[300x204]
Роман Кофман: «Я дирижером стал случайно»


«Чтобы понять меня, представьте, что вы – дирижер, и в вашем оркестре, «под вашу палочку» играет, ну, скажем Шуман. Или Стравинский. Или Брамс… А если вы не музыкант, а, допустим, военный – вообразите: вы командуете полком, а четвертый слева в третьем ряду – Суворов!» – Р. Кофман об эпизоде, когда в его оркестре партию фортепиано исполнял Шнитке. Отрывок из «Книги Небытия».

Вот так себя чувствовала и я, когда брала интервью у самого Романа Исааковича Кофмана – дирижера Киевского камерного оркестра, скрипача, композитора, режиссера, профессора Национальной музыкальной академии им. П.И. Чайковского. Более точно выразить эмоции невозможно.

Что такое исполнение мечты «сверх нормы»? Это когда ты просишь у Деда Мороза плюшевого кота, а находишь под елкой в корзиночке совершенно очаровательного котенка с ярко-голубым бантом на шее. Это когда мечтаешь увидеть «Мону Лизу», а в результате проводишь в Париже лучшие деньки своей юности. Это когда случайно идешь зимой на концерт классической музыки, навсегда попадаешь под очарование дирижера, а через полтора года, попивая ароматный кофе у него на даче, задаешь главный вопрос:

- Как Вы, человек не из музыкальной семьи, закончивший консерваторию по классу скрипки, стали дирижером? – И понимаешь главное: это не снится.

- Я дирижером стал случайно, – начинает прославленный маэстро, – мне уже было 30 лет, то есть, я никогда не думал, не грезил, не мечтал, как мои студенты стоять во фраке спиной к публике… размахивать руками… Это такая история… – задумчиво протягивает Роман Исаакович, – Я был неплохим скрипачом…- довольно скромно. Затем, немного подумав, добавляет: – даже, хорошим. Этот оркестр, которым я сейчас руковожу, был организован в 1963 году… и я был первой скрипкой в этом оркестре. У нас искрило в отношениях между оркестром и дирижером. Он был хороший музыкант, неплохой человек, но… бывало, нас обижал. Бывает… бывает… И после трех лет работы я решил уйти – хотя очень любил эту работу, ведь это был первый и единственный в то время камерный оркестр в Украине и мы были счастливы, мы стали артистами, играли замечательную музыку. Все было бы славно, если бы не то, о чем я сказал выше. Поскольку я был концертмейстером оркестра, то все эти искры замыкались на мне. Мне было трудно, и я решил: «всё». Ухожу. Написал заявление. По закону я должен был отработать две недели. В эти две недели у нас была гастрольная поездка… Черкассы, Умань и такой закрытой городок Ватутино… И вечером мне позвонили, не в номер – телефонов в номерах не было, а бабушка дежурная спросила: «Кто тут Кофман? Вас к телефону». Звонивший отрекомендовался директором оркестра Ансамбля танца Вирского1. И предложил мне место концертмейстера в их оркестре. Я постарался вежливо отказаться: разница в жанре, репертуаре и т.д., на что последовало второе предложение, заключающееся в следующем…

…И тут, на самом интересном моменте диктофонная запись обрывается. Вместо малины приходиться жевать колючки, не портящие настроение, поскольку память не подводит меня. Воспринялся подобный казус с беззлобной иронией. Это в стиле моей жизни. Даже камень, пролежавший сотни лет на вершине горы, свалится с неё лишь тогда, когда я буду проходить мимо, так что своенравный характер диктофона – это так же естественно, как снегопад в декабре. Итак, продолжаю своими словами. Предложение заключалось в том, чтобы стать вторым дирижером ансамбля на время гастролей в США. Дело в том, что американцы пригласили ансамбль без оркестра, дабы дать возможность своим музыкантам заработать, что, согласитесь, резонно. Особенно, при американском патриотизме. Таким образом, нашим танцорам должны были аккомпанировать американские оркестры – в каждом городе новый. И функции второго дирижера заключались в том, чтобы ездить впереди ансамбля и готовить местные оркестры к прибытию труппы.

От предложения номер два Роман Исаакович отказался, так как никогда в жизни не пробовал дирижировать, первое принял и занял место концертмейстера в оркестре ансамбля… Так история могла бы, не начавшись, закончиться. Мы бы знали первую скрипку Кофмана, но никак не прекрасного дирижера Кофмана, если бы Роман Исаакович – человек довольно спокойный и мирный – не решился на отчаянный поступок. Наблюдая за прослушиваниями дирижеров, которые жаждали получить заветное место и отправиться в Америку (это был 1966 год и в Штаты ездили лишь дипломаты), он поддался на уговоры своего товарища, взял партитуру, потренировался перед зеркалом… и был выбран Вирским среди прочих кандидатов – профессиональных дирижеров. Вот уж точно, главное – не побояться рискнуть и дернуть птицу счастья за хвост, когда она пролетает над головой. Везёт лишь тем, кто не страшится жизни. Неуверенно топчущийся в углу навсегда обречен ужинать мечтами, а завтракать их осколками. В жизни нужно уметь играть, не бояться делать резкие повороты в сторону, когда указатель четко гласит «только прямо».

Роман Исаакович не побоялся в тридцать лет поехать не по указателю. И в награду, дирижерский дебют состоялся 11 ноября 1966 года в Монреале. В результате, ещё не поступив учиться «на дирижера» будущий маэстро продирижировал 22 американскими и канадскими оркестрами. Скажите мне после этого, что судьба не любит, когда с ней начинают спорить?!

