Это был не шторм - это было цунами.

Я всегда была уверена, что отлично лажу с водой. С детства привыкшая к морским волнам, я с упоением отдавалась им и они отвечали мне лаской, вихрясь вокруг моих лодыжек, оставаясь пеной на коже и солью в уголках губ.

Я всегда знала, что море - моя колыбель. 

С прибрежной полосы из золотистого крупного песка я завороженно смотрела разрушительные картины штормов. Воющий ветер швырял россыпи ледяных брызг, вода собиралась в клокочущие чёрные валы и разбивалась с диким грохотом о волнорезы. Небо, подпаленное молниями, истекало дождевой водой. Метались испуганные чайки, надсадно трещали скалы, но шторм жил и ревел, требовал подчинения и крушил. 

Я тысячи раз наблюдала за первозданной, необузданной стихией, но и тысячи раз не хватило, чтобы почувствовать что-то больше, чем отдаленное эхо.

Сотни раз я встречала морские рассветы - то облаченные в молочную дымку, робкие, как девичье касанье, то огненные, иссушающие июльской жарой, облизывающие ступни босых ног, зовущие сбросить платье и нырнуть к глубине, зачерпнуть полной ладонью со дна песок и мелкие ракушки. Вынырнуть, с восторгом рассмотреть незатейливый улов.

Зимой же меня встречали рассветы низкие, строгие, в свинцовой мантии облаков, обжигающие кисти рук, от которых я пряталась за стеклами кофейни, за занавесью пара от чашки с чаем.  

И десятки раз - провожала солнце за горизонт, в томящем ожидании появления лунной дороги на мягкой глади залива. 

И берег, спрятанный за изгибом темных волнорезов, был мне убежищем и домом, где не было иных следов кроме моих. 

Знаешь, я совсем не заметила тот момент, когда вода отхлынула, обнажив берег - вытянулись кривые рифовые скалы, влажно поблескивающими кучами лежали водоросли, ползали красные крабы, а рыба обреченно билась на песке. 

Растерявшись - то ли собирать рыбу в ведро с водой, а что потом? то ли собирать и нести ее вслед за ушедшей водой, я не обратила внимания на воцарившуюся тишину. 

А тишина была всеобъемлюща. Стих ветер, нельзя было услышать даже плеска, даже стона. Я не услышала, как сгущаются тучи и небо приобретает темно-синий, с зеленым, оттенок. И не ощутила, как воздух становится влажным, липнет к коже, пробирается в легкие, неся с собой частицы морской тины. 

Цунами, знаешь ли, коварная ведь вещь. Отхлынет - и праздные зеваки бредут рассматривать морских звезд, собирать ракушки, запечатлевать уникальное событие. А затем, собравшись, с безумной скоростью вода летит вперед, сминая под собой людей, сжирая каменные кладки лестниц и мостов, вырывая с корнем деревья, изламывая лик города. 

Мир агонизирует, стирая дома, дороги, уничтожая границы между прошлым и настоящим, не оставляет после себя ничего кроме опустошения. 

Разом на меня обрушились звуки - безумные аккорды истинной стихии, волна ударила под колени, закрутила в безумном хороводе. Кажется, я пыталась ухватиться руками за небо, но оно ускользало раз за разом, давая мне проваливаться под толщу воды. Кажется, иногда мне все же удавалось сделать глоток воздуха и с хрипом я выплевывала грязную воду.  

В море больше не было ласки, лишь беспощадная неотвратимость. И море больше не было моей колыбелью. 

Исчезала прибрежная полоса, ломались монолиты волнорезов, крошились, будто бумажные, и уносились вглубь материка вековые сосны. 

И день, и ночь смешались в беспощадном фиолетовом танце.

А затем вода отступила. Отпустила меня, оставив на смешанном с обломками, песке. Среди руин моего города, уродливой прибрежной рощи, мертвых рыбешек. Не было больше мощеных булыжником мостовых. Не было уютных кофеен с теплыми закутками, обвитых плющом. Море поработало на славу - разрушены были все храмы и все библиотеки. 

Жалобно плакали чайки. 

Только тогда я смогла вдохнуть - о нет, не сразу. Сначала пришлось перевернуться на живот, сотрясаться в конвульсиях, давясь гнилой водой и слезами. И лишь после этого чистый воздух взорвал мои легкие горечью и солью.

И прекрасны были кружащие в воздухе частички песка и пыли, мерцающие в теплом солнечном луче.

И нежным было касание изумрудной волны.