Зайдя как-то в музыкальный магазин, я наткнулся на диск Василия Жданкина «Б'ють пороги». Это же тот самый Жданкин, который на первом фестивале «Червона рута» в далеком 1989 г. в Черновцах получил Grand Prix и продемонстрировал широкой публике, что традиции настоящего кобзарского искусства бессмертны. Это тот самый Жданкин, который неожиданно для своего галичанского окружения приобщился к каноническому православию и запел по-русски.
В общем, имя это я знал давно, а вот песен его слышать как-то не приходилось. Впрочем, прослушав диск, я не только не разочаровался, но даже понял, что Украине есть чем гордиться. Потому не долго думая сел в автобус на Ровно— Кременец и через два часа уже был в гостях у славного кобзаря, который любезно согласился удовлетворить мое любопытство и ответить на несколько вопросов. Итак...
— Много времени утекло с тех пор, как после первого фестиваля «Червона рута» вас узнала вся Украина. Какие главные события произошли за этот период в вашей жизни и творчестве?
— После «Червоной руты» я объехал 22 страны и в конце концов сделал однозначный вывод, что нам там делать нечего. Нужно жить и работать здесь, для своих людей, своего народа. Потому что в большинстве стран наше народное искусство воспринимают, как в зоопарке экзотичного зверя. Я пришел к церкви и покинул шоу-бизнес. Это в корне изменило мое отношение к жизни, к людям, к тому, что я делаю. А еще я освоил профессию столяра. Не могу сказать, что в совершенстве, но умею что-то делать своими руками, и это доставляет немалую радость, до того неведомую. Кроме того, я научился немного работать на земле, что дало возможность другими глазами посмотреть на себя и свое творчество. Но самое главное — я сделал вывод о своем предназначении в этой жизни. Оно заключается в том, чтобы примирить два народа, которые на данный момент в ссоре, — русский и украинский.
— Учитывая современную ситуацию на Галичине, ваш выбор конфессии кажется несколько неожиданным. Как случилось, что вы пришли именно к канонической православной церкви?
— До и после «Червоной руты» я являлся апологетом секты Порфирия Иванова. Был в ней не последним человеком — отвечал за Западную Украину. Все изменилось после того, как я попал в Мюнхен и встретил там одного православного старца. Беседа с ним стала для меня определяющей. Интересно, что состоялось это обращение с помощью бутылки вина. Семь лет не употреблял спиртного, а у этого старца — ему тогда было 96 лет — на столе увидел бутылку. Я удивился и спросил: «Вы что, пьете?» А он: «А ты не пьешь?» — «Не пью». — «Ты же на концерты ездишь?» — «Езжу». — «Тебя люди принимают?» — «Да». — «Наливают тебе?» — «Да». — «И ты не пьешь?» — «Нет». Он посмотрел на меня внимательно и говорит: «То есть ты считаешь, что ты лучше их?» Я подумал: действительно так выходит, и говорю: «Дед, наливай!» Мы с ним выпили, и я не знаю, как это произошло, — очевидно, на меня подействовала его святость, — начал ему исповедоваться. Когда он меня еще с порога назвал по имени, я подумал, что его предупредили. Но когда начал рассказывать о своей жизни, вдруг поймал себя на том, что я уже молчу, а он рассказывает обо мне. И я понял, что его вера — это что-то намного более глубокое, чем мое тогдашнее состояние. Так я прошел к православию.
— Но на Галичине каноническое православие воспринимается не иначе, как враждебная церковь — «рука Москвы». Почему вы избрали именно «ворожу» церковь, а не «українську»?
— Свою задачу я вижу именно в том, чтобы донести людям, что это не враждебная церковь. Это ТВ, радио пытаются навязать такое представление о ней. Мне жаль, что нашу церковь переименовали в Украинскую (УПЦ) — она называлась Русская православная церковь и, по моему мнению, так и должна называться. Не российская, а именно Русская, чтобы фигурировало слово «Русь». Не зря Лаврентий Черниговский писал: дьявол больше всего борется за то, чтобы люди забыли это слово.
— Русь — это Украина?
— И Украина, и Новгород, и Псков, и Суздаль — это все Русь. Кстати, россиянам также нужно избавиться от многих стереотипов. Россия тоже больна. В России я рассказываю, что в 1939 г. советскую армию принимали здесь как освободителей, вышли на улицы с хлебом-солью, встречали как братьев. А что началось через пару месяцев, все мы знаем.
