Циан настороженно относился к людям. С детства набожная бабка старалась избегать с маленьким Циан скоплений народа, крестясь и бормоча что-то про грешников. Бабка умерла, и вот теперь 17-ти летний парень отправлялся к тёте по отцовской линии куда-то к черту на рога по реке Силии, на корабле, среди того скопления «грешников», которого смертельно боялась его почившая родственница. Денег было мало, каюту пришлось взять смежную – вместе с ним должны были ехать ещё трое. Парень с мрачной обреченностью представлял, вернее, совершенно не представлял, как он сможет провести столько времени в компании совершенно незнакомых людей.
Люди, явившиеся в каюту за две минуты до отправки лишь для того, чтобы бросить там вещи, Циан не заинтересовались. Он же успел рассмотреть их только примерно: оба с редко встречающимися цветами волос – ярко-красные с черным и серебристо-белые. Крашенные, конечно же, другое дело, что выглядело очень и очень естественно – это и удивляло. Циан и не думал приближаться к ним, равно как и к их вещам, в его планы входило семидневное лежание на койке с краткими экскурсами в уборную и столовую. Вскоре после отправки судна он забылся сном.
Проснувшись на следующее утро, он не обнаружил в каюте ни самих соседей, ни каких-либо явных следов их здесь пребывания. Долго вглядываться в окно не получилось – за толстым стеклом плескалась вода, вызывая тошноту и слабость. Морская болезнь, уныло подумал Циан, отвернулся от окна и задумчиво стал оглядывать комнату.
Когда в каюте ничего интересного не обнаружилось, а однообразное сидение порядком наскучило, вместе со скрипом двери внутрь просочился красноволосый попутчик. Карманы джинсов у него оттопыривались, он поспешил к рюкзаку. Циан мельком заметил пересыпаемые монеты. Странно, где он их взял-то на корабле? Выиграл, что ли?..
Красноволосый, заметив его взгляд, резко повернулся. На лице была лёгкая улыбка.
- Что, интересно?..
Парень фыркнул и отвернулся к окну. Странный сосед хихикнул и представился:
- Меня Рюук зовут. А тебя?
Неоднократный сирота помедлил с ответом, а потом всё же выдал неохотно, как последнюю тайну, которую ему доверила Родина:
- Циан.
Шуршание рюкзака-сумки возобновилось. Парень украдкой подглядывал за Рюуком. Тот вскоре закончил, поднялся и как-то внезапно оказался у его кровати. Оперся коленом, заглянул в окно. Циан невольно отшатнулся.
- Ты что, весь день здесь планируешь сидеть? – уронил он сверху. Сквозь толщу воды внезапно проникло солнце, и в ореоле света голова соседа по комнате осветилась алым. Циан поежился.
- Ну да. Не люблю, когда много людей.
- Где много? Так это по вечерам только, и только на главной палубе! Пойдём, я тебе такие места покажу – закачаешься!.. – Рюук ухватил его за руку и проворно потащил из комнаты.

К концу дня Циан действительно качался – его неоднократно провели сверху вниз, снизу вверх и так по всем закоулкам корабля. Морская болезнь поддалась «клин клином», посоветованному Рюуком, и теперь нервно курила где-то в стороне. Новый знакомый, казалось, мог беспрепятственно проникнуть куда угодно – от складских помещений до капитанской каюты. Он его даже покормил – совершенно халявно, как выразился сам, и по первому урчанию живота. По ловкости и скорости, с которой тот притаскивал ему «посмотреть» разные штуковины, Циан заключил, что Рюук – вор. Впрочем, к вечеру его это уже совершенно не заботило. Какая разница, в сущности?

Ночью в каюте опять никого не было. Циан долго пытался заснуть, пока, наконец, под утро это не вышло само собой. Тревожные сны ничего общего с его прошлой жизнью не имели. Такой каши в голове по пробуждении у него тоже раньше не было никогда.
Потом красноволосый вор объявился снова – потрепанный, довольный, ухмыляющийся – и снова потащил его наверх. День прошёл как в тумане. Циан, кажется, рассказывал ему чуть ли не всю свою незатейливую жизнь, Рюук же кивал, спрашивал, но ясно было, что мысли его где-то далеко. Циан изводился, смутно ощущал, что неинтересен рыжему, был неубедителен, смешон и терялся. О собеседнике он узнал лишь только, что тот, среброволосый – его брат, и что они едут во Внутренний Город. Это было раньше, чем сходил Циан, и такие же смутные, как и все его мысли сейчас, терзали парня разочарования.

Ещё через два дня Циан впервые столкнулся со страшим братом Рюука. Когда он сидел, свесив ноги с борта корабля, и держась на всякий случай за перила, он подошёл и встал рядом. Циан сначала смотрел на его тень в волнах, потом, искоса, на него самого. Через пять минут тщательно сдерживаемый смех тихо раздался откуда-то сверху. Смеялся он совершенно не так, как Рюук – тихо, даже сдавленно.
- Да подними ты, наконец, голову. Шею свернёшь…
Циан покраснел до корней волос. Некоторое время прошло в молчании. Они странные люди, думал Циан. Младший – вор, а чем грешен старший?..
- Что, нравится мой брат, Циан?
И откуда только он знает его имя?..
Нравится?..
Беловолосый ушёл, а Циан так и остался сидеть, огорошенный.

