Вечереет. Солнце косо освещает сосны и мелькающий на просеках молодой березняк. Грязноватая буханка везет нас по ухабистой дороге. Мы – это я, Н., два егеря и еще один охотник из Москвы – Герман. На этот раз мы в Тверской области – в одном из карельских ее районов, а охотиться едем на кабана. Раньше я участвовал только в облавных охотах – это когда охотники делятся на две группы – номера (те, кто стоит на месте цепью с расстоянием метров двести-триста друг от друга) и загонщики (те, кто идет навстречу номерам и выгоняет на них зверя). В этот раз мы будем охотиться с вышек.
Суть этой охоты проста – в лесу строится сооружение, по типу избушки на курьих ножках, а перед ним кладется приманка (зерна кукурузы, соль) или сеется небольшой участок овса. С вечера охотник садится в будку, в сумерках выходит кабан, полакомиться дармовым зерном, и приговаривается за это к высшей мере наказания – экстерминации. Если, конечно, охотник не проспит и не промажет. Вечером, в оговоренный срок, подъезжает егерь и снимает охотника с вышки. Если ему повезло, то забирает заодно и мясо.
В основном на вышках охотятся богатые дяденьки, которым лень бегать в лесу по шею в снегу за кабаном, или мерзнуть на номере, и стоит это развлечение чуть менее чем дофига денег. Но мне свезло, нашелся знакомый охотовед, который пригласил меня и Н. ощутить вкус богатой жизни. Приехали мы только ночью и почти сразу легли спать. Ночевали мы в этот раз не в палатке, как обычно, а в так называемом охотничьем домике – скромным сооружением из оцилиндрованых бревен в четыре этажа высотой с несколькими номерами (по типу гостиницы), горячим душем и кухней со столовой.
С утра мы решили сходить на утку. Поднялись мы относительно поздно, около восьми утра, и сразу пошли вдоль реки. Солнце уже стояло над горизонтом, высвечивая малиновую дорожку над рекой. Свет его был еще мягкий, летний, но холодный терпкий воздух напоминал о неумолимом приближении осени.
Я шел вдоль берега по густой траве. Она доставала мне до пояса, я даже слегка промок. Густые заросли осоки и кудрявый, чуть белесый, подмаренник были густо покрыты капельками росы, которые, отсвечивая в лучах солнца, заставляли пойму реки искриться так, как будто она была усыпана изумрудами.
Я дошел до довольно резкого изгиба реки, и, когда я повернул за него, то мне открылся вид, от которого в груди разлилось теплое чувство чего-то родного. Высокие, мачтовые сосны внезапно обрывались крутым песчаным откосом к реке. Вода в этом месте была настолько прозрачной, что было хорошо видно каменистое дно. Сам бор тоже не стелился равниной, а взбирался по пологому холму, из которого было видно несколько крупных валунов из красного гранита. Наверное, потому то и остались именно в лесах Верхневолжья карелы, согнанные шведами и Шуйским с насиженных мест, что природа этого края напомнила о родных местах.
Пройдя вниз километров шесть и не встретив ни одной утки, мы решили возвращаться на базу. Пройти в этот раз решили через лес. Там мы обнаружили изобилие маслят, а когда переходили ручеек, увидели отпечатавшиеся на влажном песке следы лисицы, ходившей на водопой.
В семь вечера за нами приехал егерь, и мы поехали на вышку. Карабин был только у Германа, у нас с Н. – ружья, поэтому его посадили на вышку на краю поля., а нас – на небольших лесных полянах. Мы сели вдвоем с егерем – Витей. Когда я вешал куртку, то совершил забавное открытие – смахнув на пол тряпку, я увидел под ней горку кукурузных зерен, которые, несомненно, были из кормушки. Мы с Витей решили, что их натащили сюда мыши, готовясь к зиме. Я уважил упорство этих грызунов – натащить такую гору метров двадцать с поля, да потом еще и пять метров вверх.
Ожидание не тяготило меня. Сначала Витя рассказывал о повадках кабанов; и другого лесного зверья (он оказался не только опытным егерем, но и человеком искренне любящим лес). Когда он умолк, то я стал думать – о многих вещах, в том числе и не связанных с охотой. Мысли мои прервало тихое фырканье и треск сучков, доносящийся из леса. Я сразу насторожился и стал внимательно вглядываться в сумерки. Наконец, на краю поляны, я заметил черный силуэт кабана. Он долго фыркал, нюхал воздух, и, наконец, не спеша двинулся в сторону кормушки. Я напрягся и крепче сжал цевье. Кабан верно подходил под мой выстрел. Внезапно, когда до вышки оставалось метров сто двадцать, ему что-то, не понравилось, и он остановился. Затем развернулся и резко побежал в сторону леса.
Мы сидели и ждали еще часа два, замерев – Витя - прислушиваясь, а я – приложив щеку к ружью, направленному на кормушку. Мы уже совсем отчаялись, как вдруг раздался стук в дверь, от которого затряслась вся будка. «Медведь», пронеслось у меня в голове, и я непроизвольно наставил ружье на дверь. Я уже представлял триумфальную картину торжественного снятия шкуры с косолапого, когда дверь распахнулась, и за ней предстал не медведь, егерь Гена – он пришел снимать с вышки.
Обратно мы ехали не триумфально – в той же буханке и без добычи. К москвичу кабан не вышел, а Н. – промахнулся, о чем, впрочем не особо сожалел. Герман предложил нам глотнуть Rйmy Martin 1954 года, и мы с удовольствием приняли это предложение.
Мы видели зверя, поэтому охота состоялась.