Итак, по заказу трудящихся.
Слэш.
Слэш, или, иногда, слеш (от англ. slash, косая черта) — это жанр любительских произведений («фанфиков») . В слэше описываются романтические или сексуальные отношения между персонажами одного пола, обычно мужского, взятых из уже созданных известных произведений, и в первоисточнике не имеющих явной гомосексуальной ориентации. Описания подобных отношений двух героинь называются фэм-слэш. (википедия)


Жуть берет )))

[550x412]




Название: Начало
Автор: Eisa
Пара: Хаус/Стейси, Уилсон/Бонни, Уилсон/Джули... и Хаус/Уилсон
http://house-md.net.ru/forum/43-1397-1

Часть 1
Deus ex machina (Бог из машины)

Он опаздывал. Впрочем, он всегда опаздывал. С той скоростью, с которой он обычно передвигался, это было странно, но он пришел вовремя всего один раз. Когда помогал Стейси перевозить вещи из ее квартиры в его. Она тогда все время поправляла резинку, которой ее волосы были собраны в конский хвост, сдувала челку со лба и смеялась над тем, что теперь чувствует себя миссис Хадсон.
Когда Хаус покупал эту квартиру, он не подумал о том, что номер 221В – это символично.
А теперь его «акула юриспруденции» рылась в каких-то бумагах, выкидывая их из коробки и говорила что-то про то, что она убьет его, если он станет учиться играть на скрипке. Он улыбнулся, рассматривая ее профиль:
- У меня нет Ватсона.
- У тебя есть я, - Стейси повернула голову, - и, кстати, глава Скотланд Ярда завтра зовет меня на ужин.
- Твой босс... - Хаус сдвинул брови, пытаясь вспомнить имя.
- Кадди, Лиза Кадди. Она, между прочим, снова звала тебя к нам.
- О да, я всю жизнь мечтал вытирать сопливые носы в учебном госпитале…что мне там делать? Скучно.
- За последние полгода тебя уволили из трех разных клиник. Из Тринити тебя скоро выкинут с треском.
- Я спас того парня.
- Ага, а так же способствовал его разводу с женой. У меня в клинике полно дел, так еще и это… У меня четыре претензии за неверный диагноз за последние 6 месяцев!
- И ты хочешь, что бы я шел в клинику, где работают врачи-идиоты.
- Нет, просто мне скучно таскаться по судам с неинтересными делами. К тебе претензий будет больше. Поужинаешь с нами?
Стейси обезоруживающе улыбнулась и он закатил глаза. Нет. Ни за что. Скучно.
- Ладно… и не проси меня надевать чертов галстук.
Она встала, отряхнула руки, подошла и поцеловала его. Он обнял ее за талию и прижал к себе.
- Люблю тебя, - прошептала Стейси и потерлась носом о его щеку.
- И я тебя, - он поцеловал ее снова

