Значение, функция и форма в языке
Г. А. Золотова
ИРЯ РАН
На смену дихотомическому расчленению формы и значения в языковой единице, на смену борьбе «за чистоту уровневого анализа» приходит осознание необходимости воссоединения целого, понимание взаимодействия трех составляющих – значения, функции и формы – как критерия идентификации языковых единиц, как условия их существования и изучения, как основы для воссоздания последовательной иерархической системы в представлениях о языке.
1.
Соотношение значения, функции и формы в языковых единицах, а соответственно и в системе языка, – ключ к обсуждению и решению дискуссионных вопросов, которых накопилось больше, чем решилось, на протяжении ХХ века. Чем объяснить такое положение дел при энергичном развитии лингвистики в ушедшем столетии? Думаю, что можно разграничить три причины:
1. Развиваются различные научные направления, со своими отправными позициями, со своими символами веры. Необязательно всем шагать в ногу, ученые вольны иметь свое мнение о предметах избранной области знания, свои концепции. В лучшем случае это – стимул к обмену мнениями, к оттачиванию аргументации, к новым поискам. К сожалению, в последнее время заметно явное охлаждение интереса к научным дискуссиям, изолированность и даже клановость научных школ.
2. Если первая причина лежит в области научных взглядов, концепционых расхождений, то вторая касается отношений между языковым материалом и его научным толкованием, интерпретацией, стремящейся к постижению системного устройства языка. Наша общая беда в том, что все мы «вышли из школы», где учили и продолжают учить русскому языку по учебникам и программам, почти не изменявшимся с тридцатых годов. Большинство доверчиво принимает все заученные определения за научные истины. Те же, кто видит несоответствие между фактами и определениями, непоследовательность и неосмысленность «грамматических разборов», либо попадают в плен противоречий, либо ищут из него выходов. К сожалению, многие современные работы обнаруживают зависимость больше от предшествующих концепций, чем от языковых фактов.
3. Третья причина – естественное развитие человеческой мысли, науки и техники, выдвигающее новые вопросы и задачи, которые в свою очередь открывают новые возможности познания.
Дело, которое объединяет собравшихся здесь, связанное со стремительным прогрессом высоких технологий, в большой степени принадлежит компетенции точных наук, но будет развиваться тем успешнее, чем надежнее и последовательнее будут наши представления грамматической системе языка.
2.
Понятно, что различаются два способа понимания «системы языка». С одной стороны, это уверенно предполагаемое нами объективно существующее устройство языка (любого) как сложной иерархической организации определенных единиц и определенных отношений между ними. Но в непосредственном наблюдении человеку эта система не дана. Каждый говорящий от рождения овладевает этой системой (в той или другой степени) интуитивно, практически. С другой стороны, это научное, аналитическое представление о системе языка, которое складывается в головах языковедов, с большим или меньшим приближением к реальному объекту, но всегда остается гипотезой.
Условием системного представления языкового строя должны быть четкие критерии идентификации языковых единиц. На протяжении ХХ века большинство лингвистов трактовало языковую единицу как двусторонний знак, соединяющий в себе (а для некоторых важнее было – «разделяющий») форму и значение. Между тем самый глубокий и дальновидный филолог акад. В.В. Виноградов еще в своей книге 1938 года, излагая учение Потебни, писал:
«Форма функционирует не сама по себе, не «форма как форма», а в структурной спаянности с синтаксическим употреблением слова в речи, с его семантикой.» [Виноградов, 1938, 19].
В продолжение этой идеи было определено понятие минимальной синтаксической единицы – синтаксемы – как результат взаимодействия трех составляющих: категориально-семантической – значения, синтаксической – функции, и морфологической – формы. [Золотова, 1973, 1988]
Мотивирующее друг друга взаимопроникновение этих признаков, во-первых, создавало единицу как языковой факт, во вторых – способствовало уточнению терминологии.
3.1.