Из Рюука вышла бы замечательная девушка – смешливая, охочая до проделок и приключений. Циан бы обязательно в такую влюбился и, возможно, даже предложил бы руку, сердце и всего себя с потрохами. Он иногда думал, какого это – целовать такую девушку. Правда, он никогда никого не целовал, и никогда не влюблялся – только читал чужие, насквозь фальшивые книги. Должно быть, это как глоток дорогого напитка, или как легкое касание ветра до губ…
Но Рюук не был девушкой, эдакой прекрасной барышней – он был парнем, сумбурным, спонтанным, обожающим стебать всех и вся – а вовсе не охочим до проделок. Его проделки отдавали членовредительством, и когда Циан сказал ему, что это, вообще-то, плохо – он хохотал так долго, что Кримхилд начал всерьёз беспокоиться за его психическое здоровье. Отсмеявшись, Рюук подвинулся к нему и доверительным шёпотом сообщил, что это плохо, лишь когда жертвой становишься ты. Во всех остальных случаях это развлечение, не более.
У красноволосого оказались не-женские суждения, не-женские поступки, и поцелуй с ним вовсе не напоминал ни одно из знакомых Циану сравнений. Губы оказались обветренными, язык шершавым, да и с отсутствием опыта у Циана это вообще вряд ли можно было назвать поцелуем… просто странный жар разбежался по телу – ему понравилось.
Исчез рыжий так же внезапно, как приблизился к его губам минуту назад.

Вечером того же дня Циан возвращался в каюту, переборов себя, все свои сомнения и мысли. «Это плохо» - убеждал его внутренний голос. «Вовсе нет», - с ехидцей отзывался второй голос в его голове, до боли напоминающий красноволосого вора, - «Это развлечение, не более». Развлечение? Пожалуй. Когда интересно, ново и ты хочешь ещё? Пожалуй, да. Почему бы и нет.
Его заставил замереть у двери каюты резкий удар тела о стену, протяжный стон и…
Что там происходит?..
Циан присел у замочной скважины.

Рюук был впечатан в стену, склонившийся над ним Лий грубо держал его за плечи. Братья целовались так ожесточенно, что, казалось, их задачей было выгрызть друг другу языки. Пальцы Рюука почти сцарапывали со старшего одежду. Что делал его брат, Циан видеть не мог, но колени Рюука то и дело подгибались, он сильнее вцеплялся в Лия и стонал ему в рот. Делалось это явно не в первый раз, в воздух выплескивалось совместное наслаждение, тугое, будто влажная ткань. Циан никогда не видел... Его завораживала и отталкивала эта картина – одновременно. Эти двое были родными братьями ,как они могли, как… Это было противоестественно, мерзко, отвратительно…
…возбуждающе.
Они вцеплялись друг в друга, сверху оказывался то один, то второй, красно-белое сливалось в один бешеный вихрь… Они составляли единое целое, со всеми дополнениями – друг к другу, и без каких-либо преград-предрассудков – между собой. Между собой – между ними не оставалось пространства для чего-то, чем не являлись они.
Циан осознал тщетность своих чаяний, со всхлипом спуская себе же в штаны. В каюту в тот день он так и не посмел, до рассвета прослонявшись по кораблю.

Из состояния оцепенения его вывели крики. Кричали люди. Кричали и замолкали, словно кто-то рвал им горло, лишая возможности орать от ужаса…
Циан стоял на верхней палубе. Ничего не понимающие люди метались по средней, главной, кто-то требовал взять оружие и спуститься вниз, но с этим не спешили. Крики внизу делались всё отчаянней и тише, приближаясь к лестнице на среднюю палубу. Матросы с оружием в руках стояли кольцом, готовясь встретить шквальным огнем всё, что попытается выйти оттуда.
Когда Циан, перегнувшись через перила, разглядел на нижней палубе женскую голову с окровавленными волосами и замершим в крике ртом… оторванную от тела голову…
Матросы судна не были солдатами, стрелять умели постольку-поскольку. Ни оружие, ни отчаянные вопли не спасали их от того, что играючи уворачивалось от пуль, отшвыривало пистолеты – зачастую смахивая их вместе с кистями оборонявшихся в воду – и отрывало одному за другим головы. Они с отвратительным стуком падали на пол. Циан оторопело смотрел, как, ступая прямо по залитым кровью ступеням, на палубу поднимается Рюук. Он зло улыбался и пинком отправлял головы, словно мячи, за борт.
В горле у парня пересохло. Вор и убийца. Боже, боже, боже…
- Голыми руками! На куски! Пш, хлюп, шмяк – фонтаны крови, дождь из оторванных конечностей!.. Браво, браво! – хохотал рыжий, видя, как тщетно пытаются запереться в капитанской рубке выжившие члены экипажа. Как осколки стекла окрашиваются алым, как повисает на приборах что-то бурое, пульсирующее…
- Кишки-и-и! – полный восторга вопль, и Циана передергивает. Девушка из Рюука вышла бы… разве что дочь мясника, Ганибала-лектора и тому подобных персонажей. Извращенцы. Оба. Как, как он мог ещё вчера думать об одном из них в романтическом ключе…
Старший, Лий, буквально в метре от него пробивает дыру в теле капитана несчастного судна, превращая сердце в размякший кусок мяса с сосудами. Поднимает голову, ловит взгляд Циана и делает издевательский жест рукой; на Циана летят капли теплой крови. Наверняка этот жест означал, что он перекладывает вину за убийство этого человека – на него.
Циана скручивает от тошноты, где-то в стороне смеется Рюук. Кримхилд стоит на корточках и с тоской ждёт, пока распоротое горло не станет его концом. Он ждёт с обреченностью приговоренного к смерти.Она хотя бы будет быстрой, утешает себя парень, она хотя бы…
Когда он поднимает голову, на палубе нет никого, кроме него и двух десятков трупов.