У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду - красивый,
двадцатидвухлетний.

Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Я иду по Литейному проспекту. И несу в себе такой груз, мне кажется он висит у меня на шее и душит, привязанный петлей с морским узлом, волочится сзади по асфальту.
Иду, сворачиваю на Шпалерную. Впереди виднеется Смольный. И я так ничего не хочу. Я проклинаю этот Смольный, как будто это он виноват, он один. Высокий, белый, красивый, виноват в том, что я сейчас задохнусь.
А потом все выплескивается наружу. Горячими мокрыми каплями. Питерское небо падает на плечи. Тяжелое, голубое летнее и такое беспощадное.
Я одна на всем свете. И только купола Смольного собора впереди смотрят на меня. А я на них.
Мокрая теплая кожа, черные полосы, мягкие руки, раздолбанная дорога под ногами. Что угодно, только бы не смотреть, только бы не чувствовать, только бы не...
А потом наступает тишина. И становится вдруг так пусто внутри. И в этой пустоте поместилось бы целое море.
Господи, как мне нужно море.
А то больше ничего не осталось.