До того, как пришла первая волна, здесь стоял Безымянный город. Я писала его по образам небольших французских прибрежных городков. Библиотека, часовая башня, уютная кофейня да подпольный бар, где всегда была припасена пара бутылок шартреза. 

Жилые дома, то в стиле барокко, то чистая романика - с каменными балконами, увитые плющом и виноградом, с черепичными крышами. Здесь на окнах висели занавески в клетку и круглый год цвели кустовые розы в пузатых кадках.

О, я понимаю твоё смущение - нет уже башни с часами, ветер играет вырванными страницами, а дырявые занавески развеваются как знамёна на поле проигранного боя. 

Я строила свой город из образов чужих желаний, вплетала в камни мостовых оттенки эмоций и оттого они переливались, бредовые мечты сновидцев наполняли мой город жизнью и смехом. 

Я строила его, путая для себя дороги, заводя улицы в тупики, а проспекты в никуда. 

Приходил ли ты сюда тропою беспокойных снов? Пил ли кофе в кафе “Дю Монд”? А если пил, то какой - с корицей или горький, из робусты тёмной обжарки? 

Касалась ли твоя душа созданного мною? 

Это был не шторм - это было цунами.

Я всегда была уверена, что отлично лажу с водой. С детства привыкшая к морским волнам, я с упоением отдавалась им и они отвечали мне лаской, вихрясь вокруг моих лодыжек, оставаясь пеной на коже и солью в уголках губ.

Я всегда знала, что море - моя колыбель. 

С прибрежной полосы из золотистого крупного песка я завороженно смотрела разрушительные картины штормов. Воющий ветер швырял россыпи ледяных брызг, вода собиралась в клокочущие чёрные валы и разбивалась с диким грохотом о волнорезы. Небо, подпаленное молниями, истекало дождевой водой. Метались испуганные чайки, надсадно трещали скалы, но шторм жил и ревел, требовал подчинения и крушил. 

Я тысячи раз наблюдала за первозданной, необузданной стихией, но и тысячи раз не хватило, чтобы почувствовать что-то больше, чем отдаленное эхо.

Сотни раз я встречала морские рассветы - то облаченные в молочную дымку, робкие, как девичье касанье, то огненные, иссушающие июльской жарой, облизывающие ступни босых ног, зовущие сбросить платье и нырнуть к глубине, зачерпнуть полной ладонью со дна песок и мелкие ракушки. Вынырнуть, с восторгом рассмотреть незатейливый улов.

Зимой же меня встречали рассветы низкие, строгие, в свинцовой мантии облаков, обжигающие кисти рук, от которых я пряталась за стеклами кофейни,

В твоём городе - весна.

В моём третий день улицы заметает снег и я мечусь по квартире, как по клетке. 

Веришь, ненавижу апрель. 

Я всё еще скучаю по тебе.

Я упустила тот момент, когда мы прошли точку несоприкосновения. Она осталась позади, там, где наши тропинки резко разошлись в стороны. Оглядываясь через плечо, я вижу тебя. Ты все еще копошишься в ворохе павших листьев, пытаясь в тысячный раз найти в них хоть что-то кроме растоптанного и надломленного.

Не слыша моего шепота через толщу собственного эгоизма и желания быть значимой, ты отклоняла мою,протянутую тебе,руку раз за разом. Не слыша моих криков, заглушенных теми,кто стоял подле тебя, подпитывая твою неуверенность и несовершенность,  ты... если быть честной, я не знаю, что - ты. 

Все,что у меня осталось от искренней и нежной тени тебя - это стопка фотокарточек. И сожаление, что мы стали друг другу не нужны.

Иногда, когда мимо меня проносятся огни дорожных фонарей, я представляю, как было бы славно.

Если бы ты могла мне петь, а я бы танцевала для тебя. 

Маколей Калкин и Элайджа Вуд

[показать]

 К 22 годам я наконец-то поняла, кто такая настоящая женщина. Это та, кто умеет укладывать волосы так,чтобы они потом не торчали во все стороны. Это же золотые руки должны быть. 

Зависть. 

Кошмар в утро понедельника,не иначе. 

