Зала переживала и нервно дрожала, когда её беспокоили сотни ног этой бесконечной личинки, под названием Толпа.
Наряженные дамы в пышных платьях и их кавалеры с накрученными усами искали, куда бы приземлить свою пятую точку.
Оскалы мерзко-опухших детей с крыльями, что сверкали с напомаженного потолка залы навевали неосознанную тревогу.
Людям всегда нравилось, как людей публично наказывают. Их слуху так сладок визг плёток острых слов, а очам так приятно созерцать чужие муки.

Мы жили недалеко...В старых, разваленных казармах, из которых войска уже давно перевели в другие части. А мы продолжали жить там. Рядом с крысами. И сами-то мы были крысами для этого общества.
Я стояла у выхода на небольшой балкон, белая штукатурка почти облетела с покосившихся дверей, которые держались на серебристых пучках паутины.
Вдох натужно тянул сигарету...всё глубже и глубже в лёгкие. А мир за окном был на удивление прост. Ведь весна только началась и всё говорило о зарождении новой жизни. Только почему-то всё было чёрно-белым. И не таким многообещающим. Чтобы создать жизнь, сначала надо провести обряд смерти.
Я уже была почти готова...чёртова фуражка постоянно съезжала по шёлку волос, норовя упасть на грязный, опалённый ковёр. Да, у нас был ковёр...после того, как войска ушли, Софи где-то откапала кусок этой дряни, стремясь сделать жилище более уютным. А Кристофер пристроил эту лоджию.
Мы жили как умели, но были вместе. Потому что служили вместе.
На самом деле они были моими родственниками. Настоящими или нет - уже не важно. У нас не было родителей, не было документов, не было прошлого. Были Мы.
-Феля, прекращай курить на ковёр! Скоро некому будет отстригать прожённый ворс!
Мы говорили о смерти просто. Как умели. Мы никогда не воспринимали её всерьёз, потому что мы вечные дети, которым в руки попало ружьё и теперь вся жизнь одна большая русская рулетка. Мы ждём, пока кто-нибудь надавит на курок.
-Помоги мне!
Пришлось обернуться...она стояла прямо позади меня...Такая смешная, с наивной детской улыбкой на лице. Мягкое злато каштановых кудрей нелепо растрепалось, а пухленькое кукольное личико перекосило от наивного недовольства. Перед лицом у меня возникли остро-выбеленные костяшки её бледной ручки, мне пришлось отшатнуться.
-Я сказала же, помоги!
Нарядное платье, которое она сама себе сшила сейчас висело мешком, потому что было незастёгнуто. Мой плавно-летящий шаг, каблука неслышно, он утопает в мягкости старого ковра. Тонкими пальцами я сквозь кожу перчаток чувствую тонкие нити псевдокорсета. И тепло её тела. Я не тороплюсь и тугие шнуры плавно стекаются в один замысловатый узор. Дешёвый шёлк обтягивал песочные часы её хрупкой фигуры, пышная юбка тёрлась о мои брюки, заманчиво шелестя.
И столько во всём этом было потаённой нежности и сладкой грусти прощания...Но мы радовались, мы не видели лиц друг друга, потому что она стояла спиной, но мы точно знали, что мы улыбаемся... Хотя это было не так...по нашим щекам текли горькие слёзы. Сквозь приступ рваного дыхания Софи спросила, не решаясь повернуться:
-Ты...ты может чаю хочешь? Или...или может Кристофер голоден?
Цепляясь за глупые причины...мы обе знали, что я не пью чай, а Кристофера она накормила только что.
Мы искали предлоги, чтобы протянуть время ещё немного. Мой ответ даже сквозь слёзы был тяжелее удара стали:
-Не будь дурой. Нет.
Она вздохнула...умоляя ещё немного задержать время. Всё так же, не поворачиваясь, она впилась кончиками пальцев в мою руку, до бела напрягая мышцы, поймав мою ладонь.
Слышны шаги...тяжёлые, чёткие, ровные. Словно ритм ударов сердца.
Чтобы не замарать нарядного капитанского кителя, долговязому шотену Кристоферу приходилось нагибаться в три погибели.
У него были задумчивые серые глаза, которые так манили бахрахтным окружением длинных ресниц. Длинные волосы, жёсткие, прямые, чуть ниже плеча, с замысловатым отблеском метталик сейчас были аккуратно собраны в хвост. По чему я сохла во внешности Кристофера - пальцы. Длинные, тонкие, изящные. Как у менестреля в Средние века...когда этот бесовский сын брал в руки нашу раздолбанную гитару Келли, я готова была умирать в его объятиях, готова была отдать всё...лишь бы он не переставал играть. Лишь бы лилась эта ведьминская музыка, под которую мы с Софи танцевали, словно ведьмы на шабаше...Хаотично, смело, глупо.
Но я не любила его. Может хотела переспать пару раз. Но никогда не любила. И он бы меня хотел, но наши пальцы никогда не тронут пряжек наших кителей для развращающего действия.
