Когда я говорю, что ненавижу музыку, меня чаще всего не понимают. Что, впрочем, вполне естественно, ведь, как правило, я не поясняю причин. И какой смысл их пояснять людям, которые по неизвестным причинам не выносят отсутствия привычных звуков – уж не знаю, страшно им становится, что ли, но почему-то очень многие при малейшей возможности так и рвутся включать всякие музыкальные центры, магнитолы, да хоть бы радио…

Хотя нет, чуть ведь не наврала. На самом деле все гораздо хуже – я не объясняю причин, потому что некоторым образом опасаюсь ответной реакции. Дело в том, что я так называемую музыку…вижу.

Не вру ни грамма, натурально – вижу. Вроде бы глазами, хотя не уверена. Причем видится мне не абы что, а красный фонарь. И даже не столько фонарь, сколько красная лампа без абажура, обычная такая лампа. Она горит ровным, но раздражающе красным светом. И неважно – «Шансон» заиграл или классика: чуть звук, как вот оно – светит прямо в переносицу. Ну и какая тут, блин, меломания?! Причем так было не всегда – я ж даже музыкальную школу умудрилась закончить каким-то чудом.

Впрочем, бывают варианты. Например, когда играет Колтрейн или Сан Ра, к лампе добавляется зеленая стена (какого-то подвального типа), и он начинает мигать, причем не с равным промежутком. Когда Филип Боа – лампочек становится несколько, они расположены в ряд и мигают в такт аккордам. Разом – кааак грянут! Когда играет северный фолк – показывают волны чего-то сине-зеленого (более того, если долго показывают, я могу впасть в транс и начать раскачиваться из стороны в сторону). Когда негритянский фолк – начинаю засыпать не хуже, чем от аминазина, и притом сразу, даже без видеоряда. Кое-что обходится и без фонарей и ламп – например, почти весь Джон Зорн, София Губайдуллина, один альбом «Атараксии» целиком, и седьмая симфония Прокофьева. И все. Ах да, еще чуть не забыла так называемый русский рок – там музыки не слышу вообще, а слышу речитатив, за что он мне и люб, точнее, переносится безболезненней. А все остальное – получай красный фонарь. Естественно, я бегу любых звукоисточающих устройств, а равно общества людей, не способных обойтись без посторонних звуков. Пребывание в какой-либо едальне, которые обычно, как сговорясь, вечно что-нибудь да включат, или еще, чего доброго, оркестр какой позовут, дается титаническим усилием воли.

Вот так и живу. Вот еще, глядишь, начну слышать картины, так вдруг хоть почувствую, что значит «мелодично».