Про сто записей я, конечно, пошутил.

 

Поговорить нам надо много о чем, но есть пара вещей, о которой ну совсем плохо получалось говорить.

Communication breakdown через слово, сплошное чтение неправильных мыслей между строк, потому что страшно произносить слова, страшно даже подумать честно там у себя внутри в голове. Страшно смахивать пыль с воспоминаний, потому что вот вроде нормально сейчас себя чувствуешь, вроде вот живем -- а потом все-таки случайно зацепишься мыслью за все невысказанное и полузабытое, да так и застреваешь там надолго.

 

Страшно вообще все на свете, поэтому и приходится прошибать стены, закусывать удила, тащить в горку что есть мочи, пока ты еще в сознании. Иначе бы пришлось сидеть и думать о себе, справляться со страхом, признавать ошибки. А если идешь вперед, то совсем не страшно. Ну то есть нервничаешь и чутка мандражит, но все-таки это скорее страх-перед-страхом, это мета-страх, это страх остановиться, и вот тогда-то станет по-настоящему страшно.

 

Вещей, о которых совсем плохо получалось говорить, у меня в жизни всего две, и сегодня мы вспоминаем 2014 год.

 

Я учился понимать, как мы фейлим главные жизненные задачи, как валим вину за ошибки на других, как встаем в позу обиженного и назло кондуктору идем пешком. Я учился понимать этот эффект самым действенным способом -- практикой.

 

...Медленная и печальная пятница, вечереет, офис медленно пустеет; я мертвыми глазами смотрю в монитор, я не в состоянии что-то делать, я не могу работать. Я читаю стихи, читаю рецензии на книги, хожу в парк курить и дописывать песню. Обрывки фраз и образов мелькают в голове, мелодии вплетаются одна в другую: я впускаю их приветливо и радушно, они поселяются вокруг -- висят на деревьях, на машинах, улетают вместе с тихим шелестом листьев.

 

Я хожу ритмично вокруг корпуса, высчитывая ударения, это самый правильный и самый древний способ -- наверное, нейробиологи назвали бы это Embodied Poetry. Во мне энтузиазм, восторженность и отчаяние, во мне тягостно плещется амбивалентный микс из чувств приближающейся осени, предчувствие упадка и восторг перед ним. Он перехлестывает через край, и я утопаю в чувствах, я тону в эмоциях -- я понимаю, что мне нужны другие люди очень срочно, вот прямо сейчас, мне нужно найти кого бы послушать, и кто бы послушал, а если совсем точно, мне срочно нужно найти тусовку поэтов.

 

В этот же вечер я пью один на крупном поэтическом мероприятии, вокруг сотни незнакомых людей, бармены улыбчивы, летающие вокруг тени приветливы, стихи несносны и заурядны. Я заливаюсь чем-то мерзким и скучаю, лица сменяют друг друга, я запоминаю их на минуту и снова забываю, и все разбились на небольшие группки, каждая за своим столом. Я думаю о том, чтобы улизнуть и прийти на какой-нибудь другой вечер. Пока на сцену не выходит Х.

 

Х разбивает стеклянную оградку моего сознания, я впускаю прохладный вечер внутрь, говорю ей мысленно спасибо и смотрю, смотрю, смотрю на нее. Х читает что-то нежное, потом что-что неожиданно резкое про каннибализм и охоту на людей. Ооо, такое я люблю. Это стихи импульсивные и терпкие, такое ты пишешь за час, а потом стыдно читать, это как ты случайно порезался, зализываешь рану языком, и вдруг понимаешь, что кровь твоя очень теплая, вкусная, соленая такая, и неплохо бы порезаться еще; а потом чувствуешь себя виноватым, и неловко делаешь вид, что такого не было. 

 

Теперь будто бы между нами есть связь, будто бы она это лично для меня прочитала, ах, какая сладкая иллюзия! Так неосторожно дотянулсь до моей души, да только не знает... Я очень внимательно наблюдаю за ней и записываю ее имя. Весь вечер мы разглядываем друг друга в курилке, она разговаривает со всеми подряд и вроде бы меня не замечает, я не разговариваю ни с кем.

 

It's only just a crush, it will go away

It's just like all the others, it will go away

Or maybe this is danger and you just don't know

You pray it all away but it continues to grow

 

На следующий день я нахожу ее паблик, а там объявление -- она читает в каком-то антикафе.

Ее личный поэтический вечер.

На ее личный поэтический вечер мне совсем не надо.

Мне туда совершенно не нужно.

Мне туда совсем не хочется.

Мне туда, вообще-то, даже нельзя.