Мне стало случайно, будто не прошло тех лет-месяцев забвения, внезапно и до покалывания в пальцах тебя не хватать. Точнее, я в одно мгновение, навалившееся своею непонятно откуда взявшейся тяжестью, вспомнила, что ты где-то есть и я даже, оказывается, помню, где. Удивительно, но именно так и должно происходить с друзьями, хотя никто из нас никогда не признается другому пусть даже в малой капле чувств, а милым другом я именовала тебя разве что из сарказма. Мне отчего-то вдруг стало не хватать твоей способности впитывать мои слова и обличать их в шелковые белые ленты.
Но когда же я потеряла тебя? Мне все стало ненужным, казалось, будто я живу где-то там в неком “сейчас”, а ты – это там, это прошло, выцвело и выстарело. Или же мне просто было нечего сказать тебе? Ни тебе, ни себе, никому, а потому молчание поселилось в горле, сжало его, не позволяя вырваться хоть звуку. Мне нечего было сказать тебе, и потому я позабыла слова, позабыла мысли.
Смогу ли я сказать тебе сейчас что-либо? Ведь знаешь, мне нужно будет заново учиться говорить с тобой. Быть может мне придется сочинять новые слова, складывая их в новый язык, ведь из прежнего я выросла, позабыла его, кусками старых платьев выбросила. Но что самое тяжелое, мне нужно будет выдумать новые весны и осени, новые письма и новые формы твоих пальцев, ведь прежние уже ни на что не годны, как детское платье. А их, кажется, будто бы давно и нет, а может и не было вовсе. Или же именно о новом цвете твоих глаз покалывает пальцы?

О таком не услышишь в трактире,
И в сонной барной купели тебе не расскажут
Как темные лабиринты города дышат,
Как тянутся к крыльям холодные нервные пальцы,
Как падали звезды

в мутные воды канала,
Как чахла надежда

в закрытых подвалах.
Как громко кричали забытые души,
Как дети палками били

козлиную тушу.

Я расскажу тебе,

ты помолчи и послушай,
Как ветер баюкает томное небо,
Как в зазеркалье Алиса плачет от гнева,
Как кролик с часами забыл свою королеву.

Как нежная Герда покинула глупого Кая,
Как Кай ищет счастье в смятой постели,
Как пена морская поет о потерянном небе,
Как молодая принцесса качает детей в колыбели,
Как семеро лебедей вокруг девушки сели,
И как от яда крапивы ее руки горели.

Послушай меня,

я тебе расскажу
Как я открывала Зеленые двери,
Как ухмылялся с нее лик ужасного зверя,
Как обманщицы-феи мою душу хотели,
Как тролль под мостом желал вкусить мое тело,
Как загоняли в болота меня серебристые ели,

Как угрожало трясиной мне алое пламя,
И как развевалось над мертвым рыцарем
королевское знамя.

Засыпай поскорее,

я буду сегодня смотреть твои сны -
Как раскололось на мелкие пазлы звездное небо,
Как захлестнул тебя изнутри океан тишины,
Как сердце расптнутое ложью зардело,
Как заперты чувства в безмятежности клети...
Как ты не увидишь, что
Кудзу любовно плетет для тебя изумрудные цепи.

- Что ты дал городу, Монтэг?
- Пепел.
- Что давали люди друг другу?
- Ничего (с)

Давай посмеемся?
Ты будешь смеяться своим хрипловатым, совершенно не мелодичным смехом, и раздражать меня. Тебя веселит моя мнимая привязанность к тебе. Внушает чувство собственного величия. Важ-но-сти! Ты придумал себе мою влюбленность и упиваешься моей суррогатной нежностью, будто она смешана не из яда и слез, а, как минимум, из эдемских плодов. Я, молча улыбаюсь и слежу за каждым твоим движением. Ты для меня – прочитанная книга, исписанная тетрадка и заодно бложик девочки шестнадцати лет. Просто потому что то, что делали мы в 16, ты решил делать в 21. Опоздал на целую эпоху.
Закройте мне глаза, я не хочу этого видеть.

Я смеюсь последней, не забудь.

[показать]

Ты хмуришься вечно, а я так беспечна,
Не быть нам вдвоем.
Мы разные песни поём - ты о вечном,
А я о земном.(с)

Тебя у меня украл лабиринт этого весеннего города.  Мы оба потерялись в этих залитых солнцем улицах.

Я- снова встречаю рассветы и сохраняю немоту своей рукотворной маски. 

Ты - боишься меня и убегаешь целовать чужие пальцы.

Иногда я забираюсь на затянутый паутиной чердак. Здесь всегда правит балом мягкий полумрак и робкие солнечные лучи, которые с трудом пробиваются через посеревший от времени и дождей витраж, выхватывают танцующие снежинки пыли. Чего только здесь нет! Вот сложены в кованый медью сундук маски – тут можно найти и боль, и едкость, а вот сверкает алыми подтеками маска угасшей любви. Я буду долго сидеть и разбирать их, смахивать пыль с каждой и поражаться тому, сколько пути пройдено. Мечтать о том, что будет дальше. Пухлые тома с иссохшими страницами. На их страницах умирало мое сердце, исторгая из себя брызги чувств. Вот они, застыли двухмерным салютом на страницах. Фотокарточки, хранящие запах ушедших. Теплый свитер и накидка аногрской шерсти.

А потом я сяду на маленький резной стульчик и буду отражаться в зеркале. Зеркало, зеркало, покажи мне…

Я не рассказывала тебе, но я не люблю картины и статистику. И, кстати, статистику я не люблю куда больше чем картины. Картинами хотя бы не пытаются удушить слабые призраки собственных мыслей.

И ты... всего-лишь статистика.