— Но большевистская власть — это нечто наднациональное...
— Да. Однако сейчас СМИ очень коварно разыгрывают эту карту — что это, мол, москали. С другой стороны, и россиянам нельзя открещиваться: якобы это советская власть, а мы ни при чем. Понимаю, что там была нерусская верхушка, но многое делалось и руками русских людей. Я еще раз повторяю: встречали с любовью, а ненависть появилась в результате определенных действий.
— Как к вашему выбору отнеслись коллеги и друзья из Львова, Тернополя? Не восприняли это как измену?
— Конечно, есть и такое. Но Бог миловал меня от политики. Когда я еще не был человеком церковным, не приближался к политике. И сейчас не собираюсь. Однако когда меня во Львовском университете спросили, почему мы должны поминать патриарха из другой страны, я ответил: Папа Римский тоже не в Здолбунове живет.
— С тех пор в ваш репертуар вошли и русскоязычные произведения?
— Это закономерно. В советские времена я принципиально пел украинские песни. Почему? Возможно, в молодости у меня было обостренное чувство справедливости. Меня даже из института выгоняли (Ровенский институт культуры, или, как его называли в шутку, высшая партийная школа с музыкальным уклоном) за то, что я разговаривал по-украински и исполнял украинские песни, которые тогда никто не пел. Но через некоторое время после того, как произошел тот, я бы сказал, переворот в умах (распад СССР. — Авт.), я увидел, что люди, которые раньше говорили исключительно по-русски, начали старательно делать вид, что никогда этот язык не знали.
И тогда я принципиально стал петь русские песни. А когда на так называемой Конференции украинской интеллигенции в Киеве в 1991 г. послушал речи, начинавшиеся словами «Слава Украине! Героям слава!» и так же заканчивавшиеся, и увидел репертуар, включавший шаровары, гопачок, вареники, то не выдержал и сказал, что попытка подменить общечеловеческие христианские ценности национальными заканчивается обыкновенным фашизмом. На этом я распрощался с «большой сценой», о чем совсем не жалею.
— После диска «Б'ють пороги» какие еще альбомы у вас вышли?
— «Ой зійшла зоря над Почаєвом», записанный Владимиром Барановым с живого концерта в Тернополе, и «Одкровення», записанный Александром Потемкиным в домашней студии Александра Смыка в Кременце. Диск «Одкровення» делался на заказ, потому он исключительно украиноязычный, а «Ой зійшла зоря...» — двуязычный. Это был рождественский концерт, на котором я исполнял песни, написанные в разные эпохи: от домонгольского периода до современности. А недавно записал диск вместе с младшей дочкой Анастасией. Она уже давно ездит со мной по концертам, и пока не начались голосовые мутации, я решил зафиксировать ее детский голос.
— Бандура и кобза — инструменты разные, но играющих на бандуре почему-то называют кобзарями...
— Думаю, инструмент здесь значения не имеет. Главное — суть самого творчества, для чего оно. Если просто воспроизведение этнографических образцов, то это и не кобзарство вовсе, а обыкновенное подражание. Кобзарство — это нечто живое, то, что отображает реальную жизнь... (подумав) Какое-то значение инструмент все же имеет. Например, моя кобза намного глубже по звучанию, чем гитара.
— Но у бандуры ведь совсем иная энергетика.
— Да. И когда мы слышим трио бандуристок, поющих академическими голосами, это наводит такую тоску... Для меня это та же попса. Нечто симметричное, прилизанное. Господь сотворил мир асимметричным, но он — совершенный. А это нечто искусственное. Считаю, что все эти трио бандуристок очень навредили нашему искусству, его восприятию.
— Своим творчеством вы стремитесь противостоять этому?
— Не противостоять, потому что этот поток сметает все на своем пути, а просто делать свое дело.
Справка «2000» Родился 1 мая 1958 г. в с. Гурмай Краснодарского края. Певец (баритон), кобзарь. Лауреат II Всесоюзного конкурса студенческой молодежи (Николаев, 1987 г.), фестиваля «Червона рута» (Черновцы, 1989 г.). В 1978—1980 гг. — руководитель вокального ансамбля Кременецкого дома культуры, в 1987 г. закончил Ровенский институт культуры. Работал артистом Ровенской и Киевской филармоний. Проживает в Кременце Тернопольской области.