Встреча была назначена на семь вечера. Хаус появился в ресторане в 8.30. Он, наверное, пришел бы раньше…если бы у его пациента не случилось приступа ровно в 5.43, и ему не пришлось накачивать его анальгетиками, чтобы тот, по крайней мере, не орал от боли до утра и дал ему возможность подумать. Об ужине он вспомнил в 7.30.
За это время Стейси успела рассказать всем присутствующим, - в лице администратора клиники Принстон Плейнсборо Лизы Кадди и двух ее друзей – молодого и подающего надежды онколога Джеймса Уилсона и его жены Бонни, - что Грэгори Хаус наверняка занят каким-то очень важным пациентом и только поэтому не может прийти вовремя. И что не нужно пугаться, когда он придет. Хамит он всегда. Особенно когда хочет произвести впечатление при первой встрече. Кадди понимающе улыбалась – она уже была с ним знакома, а вот парочка ее друзей нервно переглядывались. Молодой врач даже начал немного косить на нервной почве. Бонни сочувственно погладила его по плечу. Он опустил голову и уставился на тарелку. Лучше бы сделала вид, что не заметила. Стейси и Кадди вежливо посмотрели в сторону. Да, вечер явно не задался…
- Привет всем, этот идиот вздумал блевать кровью прямо на мой галстук, поэтому я без него, извини, Стейси, он мне правда очень нравился, - на одном дыхании выпалил влетевший диагност клиники Тринити, садясь на стул рядом со своей девушкой и без всякого зазрения совести поправляя выпавший на бегу из кармана рюкзака галстук. Совершенно чистый. Стейси просто вздохнула, одарила его ледяным взглядом и подняла глаза на опешивших друзей:
- Грэгори Хаус, человек с которым я живу, за что меня можно признать народной героиней.
- Здравствуйте, Хаус. Рада вас снова видеть, - начала Кадди.
- А я вас нет, - отрезал Хаус, разглядывая Уилсона с женой: - А кто наш косой друг... и его супруга? - Стейси открыла было рот, чтобы ответить, но не успела. - С женой все ясно… а ты должен быть врачом. У тебя привычка держать нож, как скальпель.
Уилсон инстинктивно положил нож на скатерть, скрывая руки. Он себе представить не мог, что такая милая женщина как Стейси может связаться с этим вот… хамом.
- …и специальность у тебя должна быть какая-нибудь мазохистская… Ты не кардиолог, у тебя для этого слишком виноватый вид, и не работаешь на скорой… руки у тебя чистые и от тебя не воняет антисептиком. Если бы ты был гинекологом, ты вряд ли был бы женат…бинго!
- Заткнись! - прошипела ему на ухо Стейси с очаровательной улыбкой. Кадди покачала головой и невозмутимо принялась за салат. Бонни решила последовать ее примеру.
- Онкология, - резюмировал Хаус, победно глядя на Уилсона. Тот зло бросил на стол салфетку и хотел уже было возмутиться на тему: «Что вы себе позволяете?», но Кадди его опередила:
- Джеймс Уилсон, лучший онколог Принстон Плейнсборо. В скором будущем я собираюсь сделать его главой отделения. Его жена, Бонни. Милейшая женщина.
Уилсон решил взять реванш. Не стоило давать спуску этому наглому, - тут Джим, наконец, поднял на него глаза, - небритому парню в пиджаке поверх странной футболки.
- Моя очередь. Тебя увольняли из всех клиник, куда каким-то чудом брали, даже несмотря на то, что ты хороший врач. Стейси десяток раз защищала тебя в суде, и ты до сих пор не можешь поставить диагноз парню, которого рвало кровью всего час назад!
Кадди, Бонни и Стейси в ужасе переводили взгляд от одного к другому. Стейси уже хотела что-то сказать, чтобы разрядить атмосферу, потому что то, что Грэг мог на это ответить, она даже представить боялась, - но посмотрела на диагноста и от удивления не смогла сказать ни слова. Грэгори Хаус улыбался. Так, как даже ей не всегда…
Уилсон, демонстративно не обращая больше на хама никакого внимания, ел свой салат.
Дальнейший ужин прошел в напряженно-тихой атмосфере.
Дома Хауса, естественно, ждал скандал.

Джеймс Уилсон сидел в своем новом кабинете и приклеивал на папку фиолетовую наклейку. Ребекка Уотсон, 39 лет, рак на четвертой стадии, T1N3M+, не операбелен…он вздохнул, кинул папку на стол, ослабил галстук и засучил рукава. Ничего, еще пара десятков этих папок, и можно будет идти домой. И, может быть, дома его даже не будут трогать и дадут посмотреть телевизор.

Грэгори Хаус уже 10 минут сидел в холле учебного госпиталя Принстон Плейсборо и ждал Стейси. Периодически объясняя молодым медсестрам, что он не на прием, а просто ждет. Две медсестры ошивались у регистратуры и обсуждали его голубые глаза. Которые он закатил в очередной раз, когда ему сказали, что Стейси еще на заседании и ему снова придется подождать. Черт его дернул согласиться встретить ее… Сидеть и слушать болтовню сестер было невыносимо. Поэтому он встал, направился к лифту и нажал номер первого попавшегося этажа. Ничего интересного он, правда, на этом этаже не нашел и уже хотел было возвращаться в регистратуру, но взгляд упал на новенькие золотые буквы на не менее новенькой двери. «Джеймс Уилсон, доктор медицины» - гласила надпись. Хаус невольно ухмыльнулся и не раздумывая нажал на дверную ручку. Даже не подумав постучаться.
Уилсон поднял голову только тогда, когда услышал, как за кем-то закрылась дверь в его кабинет, – и увидел того человека, которого меньше всего рассчитывал увидеть.
- Ты…
- Да, я тоже безумно рад тебя видеть, Джимми. Кадди-таки сделала тебя главой отделения? Поздравляю, теперь у тебя будет в три раза больше лысых раковых детишек и бессонницы по ночам. Что это там у тебя? - Хаус ловко схватил с его стола папку.
Уилсон понял, что спорить тут бесполезно. А пытаться выставить - тем более. Единственный способ избавиться от этого придурка был один: игнорировать его до тех пор, пока ему не станет скучно. В чем Джим отказывался себе признаться, так это в том, что небритый придурок ему нравился несмотря на то, что хамил откровенно… что-то за всем этим было. И Уилсон все никак не мог понять что.
Игнорировать, правда, у него Хауса все-таки не получилось.
- Ребекка Уотсон, 39 лет… рак на четвертой стадии… Уилсон, ты идиот!
- Хаус, ты придурок. Что? Посмотри на МРТ – это опухоль!
- Я пропущу еще одну реплику про идиота. Сам смотри – видишь вот это светлое пятно?
- Ну и что? Пациентка пошевелилась в аппарате, бывает…
- И ты глава отделения? А Кадди еще хотела, чтобы я шел к вам работать… еще раз повторяю, для особо одаренных – светлое пятно, около 5 миллиметров. Левее того, куда ты смотришь. Да вот же..! - Хаус нетерпеливо ткнул пальцем в снимок.
- Действительно... но это может быть просто распространение метастазов.
- Ставлю пятьдесят баксов, что это не рак!
Уилсон смотрел на него секунд пять. А что, если и правда не рак? Тогда у Ребекки есть шанс. А если рак, то у него, по крайней мере, будут пятьдесят баксов, чтобы напиться и не думать об этом.
- Идет. Пошли, посмотрим.
- Зачем? Сделайте анализы крови на вирусы и повторите томографию. Только не ее груди, а ее легких.
- Зачем?
- Увидишь, - усмехнулся Хаус, глядя на него в упор.
И через несколько часов Уилсон увидел.
В тот день Стейси поехала домой одна, а Бонни дождалась Джима только после полуночи. Ребекку Уотсон выписали из клиники через неделю. Совершенно здоровой.