 

Но никак не сидится на месте, я хожу кругами по квартире, я не выдерживаю и еду в город, хожу от бара к бару, от стойки к стойке. Я пью текилу, пью текилу еще, пью опять и опять, я пытаюсь найти какое-нибудь дело, чтобы НЕ идти на ее вечер, но какие у меня могут быть дела в субботу?

 

И вот вечереет, я прихожу в это несчастное кафе, а там абсолютно пусто, и я начинаю паниковать: она придет, а здесь никого, то есть вообще никого, никто не пришел на твой вечер, здесь только я сижу с таким лирическим лицом, что... Тогда я пью текилу снова, тогда я пытаюсь читать, но строчки прыгают перед глазами. Я сижу в кафе один, но вот нахожу гитару и начинаю играть. Не знаешь, что делать -- пой, пой и танцуй над базарной площадью, да, да, я помню...

 

Ко мне подсаживается какая-то девочка и просит сыграть одну песню, и мы играем и поем вместе. Она просит сыграть еще, и я играю какие-то песни -- свои ли, чужие ли? Я снова думаю о том, чтобы выпить.

 

И вот посреди одной из песен меня кто-то что-то спрашивает, я оборачиваюсь, а это Х, стоит прямо передо мной и говорит что-то, а это меня бьет электрическим током, а это меня душит волнами жар, а это меня уносит в космическую бездну. Она что-то спрашивает, но я не могу понять что, я что-то отвечаю, но не знаю что. Потом я узнаю, что рандомная девочка -- ее лучшая подруга, и вот мы только трое и пришли на ее личный поэтический вечер. И вот мы уже сидим в очень узком кругу за столиком, и она слишком близко, и я утопаю в неловкости и вине, и мне хочется убежать, будто бы это я виноват в том, что никто не пришел. И читаю в ее глазах "на мой личный вечер пришла только моя лучшая подруга и странный рандом", и мне неловко за то, что ей неловко за это. Может, если бы меня тут не было, они бы просто с подругой сделали вид, что никакого вечера и не планировалось... Она что-то читает, мы вдвоем хлопаем, она что-то читает, мы хлопаем, и я никак не нахожу себе места. Мне нужно на улицу.

 

На улице курят два молодых человека, я стреляю у них сигарету, и это оказывается мой первый черный джарум, который я буду курить годами, и по которому скучаю даже в долгих завязках. Я зову их присоединиться к вечеру, они отпираются, но я зову их настойчиво, буквально тащу их внутрь и в итоге уговариваю. И вот мы впятером, и вот наконец-то можно спокойно сидеть и разглядывать Х без ощущения, что она слишком близко; а потом я зазываю с улицы кого-то еще, а потом еще и еще, и наконец-то расслабляюсь, мы сидим в узком кругу, большинство незнакомые друг с другом, но теперь мы -- аудитория. У нее заканчиваются стихи, но обстановка такая приятная и магическая, что не хочется ее нарушать, тогда мы сами начинаем читать стихи по жребию. Это, оказывается, очень интересно, и все ждут, пока выпадет их очередь, чтобы читать, и большинство из нас читает свои стихи.

 

Недели через две мы вновь все собираемся в том же кафе, за тем же столом, и вновь читаем стихи по жребию, и я пою им какие-то свои песни, и лучше даже не вспоминать, какие. Мы собираемся регулярно на протяжении полугода, нас может всего человек десять или пятнадцать; меня захватывает волна новых и очень странных отношений, но я исправно хожу на встречи, читаю там свои стихи и несколько грущу, если Х не приходит.

 

Через полгода наш клуб разваливается, и больше на встречи никто не приходит, я по-прежнему утопаю в трясине отчаяния и пытаюсь писать об этом, но больше мне не хочется про это никому читать. Больше мне не хочется никому петь свои надломленные, безнадежные песни. Дороги наши, случайно сошедшиеся на короткий промежуток, расходятся, и вроде бы никто не заметил драматизма ситуации -- ни для кого этот клуб, в общем-то, ничего и не значил. Кроме меня.

 

Вечность спустя я уеду из Москвы, уеду из России, но где-то в затерянном безвременье я зову Х выпить со мной в Powerhouse, и рассказываю ей эту историю. Ты вообще знаешь, как и почему мы организовали поэтический клуб? Почему мы все собрались и начали читать стихи по жребию? Она, конечно, не знала. Я рассказал ей, и мы посмеялись вместе над моей историей. Выпили что-то легкое, пошатались по зимней Москве и разошлись как в море корабли.

 

P.S. Когда я приехал в Россию, я случайно встретил ее на Китай-Городе.

Я зову ее по имени, оборачиваюсь и смотрю ей вслед, на всякий случай зову еще, но она делает вид, что меня не заметила.