЕ, ВЫПОЛНЕННОЙ ПО ПОСЛЕДНЕМУ СЛОВУ НАУКИ И ТЕХНИКИ. РЕЗУЛЬТАТЫ: 0 ЧЕЛОВЕК УБИТО; 7 РАНЕНО ДЫМОВЫМИ БОМБАМИ; 5 ЧЕЛОВЕК — СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП. ГОТОВНОСТЬ ГОРОДА К АТАКЕ — 67%. СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ, ОСТАВАЙТЕСЬ С НАМИ!»
— Сволочи! — выругался я. — Такое устраивать понарошку!
— Неправда, — парировал безмятежный голос из угла. — Если бы атака была сегодня, погибли бы тридцать четыре процента жителей. Если будет завтра — на порядок меньше.
— Ты ещё скажи, что все атаки придумываются ради… сплочения, — не утихал я.
— Секи, оставь человека в покое, — прикрикнул Терри, который после знакомства со стеной стал в пять раз более рассудительным. — Стоп. Тань, ты, что ли?
Люк был уже открыт, и я без труда опознал в скрюченной в углу фигурке сталину.
— Я… — ответила фигурка. — Откуда ты меня знаешь?
— Фальшивыми бомбами все мозги отшибло? Не ты ли меня полтора часа умоляла на электростанцию попасть? Или уже передумала?
— Не передумала! — возмущённо пискнула Таня. Она потихоньку выползала из угла; кажется, во время тревоги она слишком усердно в него забиралась.
— А зачем? — полюбопытствовал я.
— Интересно мне, как всё устроено, — парировала юная воительница, шмыгнув.
— Ты же сталина!
— Но мне интересно электричество!
— Она снова права, Сек, — покачал головой Терри. — Никто не запрещает глубоко интересоваться чем-то, кроме профессии. Я проверял эту малышку, она некоторые вещи знает круче меня — а меня обучали специально.
— Эта малышка тебя на год-то младше? Просто странно. Ух ты, а что это у тебя?
Девочка сжимала в руках небольшой лиловый шарик, чуть светящийся в темноте.
— Я его тут нашла. Случайно увидела люк, свалилась, в угол забилась, а тут — он. Там внутри, представляете, четырёхгранник! Он… он мне сказал, что я переживу бомбёжку.
— Сказал?!
— Сек, всё хорошо. Распространённая игра: кидается четырёхгранник или кубик, задаётся вопрос. Чёт — да, нечет — нет.

У нас принято считать, что кости — это стрелка компаса. Они в любой момент укажут правильный путь, помогут сделать правильный выбор. Всё, что требуется от человека — правильные действия. По мне, так фатализм придурошный.

В следующий раз мы смогли встретиться только неделю спустя: родители очень волновались, не отвлекались ни на секунду. Но в этот день у них был очередной концерт.
Махо признала, что вторая встреча понравилась ей гораздо лучше первой. Весь день она вилась неподалёку от Михаэля, а ближе к вечеру произнесла прочувственную речь «о недопустимости раздолбайства в условиях войны». Использовала она способности оратора или нет, но уже на следующий день был составлен подробнейший план действий, а последующие дни были посвящены тренировкам.
Тане удалось посетить электростанцию и несколько более мелких объектов. По возвращении её глаза горели, и она немедленно начала что-то проектировать. Через пять дней после посещения — в день очередных подготовок — она уже рассказывала всем желающим устройство полной электрической брони (которая якобы почти не отличается от обычной брони по устройству, но превосходит её по всем параметрам).
А через два дня после этого случилась настоящая атака.

