я иду по улице, стараясь не обращать внимание на зависшие в воздухе едкие выбросы масложирокомбината. они въедаются в нос. эта вонь теперь здесь стоит почти всегда. но еще больше меня раздражает силуэт, мелькающий в конце улицы и постепенно приближающийся ко мне.

когда я иду на работу я обязательно натыкаюсь на сидящую на асфальте беженку из, скажем, Афганистана, с коробочкой для денег у ног. она беззастенчиво кормит грудью своего вроде бы как спящего младенца. она смотрит на тебя глазами, просящими сочувствия.
какая гадость.
знаете, возможно, я бы даже подошел к ней, погладил ее ребенка по голове, сказал что-то, походящее к случаю и дал ей сложенную пополам сторублевую купюру. на один день. я бы сделал это, если бы не видел, как она, немного раньше поит этого младенца водой и бутылки, на дне которой плавают зернышки мака. клянусь вам, я бы сделал это, если бы не знал, что на углу вот той, и еще этой, и еще той улицы не сидит точно такая же женщина с ребенком на руках, с табличкой про беженцев из Афганистана, которые перестали приезжать в страну еще до распада Союза. если бы я не видел, как их по вечерам подбирает вместительный джип дорогой модели с каким-то вычурным цыганом за рулем.
нет, не подумайте, я не против такого заработка. тоже деньги. которые не пахнут.

силуэт, мелькнувший в конце улицы, постепенно приближается ко мне. я стараюсь расслабиться, почувствовать движение энергии в своем теле.
мои пальцы рук становятся теплее.
- женщина, дайте немного денежек!
тепло поднимается выше, к плечу.
- мужчина, что вы прохóдите мимо!
я чувствую, как тепло разливается по моей грудной клетке.
- молодой человек!
тепло уходит в живот.
- молодой человек!
тепло опускается к коленям.
я чувствую, что это дерьмо в лохмотьях схватило меня за руку.
- молодой человек, подайте на хлеб больной женщине!
…которая семь дней в неделю без обеда и выходных бегает по этой улице, нападая на прохожих с требованием скинуться ей на жратву.

она протягивает мне руку.

я плюю в нее.