Понятие «функция», ставшее популярным после работ Пражского лингвистического кружка (конец двадцатых годов), относилось не к языковым единицам, а к общеязыковым, речевым свойствам языка, проявлявшимся в разных социально-культурных потребностях говорящих, в разных коммуникативных сферах. Предлагавшиеся перечни речевых функций были нерядоположны, в систему не выстраивались, так что в этом смысле «функция», строго говоря, и термином не стала.
В другом употреблении «функция» оказывается синонимом «значения», как, например, в работах Петербургской группы ТФГ [Бондарко 1987 и др.], утрачивая таким образом терминологическую ценность.
Помещенная же в одну из вершин нераздельного треугольника, функция была определена как конструктивная роль синтаксической единицы в построении коммуникативной единицы. С этой точки зрения, соответственно объему комбинаторных потенций, выявлены три функциональных типа синтаксем: свободных, обусловленных и связанных. Это позволило конкретизировать и понятие синтаксических отношений – не школьное «управление, согласование и примыкание», опирающееся на морфологические признаки или создающее конфликт между «формальным» и «смысловым» вопросом, но три функциональных возможности:
4. синтаксема – компонент коммуникативной единицы (предложения) с различением позиций предицируемого, предицирующего и ситуанта;
5. синтаксема – лишь распространитель компонента предложения, в присловной позиции;
6. синтаксема способна выступать как коммуникативная единица.
Свободные синтаксемы располагают всеми тремя функциями, обусловленные – первой, связанные – второй.
Синтаксемы русского языка в систематизированном и обильно иллюстрированном виде представлены в моем «Синтаксическом словаре» (1988, второе издание – 2002), с которым, как мне было приятно узнать, знакомы многие компьютерщики.
3.2.
Требовало уточнения и понятие «значения». Его употребление в лингвистике почти не регламентировано. Чаще всего используют как синоним функции, либо для номинации формы ( например, машины – существительное со значением именительного падежа, женского рода; Идет старик к синему морю – глагол в значении настоящего времени, 3-его лица и т.д.). Для грамматики релевантно «значение» слова в смысле принадлежности его к категориально-сематническому классу слов, что предопределяет его синтаксические возможности.
Самое общее деление – на слова предметные, предназначенные к ролям (функциям) субъекта (предицируемого) либо объекта (присловного распространителя), и признаковые – предназначенные к ролям предиката, определения либо полупредикативного распространителя. На следующей ступени деления, определяющей типовое значение предложения, в классе предметных слов различаются имена одушевленных предметов / неодушевленных (лиц/нелиц), в классе признаковых – слова со значением действия (глаголы и девербативы), состояния, качества, свойства, отношения, количества и некоторые другие.
Эти значения соответствуют категориям внеязыковой действительности, структурированной человеческим сознанием. Естественно, что они и сами стали основой человеческого языка, что на них и опирается грамматическая система, формирующая выражение смысла на пути от синтаксемы к предложению, от предложения к тексту.
4.
Те же категории лежат в основе распределения слов по частям речи. Каждая из знаменательных, признаковых частей речи выступает в роли семантически значимого предиката предложения. Естественно в этом видеть надежную опору для классификации типов, моделей предложения, отражающей и смысловые потребности говорящего, и предназначенные их выразить средства языка:

Модели
Предикат. выражен.
Типовое значение
Татьяна пишет
глаголом
действие субъекта
Татьяне грустно
категорией состояния
состояние субъекта
Татьяна молчалива
прилагательным
качество субъекта
Сестер – две
числительным
количество субъектов
Онегин – сосед Ларина
существительным в классификац. значении
классифицирующий признак субъекта

Если представить эти основные модели в центре синтаксического поля, в концентрических кругах вокруг расположатся все их многочисленные модификации, дополняющие типовое значение смысловыми и экспрессивными оттенками.
Такая систематизация высказываний убедительно заменяет устаревшую школьную (и академическую) схему типов предложения, которая в начале ХХ века была результатом научного подвига акад. А.А. Шахматова: он первый попытался упорядочить типы предложений в своем колоссальном собрании материалов русской речи. Разумеется, проживи он дольше, он сам бы искал пути более адекватного обобщения.