Затем было поступление в консерваторию (после такой-то предучебной практики!), 12 лет работы в ансамбле, гастроли в Испании, Франции, Португалии, Бельгии, снова США, приглашение преподавать в киевской консерватории2 и возвращение в 1990 году в качестве дирижера в некогда родной Киевский камерный, который Роман Кофман с того времени не оставлял даже на период работы в Бонне… Такая вот случайность. Впрочем, случайность ли? Скорее, справедливая закономерность.

- Роман Исаакович, а какой у Вас самый запомнившийся сезон? – Таинственным образом запись возобновилась на этом вопросе.

- Запомнившийся сезон… – дирижер на несколько мгновений задумался. Наверное, в эти тридцать-сорок секунд молчания поместились многие отыгранные сезоны, промелькнули десятки концертов, прозвучали симфонические циклы Моцарта, Бетховена, Шуберта. – Скорее всего, последний.

- Этот, который был?

- Да, закончившийся. Нет, да и прошлый, где мы отыграли все симфонии Моцарта. Это, конечно, рекорд. Были дирижеры, которые сыграли все симфонии Моцарта и даже записали их, но не в один сезон с одним и тем же оркестром в одном и том же зале

И почему подобные вещи проходят мимо тех, кто должен фиксировать рекорды, а ерунда, вроде 120 гамбургеров за минуту обязательно попадает в книгу рекордов Гинесса? Вот они – наши приоритеты: количество поглощенной еды да длина чьих-то ногтей.

Пока Роман Исаакович говорил, я без труда вспоминала об одном из концертов из сего замечательного цикла. Неожиданная перестановка 40-вой симфонии с конца апреля на февраль. Балкон. Стояние на цыпочках… Дрожь в кончиках пальцев… Кровь в висках… и… она… та самая, которую Моцарт никогда не услышал. Такая живая… такая материальная… Цветочная…. разноцветная, переливающаяся, смеющаяся… Тяжелая люстра. Люди. Кусочек сцены. Контрабас. Виолончели. Роман Кофман. Дерзкая мечта взять интервью. С того вечера я знаю, каково счастье на вкус. В тот вечер зима отступила, как в сказке «12 месяцев», и я шла по летней поляне, и вокруг шумело цветочное море. С тех пор я посещала большинство концертов Романа Кофмана и верила в чудеса.

- А вот на фестиваль Вы ходили? – полюбопытствовал маэстро, подразумевая недавно прошедший в Киеве его первый именной фестиваль.

- Конечно. Со своим другом из Франции, который также является Вашим большим поклонником. Он специально приехал ради фестиваля.

- Да Вы что? – Это был вопрос без иронии. С искренним изумлением. Надо же, этот человек не разучился удивляться поразительно простым вещам. Простым и естественным для меня, понимающей, что заставило человека сесть в самолет, дабы один вечер послушать музыку, создаваемую под чутким руководством Кофмана. Да уж, величие Романа Исааковича в его простоте, а его простота – в величии.

- Расскажите, как вообще появилась идея этого фестиваля?

Поскольку мой диктофон снова сделал свое гадкое дело, я опять посмею взять на себя роль пересказчика. Оказывается, идея основания своего фестиваля в голове Романа Исааковича родилась ещё в Бонне, где он в течение 5 лет был художественным руководителем Боннского Симфонического Оркестра им. Бетховена и Боннской оперы. И был даже шанс воплотить её в жизнь – уже нашелся городок, в котором фестиваль должен был проходить; сложился примерный список артистов; были компании, готовые вложить деньги, «но»… Любую идиллию портит сие «но», здесь тоже не случилось исключения. Грянул мировой кризис. Идею пришлось положить на полочку до лучших времен, которые наступили совсем недавно. Несколько месяцев интенсивной работы, специалист, прилетевший из Германии, дабы устранить проблему с акустикой в галерее «Лавра», необыкновенный энтузиазм директора галереи Аиды Джангировой, составление программы… и, пожалуйста, Киев несколько дней наслаждался беспрецедентным явлением под названием «Неделя Высокой Классики с Романом Кофманом», на которую слетелись лучшие исполнители мира.

Два итога сего события для Романа Исааковича есть: фестиваль состоялся; в зале было множество молодых людей, раннее не посещавших симфонических концертов. Для нас лишь один: у нас появился настоящий, качественный фестиваль. Появился, чтобы стать традиционным.

- Скажите, а Вы играли когда-то Сальери? – Невозможно было не задать этот вопрос. Куда же я без Сальери?

- Играл. В последний раз несколько сезонов назад. В первом отделении я сыграл симфонию Сальери, затем симфонию Моцарта, а во втором – оперу Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери»….То есть, я сначала свел их музыку, а затем – их самих. Славно получилось.

Ещё бы, славно! Даже звучит потрясающе. И хочется обиженно посмотреть в светлые очи своей судьбы и спросить «почему же ты раньше не позволила мне влюбиться в такую великую загадку, как классическая музыка?», но вопрос быстро тает в голове перед осознанием факта: всему свое время. Будет ещё и Сальери с симфонией, и Эльгар с концертом для виолончели, и, может, даже Куперен с «Таинственными баррикадами». Не нужно торопить жизнь, когда речь идет о встрече с прекрасным. Приятней, если однажды это прекрасное само постучится в Ваши двери.

- Вообще, красивая легенда… но все-таки легенда. А музыка Сальери – хороша…

Более прекрасного окончания интервью нельзя было бы получить, даже если бы я запланировала. Любимый дирижер признает оболганного историей композитора. И в этот момент небо кажется ещё светлее, тень – уютней, а кофе – вкуснее. Ведь так давно хотелось услышать, что музыка Сальери таки хорошая, а легенда – ненастоящая…