Сорвали с первой бутылки крышку и плеснули в кружки.
— «Агдам»? — поинтересовался Петров.
— «Три семерки», — ответили ему. — А какая разница?
— Батя мой любил «Агдам».
— Это которого ты топориком кончил?
Митя не ответил и взял со стола кружку, ощутив во рту прилив слюны.
— Ну тогда за помин души папы твоего! — провозгласил авторитет и оскалился. — Душегубец!
Митя выпил до дна. «Три семерки» согрели желудок и сделали голову правильной.
Позже, когда было выпито двенадцать фугасов и выкурено столько же косяков, Митя заснул на нарах и снилось ему, что он грудник, присосавшийся к материнской груди, из которой вместо молока течет чистейший портвейн «Агдам».

— Вы — Карапетян?
— Нет. Ему язык оторвало, сейчас пришивают.
— Тогда Синичкин?
— У него ноги разнесло на рекорд. В госпитале капитан.
— А вы кто?
— А я дежурный…
— А-а…

Кино — это такая штука про жизнь.

И сквозь истерические спазмы клялась себе, что сделает аборт и ни за какие посулы не родит ребенка этому неотесанному армяшке! Далее Василиса Никоновна вспомнила, что она еще не беременна, так как накануне не допустила Зубова к себе по причине усталости организма, а потому ей ровным счетом нечем отомстить мужу. Она подумала и решила сегодня же соблазнить Аванеса, чтобы понести от него и уже тогда сделать аборт… Директор Детского дома № 15 запуталась…

Тараканы всюду есть. Они как евреи, их отовсюду гонят, убивают, а им хоть бы хны, живут и живут! Богом избранные твари!

...и глаза у него загорелись пожаром, а в штанах затрещало дешевым сатином.

Мне кажется, что нельзя в еде переусердствовать, так как сытый желудок — это колыбельная для мозга.

— Я хочу задать последний вопрос. Можно?
Семен кивнул.
— Есть после смерти что-то?
— Нет.
— А как же вся жизнь человеческая за миг до смерти проходит перед глазами? А потом труба, коридор, и человек видит себя со стороны, родственников своих умерших?
— Это — сон, — ответил человек-дерево. — Сон разума. Мозг засыпает, и ему снится последний сон…

Все готовилось к Новому году. Город украшался для новой жизни, для нового счастья. Большим домам и большому скоплению народа было совсем неважно, что кого-то не стало, что кто-то не будет радоваться похоронной песне курантов. Жизнь — могучее либидо — стремила все, наделенное гормонами, вперед, оставляя на обочине небольшие отходы…

Они помолчали, пока на электронных часах не выскочили цифры 23:45.