На необычно безоблачное небо пролился чёрный дым от подбитого самолёта.
— Мимо пролетит, — авторитетно заявила Таня. — До скал и — бум!
— К нам, — не согласился Терри. — Если пилот чуть-чуть поднажмёт, то даже без бумов.
— Спорим?
— Спорим! На что?
— На десять щелбанов.
— Идёт!
Тогда Таня достала свой лиловый шар — мне интересно, расставалась ли она с ним когда-нибудь — потрясла и выкинула тетраэдр. Закрыта землёй оказалась единица.
— Чёрт! Давай, — подставила Таня лоб.
Самолёт тянулся.
Тянулся.
И приземлился где-то в районе Административных кварталов.
— И нужно было проверять! — всплеснула руками Таня.
Через десять минут завыли сирены. «УВАЖАЕМЫЕ ГОРОЖАНЕ! ЭТО НЕ УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА! К НАМ ПРИБЛИЖАЮТСЯ ЛЕТАЮЩИЕ АППАРАТЫ НЕИЗВЕСТНОЙ КОНФИГУРАЦИИ. СОВЕТУЕМ ВАМ УКРЫТЬСЯ ГДЕ-НИБУДЬ И МОЛИТЬСЯ КОМУ-НИБУДЬ. МЫ НЕ СДАДИМСЯ!»
— А у нас есть план на случай летательных неизвестных аппаратов? — робко спросил мул Хорстель.
Махо оглядела свой отряд не без гордости. Ни один не сдвинулся с места при объявлении тревоги, ни один не хотел попасть моей сестрёнке под горячую руку. На лицах ребят 9-12 лет застыла решимость. Да, эстет-оратор, эстет-агитатор — это страшная сила, кем бы она ни управляла. Я даже начал бояться, не ударила бы власть Махо в голову, не повела бы она отряд в наступление. Тьфу, что за мысли!
— Так получилось, — почти так же громогласно, как наместница, провозгласила Махо, — что я давно знаю о четырёхграннике Тани. Таня, мы хотим спастись. Твой тетраэдр показывает правильный путь. Ты поможешь нам?
Мне кажется, Таня не была готова к вниманию пары десятков детей. Она захлопала ресницами и неожиданно высоко сказала: «Конечно!»
Мы шли вперёд разреженной группой, и на каждом перекрёстке Таня спрашивала у костей, куда идти: направо, прямо, налево или же подождать. Не раз в соседнем квартале сверкали вспышки страшного электрического оружия: послушных молний. Не раз мы благодарили всех известных богов за эти кости.
Наконец, на одном перекрёстке Таня побежала вперёд и вдруг крикнула нам: «Стойте!» и кинула лиловый шар. Потом её и всё пространство вокруг поразили молнии из брюха дирижабля.
Я никогда не видел, как умирают люди. Раньше мне просто везло, повезло и сейчас: вот только что стояла черноволосая серокожая девчушка, вывернув рот в страшном крике, вот — пятно ослепительной белизны, а вот и чистая дорога, припорошенная чёрным прахом: брошенных автомобилей и Тани, не разделить.
— Стойте! — повторила уже Тахо, в отчаянии глядя на смертный ужас в глазах отряда. — Мне тяжело это говорить, но ошиблась наша подруга, а не этот тетраэдр. Мы должны продолжать следовать его советам. Кто хочет попробовать?
Должно быть, в её голосе была подлинная магия, раз отряд так и не распался. Само собой получилось, что я взял шар, и я направлял нас.
Через полчаса бешеного бега мы вышли в знакомый нам с Терри тупичок.
Нам пришлось убить ещё часть времени на призывы успокоиться для тех, кто поверил в тупик. Мы нашли люк нетронутым; двадцати детям в не самой большой комнатке было не слишком удобно, но об удобстве мы уже не заботились.
Всего через час треск нового оружия и грохот бомб прекратились, и мы готовились уже вылезать, как люк открылся. Снаружи.
На лесенку шагнул сердитый солдат в неизвестной форме. Он произнёс несколько слов на незнакомом, щёлкающем языке, не встретил в наших лицах понимания и зло потянулся за оружием, бьющим небольшими молниями.

Как известно, самое сложное в детской войне — не убить врага, а доказать ему, что он умер. Но против некоторого оружия просто не попрёшь; только и остаётся, что мирно лежать и изображать мёртвого.
Мой талант — актёр. Я упал прежде, чем меня настигла молния, а солдат в неизвестной форме ничего не проверял и не повторял. Я лежал, и мне было интересно: догадается ли так поступить человек без таланта?

«Ты показываешь лучший путь? — нет»
«Ты показываешь правильный путь? — нет»
«Ты предсказываешь будущее? — да»
«Можно ли изменить будущее? — нет»

Тебе интересно, что было дальше, кто выжил? Мы с сестренкой да Терри, уж на что был мастер, сейчас то ли шляется где-то, то ли пьёт беспробудно, то ли действительно умер.
А мы основали новый «муравейник», лучше прежнего. И чертежи нашего электровундеркинда, нашей Танечки, в жизнь воплотили. Не такие они и сложные, не понимаю, как раньше никто не догадался.