Хрустальный Кай собирает из осколков
Разбитых в гневе бокалов из-под вина
Слово, на которое осуждена
Королева, чьи плечи тонки, а кожа
Бела.

Ее руки испачканы мутной кровью,
Расписаны леопардовыми пятнами,
Но во всех оттенках багрянца,
Какой бывает исключительно
В сентябре.

Кай недовольно шипит, дует губы
Режет пальцы, пачкает пол
В котором отражаются чужие души
Вмерзшие в сталь ледяных оков
Only snow.

Дорожки кокаина расчертили пухлые книги
Не-смешная и не-детская сказка,
Обращенная в реальность
Детьми, ожидающими свой рассвет
И смех – как грех.

Герда прячет глаза, смывает поспешно тушь
Убирает короткое красное в комод,
Плачет грязными слезами в потолок,
Чужое – на руках, на лице, запах лезет в нос

Она уже не помнит имя Кая, не помнит цвет его
глаз. Ей каждый вечер нужно
Красивую и влюбленную куклу играть.
Она уже не хочет маленький дом, занавески в клетку.
Зато очередной ухажер снова балует детку.

Разрозненная реальность снов, чернее черного
Глаза пьяной Королевы, алее алого губы
Замершего Кая, испачканные тем, что ты называешь
Любовь.
И маленькая Герда, свернувшись на смятых
с вечера простынях, тянется призрачной ладонью
к угасающей звезде.

Все это фарс и тошнотворная оперетка
Не-изящная шутка, подарок из ада,
Который я создавала нежно и чутко,
И не хочу, чтобы ты создал сам.
Для себя.