Мы не можем любить, мы ещё не умеем. Мы взрослые дети с пушкой в руках. И каждое действие может спровоцировать выстрел.
-Софи...ты...ты такая красивая.
Я читала по его лицу...мы читали друг друга всегда. И потому никогда не врали, потому что это не имело смысла.
И мы с Софи читали, что он тоже тянет минуты...он любуется, чтобы помнить нас такими...и мы будем помнить его таким.
-Спасибо, Кристофер. Мы...мы уже...должны идти?
Она робела...она не была накрашена...Потому что красива от природы. Её нежно-голубые очи всматривались в меня, словно изучая...Протянула руку. Чтобы не быть одинокой. Её встретил холод моих перчаток. Едва заметно вздрогнули...Сёстры-ведьмы, с братом магом.
Мы стояли посреди обшарпанной комнаты, под потолком пылились наши тюремные нары и мы только сейчас осознали для себя, что эта чёрно-белая тюрьма наш дом.
-Я...я уже приготовил...лошадей. Поедешь...с Фелицией.
Он развернулся и вышел. Пряча что-то. От нас. Так необычно, ведь мы никогда ничего не прятали друг от друга.
Мы шли по узкому, просевшему от сырости коридору. Света в конце тоннеля не было. Мы крались, словно кошки, дышали друг другу на ухо, в пьяном дурмане закрывали глаза в темноте, спотыкаясь о расслоившийся паркет. И держали друг друга. Кинутые Тьмой слепые дети... Повеяло холодом, недолго думая я принялась расстёгивать тяжёлый бархат кителя, ведь Софи вышла в одном лёгком платье... Пришлось улыбнуться, ведь то же самое синхронно делал и мой друг. Помявшись, я всё же отдала свой китель, с любовью накидывая его на острые плечи сестры...подруги...
Дверь резко открылась и мы встали на пороге вечности, замирая и трепеща. Перед нами был полигон...огромное пространство. И слабым маячком сверкала эпохальная мерзость купола ратуши. Мы опаздывали на собственную казнь.
Я держала её на руках, словно обездвиженную шарнирную куклу. Она не умела держаться в седле. Привыкла к поездам.
Полигон порос высокой травой...мы ринулись в самые гущи, вспарывали мякиш полей копытами коней. Слышалась дробь голопа, а моя Софи дрожала. Чем ближе к обители зла, тем сильнее дрожь. Если бы я не знала, что она наёмница и что именно такие наёмницы как она вырубают по половине дивизии из своих проклятых винтовок...я бы подумала, что она сейчас заплачет.
Нас встретили. Просто кивком указали в залу, а коней швырнули общие конюшни. Люди вокруг были похожи на свечки...От них шло марево проклятий в нашу сторону, но они затухали под сталью наших взглядов, растекались воском под чёткостью ударов наших сердец.
На нас смотрели, словно на крыс...дамы брезгливо морщились, одна кинула Софи вслед:
-Ведьма! Что на тебе за обноски? Самой не стыдно? Нищие на улицах нашего города и то одеты в лучшие лохмотья.
Меня остановил этот вопль..мерзкий, визгливый, никчемный, как и весь блеск этой казни.
Я встала и плавно обернулась через левое плечо, как положено по строевой подготовке. Кристофер попытался уловить моё движение и вернуть с чёткий ритм их поступи к сцене, но было поздно. Я вышла из ритма. И готова нажать на курок.
Дамочка обмерла...точнее она смотрела в другую сторону...но я читала её, я читала её водянисто-илистые поросячьи глазки, заплывшие собственным ядом.
Мой голос был на удивление спокоен. В мгновение ока я оказалась рядом с пафосной барышней. Кончики моих пальцев легли на квадратный подбородок графини. В поездке губы обветрелись и их немного покалывало в самых уголках. Баршня хотела было вырваться, но я лишь сильнее сжала пальцы. Голос мой звучал до самых верхниж лож:
-Мадемуазель...не вам ли пару дней назад в кормушку для бездомных я бросила пару марок? Вы утверждали, что дома у вас восемь голодных дочерей, а девятая пусть и сытая, но больна холерой? Теперь я знаю, откуда такая просвящённость в моде нынешних нищих. Вы сами ль не из их числа?
Указательным пальцем вдоль горла барышни, рисуя на губах жестокость. Графиня что-то невразумительное повизгивала в ответ, но было поздно...она прочитана. Прочитана мной и теперь все знают.
Кристофер отвлёк меня, схватив за плечо.
-Смотри.
Софи уже взошла на сцену. С гордо поднятой головой. Судили её, но словно бы нас всех.
Нам пришлось сесть. В первых рядах было два места. Редко кто занимал первые ряды - боялись брызг крови на своих шелках.
Мы не боялись. В нас единая кровь. И мы едины.