5.
Итак, выявление тройственного критерия идентификации языковых единиц позволяет уточнить и систематизировать ряд сущностных грамматических понятий.
Возникает и вопрос о соотносительном весе, иерархической значимости каждой из трех вершин «треугольника» - значения, функции и формы, представляющих соответственно семантику, синтаксис и морфологию. С точки зрения исследовательской, методической они равноправны, можно целенаправленно ставить задачу, формулировать тему, отправляясь от любой из трех, но при условии опоры на их реальное взаимодействие.
С точки же зрения коммуникативного процесса порождения и восприятия речи, думаю, что роль «первой скрипки» выполняет значение, семантика, потребность выразить, передать некоторый смысл. Для смысловых единиц определенных категорий у синтаксиса предуготовлены нужные роли в предложении: для предметных – функции субъекта либо объекта, для признаковых – предиката либо определений, а у морфологии – соответствующие облачения, формы, способы фиксировать эти функции.
Но посмотрим, как реализуются эти закономерности и в более сложных структурах.
6.
В докладах и статьях о грамматических проблемах компьютерного дела упоминаются задачи сегментации предложений. Вот, например, Е.Б. Козеренко писала о приеме сегментации, разбиения высказывания на два-три высказывания для преодоления конструктивных различий при переводе. Со стороны русского языка обычно имеются в виду те синтаксические конструкции, которые в школе называют простыми предложениями с обособленными оборотами и рассматривают, главным образом, с точки зрения пунктуации.
Это лишь некоторые из конструкций полипредикативного типа, круг их значительно шире, не всегда связан с вопросами пунктуации, но интерес к ним может быть значительно содержательнее и результативнее как для семантической науки, так и для компьютерной работы.
Суть дела в том, что в полипредикативных конструкциях действительно сконцентрированы, как бы соединены в одно предложение (иногда сходными в разных языках способами, иногда – различными) две или больше предикативных единиц. Не стану абсолютизировать это предположение, но думаю, что нередко преодолевать приходится не столько структурные различия между языками, сколько расхождения между языковой реальностью и привычной квалификацией их традиционной грамматикой.
Теперь уже известно, что причастные и деепричастные обороты свои предикативные признаки (время, модальность, лицо), не выраженные морфологически, выражают таксисно, то есть относительно тех же признаков основного предиката (последовательность/одновременность, моносубъектность (для деепричастия)/полисубъектность и т.д.).
Наша «Коммуникативная грамматика» увидела гораздо более широкие и значимые возможности понятия таксиса, замеченного Р.Якобсоном только во временных отношениях между глаголом и деепричастием, а именно:
· таксисные, релятивные отношения реализуются по линиям всех трех предикативных категорий (времени, лица и модальности);
· не только в деепричастиях и причастиях, но и в разнообразных средствах вторичной предикации, не выделенных пунктуационно;
· не только в рамках предложения – от точки до точки, но и между соседствующими предложениями, то есть служат важным средством связности и композиционной организации текста (но о тексте далее).
Так в языковом устройстве обнаруживаются все более разнообразные отношения между значениями, функциями и формами. Обратимся к примерам (снова на онегинскую тему):
Татьяна просит няню дать ей перо и бумагу.
Няню здесь в позиции объекта при глаголе просит. Но вместе с тем это потенциальный субъект потенциального действия дать, что легко подтверждается разворачиванием инфинитивного оборота в придаточное предложение: Татьяна просит, чтобы няня дала ей перо и бумагу. В обоих синонимичных вариантах отношения между двумя предикативными единицами полиперсональные, политемпоральные, полимодальные.
А если Татьяна просит няню послать внука передать письмо адресату, то здесь уже, кроме Татьяны и ее реального действия, два потенциальных субъекта (с двойной, скрепляющей функцией объекта/субъекта) и два потенциальных их действия, в целом формирующие полипредикативное предложение из трех единиц.
