Я заглядывала в дверные скважины человеческих глаз, пытаясь разглядеть в них свои пророчества. В глазах людей я видела бесконечные узоры человеческих мыслей, цепляющихся друг за друга. Только у нее одной я увидела бахрому чувств. Изъеденные насекомыми края приятно пахнут корицей, словно алчные звери кормятся именно этим снадобьем. А она будто натерла остатки свих крыльев для них специально. Сама поставила себе крест и на нем сама себя распяла. Раскаленными гвоздями оставляла себе шрамы, причитая: «Что бы помнить. Что бы помнить. Только что бы помнить!»
Я подходила к ее кресту с букетом фиалок в руках. Ласкала ее распятое тело. Оборачивалась бабочкой, чтобы долетать до ее ресниц и целовать их.
Мудрость боли усмехалась мне с креста. Молчаливо ухмылялась: «Тебе не понять..»
Вторая встреча была улыбкой: «Ты напоила меня».
Все еще слепая я прикасалась к ее шрамам, нежно прощупывала под ними гной. «Тебе не понять». На этот шепот в голове, я отвечала: «Будь счастлива». Слепая. Слепая. Водила пальцами по телу, впервые очерчивала его линии. Зарывалась головой в ее ноги, просила о мудрости. Платить ли мне за знание своими пальцами?
Я просила: «Хоть что-нибудь возьми у меня». Я разливалась перед ней водой, обмывая ее тело. Она отказывалась меня пить, хотя и стонала от жажды.
В сумерках глаза становились совсем волчьими. Мы вместе оборачивались зверем и убегали. Нашим паролем было молчание и сброшенная одежда. Она так и не узнала что когда становиться хищником она сходит с креста.
Я заметила, что ее мысли пахнут ванилью, а когда она улыбается своим незатравленным звериным оскалом, то ее уши смешно встают торчком, а усы, каждый ус, ощупывают пространство вокруг.
Через ее глаза я заходила в тысячи дверей и проживала миллионы жизней. Иногда, она медленно подводила меня к этим дверям, подталкивала теплым серым боком. Она открывала их особенным рыком или воем, провожала меня через свои сады. Всегда разные, всегда волшебные, всегда ее. Она любила смеяться над выражанием моих фиалковых глаз. «Спасайся, за некоторыми дверями нет выхода», шептала она мне.
Я никогда не умела плакать так, как плачут люди. Из глаз капали синие лисьи слезы. От каждой упавшей слезы умирала одна фиалка. Сколачивая тяжелые доски в крест я мечтала как равная заглянуть в ее глаза. Обезображенным красным ртом я держалась за доску не давая своему телу упасть на землю, пытаясь не сорваться со своего креста. Я вырвала острую щепку, которая могла бы раздробить даже бедренную кость. Произнеся про себя молитву «…и нет больше сил. Аминь.» Я проткнула свою ладонь. Красивая кровь. И теперь ее глаза напротив моих. Мы стали и палачами и жертвами. Я сделала это из-за нее и для нее. На земле смешивалась наша кровь из нее росли ее любимые гвоздики. Иногда я видела как у нее прорезаются клыки, когда к ней приходила ее любовница луна. Они вместе уходили гулять за своими тенями.
Моя рыжая шерстка и по лисьи хитрая мордочка теперь греется на солнышке и я так люблю слушать ее вой доносящийся из-за гор по ночам.