Я не слышала, что вещает нарядный мэр со своей трибуны, я смотрела лишь в прохладу спокойствия её глаз. И Кристофер смотрел. Мы неосознанно душами тянулись к этим воздушным кружевам её мнимой чистоты. И она тянулась к нам. Хотелось схватить её, расправить чёрно-белые крылья и лететь...лететь прочь от безумых оскалов жирных детей на потолке, бежать по облакам от этого пёстрого стада, чтобы не быть осуждёнными. Чтобы быть.
Её обвиняли во многом. В убийстве, торговле наркотиками, собственным телом, в помощи иноземцам и прочих грехах. Они обвиняли её в своих грехах. Они сложили всё на неё, словно на великодушную мученицу и вот она в своём воздушном платье наконец обратила лик к небесам, минуя малёванный потолок.
К нашим...чёрно-белым небесам.
Приговор прозвучал...из-за тяжёлого занавеса непристойно выглянуло дуло винтовки. Той, что конфисковали у Софи на крыше высотного здания, когда она в качестве наёмницы атаковала немецкие войска.
Послышался хлопающий звук выстрела.
Мы сидели в первых рядах. Заместо солёных слёз по побледневшим лицам стекали багряные ручейки. Мы застыли во времени...мы растекались духовно, словно то само пятно в области груди у побледневшей вмиг Софи.
Она расправила крылья...
Глухой стук, тело упало на пол.
Меня толкнул в бок какой-то помещик, видимо перепутав с одной из своих проституток. Его налаченные усы торчали в разные стороны и при разговоре неприятно двигались в такт челюсти:
-А жаль, она была отличной шлюхой. Сука правда редкостная и строптива не по годам, но всё же, всё же...
Что овладело мной я не знаю. Но в мгновение ока я нависла над этим моральным уродом и моя рука крепко сжимала кольт.
Чека сорвана...осталось только подождать.
-Фелиция, нет! Не надо!
Я не слышала Кристофера, я видла перед собой только эту мразь, которая посмела своим поганым языком очернить погибшую сестру.
-Повтори, ничтожество. Повтори и видит бог, я вынесу твои мозги напоказ всей зале.
-Фелиция, постой, положи оружие!
Люди реагируют на слово "оружие" достаточно странно. Началась неразбериха, Кристофера отнесло волной эвакуирующихся.
Я ничего не слышала, они мне не были нужны. Подо мной дрожало тщедушное тело помещика. Он то проклинал, то возносил меня до богов, лишь бы я оставила его в живых. И наконец от ожидания он в агонии безумства начал дико хохотать, оскалившись, его лицо, словно леплёное из воска потекло у меня перед глазами:
-Всё равно я прав, эту суку никто не любил по-настоящему!
У меня наворачивались слёзы от немого бессилия. Я уже ничего не смогу доказать.
-Сдохни, падаль.
Выстрел.

Ничего не понимаю...Ратуша пуста.
На сцене я. А рядом она. Такая красивая и холодная...я тянусь...и едва касаюсь её губ своими. Слова текут, словно на глубине...
-Я люблю! Правда люблю! Плевать на остальных, слышишь??? Ты слышишь? Я люблю, пойми! Не уходи, пожалуйста! Мы любим, Мы есть, ты должна остаться!
Она открывает глаза...точнее распахивает пустые глазницы...произносит одинокое "Поздно" и мы исчезаем...
Плывёт перед глазами...нарядные коридоры, орущие стражники, ненужное небо.
Мы слепые дети...я всё ещё прижимаю к себе что-то холодное, мне кажется, что это она и если я докажу...если я всё сердце сожгу в пламени любви, то она оживёт.
Мерцание света, словно в сломанном кинопроэкторе.
Нас зажевало, как ненужные кадры и лента расплавилась под яркой лампой.
Я в казармах, обнимаю двустволку Кристофера. Встаю...и иду к лоджии...из кармана достаю помятую пачку сигарет и подкуриваю от огарка свечи...Ночь. Всё стало беспробудно-чёрным. Мы слепые щенки и нам отныне не суждено открыть глаз.
Он обнимает меня...мягко, ненавязчиво, за плечи... Я знаю, что мы улыбаемся...хотя мы плачем и его скупые льдинки слёз стекают по остаткам моей гордости.
Вокруг нас плетёт паутину сонный дым моих дешёвых сигарет. Я даю ему затянуться, для этого он слегка подаётся вперёд, бархат камзолов трётся с противным скрежетом.
Софи думала, что Кристофер не курит.
-Ты вытащил меня оттуда?
-Я не мог потерять за один день всё.
-Мы вернём её?
-Конечно.
-Врёшь?
-Да.
-Я так и знала.
Мы спокойно врали друг другу. Как врали и до этого. Просто мы знали об этом заранее и не особо уже замечали, где ложь, а где правда. Он развернул меня за плечи к себе и встал к стеклу лоджии спиной, таким образом мы поменялись местами.
Он закрыл глаза и крепко обнял...отдавая тепло и желание жить. Я расслышала лишь одинокий шёпот его чувств:
-Беги.
Сотни винтовок были направлены на слабо маячащий огонёк едва освещённой лоджии. По казармам открыли огонь.
[515x699]