Носителями таксисных отношений в полипредикативных предложениях выступают также признаковые имена – девербативы, деадъективы: После обеда хозяин пригласил гостей в сад (ср.: Когда, после того как пообедали…).
Условие эквивалентности релятивно-предикативных характеристик оставляет возможности выбора среди синонимичных полипредикативных конструкций при переводе или построении текста.
7.
Все больше специалистов склоняется к тому, чтобы признать текст основным объектом лингвистики. В самом деле, общаемся мы посредством текстов – устных и письменных, разного объема, различного социально-культурного характера и назначения, в разных коммуникативных условиях. И все эти различия получают отражение в речи, в отборе слов и структуре фраз, в интонации и проч. Все это и составляет полноценное речевое общение и должно быть предметом полноценного изучения.
Основы теории текста заложены в работах В.В.Виноградова 30-х годов ХХ века. В его исследованиях представлены великолепные образцы анализа текстов из русской классики, из судебной речи и др. Показаны приемы построения композиции, роль образа автора в формировании общего тона и стиля, функции глагольных предикатов в чередовании и соединении частей целого, в создании динамичного, изменчивого пространственно-временного объема текста, в смене позиций рассказчика, наблюдателя-очевидца, участника событий, аналитика и т.п. Эти важнейшие идеи академика Виноградова получили продолжение в работах его учеников, в том числе в нашей «Коммуникативной грамматике», предложившей типологию речевых, текстовых единиц, названных коммуникативными регистрами речи. Различительные признаки их – степени конкретности/абстрагированности сообщаемого (от единичного, наблюдаемого, воспринимаемого сенсорно до ментально-аналитического, обобщающего). Средства смены и разграничения регистров – главным образом видо-временные функции глаголов, а также референтность/нереферентность имен и др. Видо-временных функций всего четыре, что выгодно отличает эту работающую в тексте систему от все разрастающихся описаний значений, подзначений, типов, подтипов, разновидностей, оттенков видовых пар.
Наши наблюдения показали дальше, что те же текстовые функции свойственны не только глаголам, но и неглагольным предикатам, в том числе и так называемым полупредикативным конструктам. С точки зрения текста оказывается далее оправданным и целесообразным разграничить в глаголах грамматические формы времени (настоящего, прошедшего и будущего, выраженные соответствующими морфемами и на самом деле редко связанные с моментом речи), а с другой стороны – текстовые функции видо-временных форм, определяемые их ролью в движении текстового, событийного времени.
И модели предложения, кроме грамматической парадигмы, известной из академического синтаксиса (Петя пишет, Петя писал, Петя будет писать, писал бы), располагают функционально-текстовой парадигмой, то есть одни модели могут свободно функционировать в разных регистрах, другие закреплены за каким-то из них.
В этом беглом – под диктатом регламента – представлении коммуникативной концепции я хотела показать два главных принципа грамматики:
7. последовательность, иерархичность элементов, структурирующую целое из частей всех уровней от синтаксемы до текста, - как гарантию системности нашего знания о языке;
8. в элементах всех уровней – взаимодействие значения, функции и формы – как гарантии их существования sine qua non и выявления.
Эти условия позволяют видеть грамматику не как перечень номинаций и классификаций, но как средство выражения мыслительной и коммуникативной деятельности человека.
Надеюсь, что в таком качестве она послужит и интеллектуальным технологиям.
Литература
9. В.В.Виноградов. Современный русский язык. Грамматическое учение о слове. М. 1938.
10. В.В. Виноградов. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М. 1975.
11. В.В. Виноградов. Избранные труды. О языке художественной прозы. М. 1980.
12. А.В.Бондарко. Основы функциональной грамматики. Спб. 1999.
13. Г.А.Золотова. Очерк функционального синтаксиса. М. 1973.
14. Г.А.Золотова. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М. 1988, 2-е изд. М. 2001.
15. Г.А.Золотова, Н.К.Онипенко, М.Ю.Сидорова. Коммуникативная грамматика русского языка. М. 1998, 2-е изд. М. 2004.
16. «Диалог». Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. М. 2003.