Этой записи около полугода. Я долго сомневался, публиковать ли ее.

Итак, за базар нам не "требуется" отвечать, а всего лишь приходится. И это, наверное, единственная причина, почему я все еще пишу здесь.

Я до хрипоты спорил со стариком Декартом. Он только и хватался за кафедру от ярости, да так, что аж костяшки пальцев белели. И когда мне удается из его же собственных аксиом доказать, что он не может существовать, старик на мгновение застывает, словно пораженный молнией, и исчезает.

Так и все мы, каждый из мизерных жителей муравейника, бессильны перед собственным мнением. Претендуя на недопустимое величие, приходится и мириться с недопустимой ответственностью.

Я погружен в страдание не потому, что это мне необходимо. Не потому, что это может причинить мне мазохистское удовлетворение. Вернее, не только поэтому.

Я погружен в страдание, потому что это непосредственно следует из моих собственных взглядов и суждений. Однажды не существовавшим зимним утром я, руководствуясь только законами темпоральной логики, доказал, что моя жизнь -- это страдание. И теперь я ничего не могу поделать, я всего лишь вынужден расплачиваться за свое доказательство.

В этом акте не было никакого самодовольства или самолюбования, он не был продиктован последствиями рефлексии и не являлся оной. Но теперь мы с несчастной героиней в одинаковом положении.

Только есть небольшая разница между нами: я не тот клиент, которого нужно спасать. Потому что наши с ней причины сидения в башне совершенно различны: она находится там, чтобы быть в заточении, а я -- вследствие этого.

Поэтому вечерами, перекидываясь с этой отважной женщиной в бисер, я продуваю ей одну партию за другой. Она берет у меня уроки искусства эндшпиля и следом разносит меня в пух и прах [она действительно хороший игрок].

И затем, степенно ведя станом, она снисходительно спрашивает:

-- Еще чаю?

Я не могу отказаться.