Совершенно разбитый, Максим не хотел делать НИ-ЧЕ-ГО. В комнате, казалось, застыла каждая пылинка. Тишина давила на уши. Только мягкий гул работающего компьютера, слышимый разве что в такой вот тишине, придавал всему этому хоть какую-то никакую живость. Он лежал пластом на кровати, неподвижный, словно его сбросили откуда-то сверху, и через покрывало обнимал рукой подушку. «Чёрт возьми, мне ведь столько нужно сделать!..». Он медленно, глубоко вдыхал, представляя, сколько пыли, верно, сейчас попадает в его лёгкие, потому что он снова не убирался в комнате больше недели. Пылинки невесомо кружились и падали вниз, отражаясь на свету, это напоминало мягкий снегопад тёплым осенним вечером. «Брр, ну всё, возьми себя в руки!» - молча велел себе Максим и, сбросив ногу с кровати, встал. Потягиваясь, сцепив руки сзади за головой, он подошёл к окну и его глазам открылся восхитительный вид. За домом стояли голые деревья, «лужок» для выгула собак был покрыт серой, грязной коркой отмирающего снега, кое-где он подтаял насквозь, обнажив местами жёлтую, засохшую траву, на месте которой совсем скоро начнёт цвести новая, но не сейчас, не сегодня. За этой травой была «одноместная» дорога, и сразу за ней – заваленные тем же самым оледенелым старым снегом, а сверху покрытые новым, недавно выпавшим, облезшие гаражи, а там дальше, за ними, стояли торцом в ряд такие же облезшие старые дома, вроде как частные, в которых, на деле, жили по несколько семей. Слева от гаражей - знакомый двор, в котором тоже ещё лежит белый снег, и как всегда много машин, а прямо напротив его окна – тот самый одинокий фонарь, с которым ему хотелось вести беседы тёплыми летними ночами, когда Максим думал, что он совсем один.
Скептик, человек приземлённый, решительно не понял бы, на что здесь можно любоваться. Но, несмотря на кажущуюся убогость этой типичной картины спального района большого города, во всём этом было нечто прекрасное, потому что всё это окружала Природа. Вдали небо было затянуто, но вместе с тем откуда-то сверху слева светило яркое Солнце, придавая жизнерадостности всему, включая ярко освещённую комнату Максима. Он невольно улыбнулся. Он умел чувствовать эту радость, эту жизнь, которая царит вокруг. Да ещё и пахнуло свежестью из окна, эхх… Послышалось пение одинокой птички.
Он решил не включать плеер, чтобы сделать зарядку – так не хотелось ему спугнуть эту эйфорию, которую он ощущал, слушая тишину. Вместо этого он направился прямиком в ванную.
Уже два часа как он был «на ногах», но он по-прежнему ни за что не взялся и даже ещё не завтракал, хотя в пору было бы уже обедать. Привычным движением открывая воду, Максим задумчиво-бездумно глядел на своё лицо в зеркало. Тёмные волосы его уже обросли густой шапкой, на подбородке пробивалась еле заметная растительность, и точно так же намекали на своё будущее присутствие пока ещё «ненастоящие» жалкие усы, которые он периодически подбривал, потому что выглядели они вполне себе убого. Он засучил рукава тёплой кофты и окатил лицо ледяной водой. Хорошо… Вытер лицо и ещё раз посмотрел на себя. «Блин, а ведь я отлично сегодня выгляжу!» - подумал Максим и улыбнулся своему отражению.
В прихожей раздался звонок домофона. Родители вернулись с прогулки. С одной стороны, он не очень любил, когда вот так вот внезапно обрывается его уединённый покой, с другой же стороны присутствие родителей дома всегда наполняет его жизнью, что особо хорошо, когда Максим вялый или сонный, да и сам факт их появления как бы напоминает «Время идёт, пора заниматься делами!». Раньше при мысли об этом ему стало бы до тошноты неприятно. Но теперь он учился брать себя в руки в любом состоянии, чтобы делать то, что нужно делать, безжалостно, мгновенно отбрасывать ненужное нытьё и мысли о том, как же это мерзко – недоспать или переспать и потом весь день чувствовать себя варёным яйцом, и не тратить время попусту на аморфное бесполезное просиживание в Интернете часами, пролетающими так незаметно и так безвозвратно, драгоценными часами его жизни…
- Максим, ты уроки делаешь?
- Ну щас я поем и дальше пойду шпарить.
И он не обманывал, теперь нет. Потому что теперь он понимал, что единственный способ сделать что-либо – это просто-напросто брать и делать.