- Грэг, что происходит? - спросила Стейси, выходя в вестибюль и накидывая пальто. - За этот месяц ты встречал меня пять раз. Ты меня за год столько с работы не встречал!
- Ничего. Просто скучаю, - поцеловал ее в щеку Хаус, думая о том, что Уилсон, видимо, все еще занимается самобичеванием в своем кабинете. По поводу того… как его? Неважно, он все равно уже умер. С утра.
- Стейси, я на минуту. Подожди меня в машине.
Стейси ничего не оставалось, как пожать плечами и отправиться на стоянку. С твердым намерением дома из него все вытянуть.

Дверь тихо щелкнула и Уилсон молча протянул стаканчик кофе, не поднимая головы от бумаг. Без стука, без «добрый вечер». Джим знал всего одного такого человека.
Хаус уставился на стаканчик, потом на онколога. Тот поднял голову и уставился на Хауса. Прошло секунд десять, прежде чем они оба рассмеялись и Хаус молча взял кофе. Стаканчик Уилсона. Тот просто пожал плечами и отпил из оставшегося.
- Дерьмовый день.
- Жизнь вообще дерьмо, - согласился Хаус и сел напротив.
В ту ночь Уилсон наконец перестал думать о умершем Патрике Суини пятидесяти лет и выспался, не наглотавшись снотворного. Снились ему чьи-то синие глаза.
А Хаус еще долго объяснял Стейси, почему она прождала его в машине полтора часа.

Часть 2
Cogitations poenam nemo patitur
(Никто не несет наказания за мысли - положение из римского права.)

Они стояли на балконе и пили холодный кофе. Июль в Принстоне выдался жаркий – Хаус то и дело вытирал тыльной стороной ладони пот со лба и проводил рукой по шее. Уилсон взглянул на него искоса и ослабил галстук:
- Какого черта мы здесь стоим? Пошли внутрь, там хоть кондиционеры…
- Заткнись и дай подумать…
- Я начинаю жалеть, что уговорил тебя здесь работать… иногда мне кажется, чем ты дальше, тем лучше.
Хаус повернулся к нему. Уилсон посмотрел в просветлившие вмиг глаза, и у него перехватило дыхание. Он тихо про себя выругался и отвернулся. А Хаус чему-то улыбнулся и вылетел за дверь со скоростью света. Уилсон пожал плечами и посмотрел на тающий под солнцем город, пытаясь выбросить эту улыбку из головы.

Когда-то Джим хотел ее так же сильно, как любил. Когда-то у него руки тряслись от того, что он может к ней прикоснуться…
Она что-то тихо простонала и выгнулась под его ласками. Она была красивой сейчас.
Уилсон провел кончиками пальцев по ее животу и накрыл ладонями маленькую грудь. Она прошептала его имя и закрыла глаза.
Он тоже. И на автомате довел начатое до конца. Она кричала и билась, стонала его имя и выгибалась. Он только тяжело дышал и старался ни о чем не думать. Ни о ком не думать.
Через час она уснула, а он осторожно выбрался из постели и заперся в ванной.
Горячая вода успокаивала.
Нет… Не то, неправильно… нельзя…
Рука, лежавшая на животе дрогнула. Его голос…
На прошлой неделе, на ланче, так просто, шутки ради, Хаус подошел к нему сзади и шепнул на ухо: «Привет, Джимми». Уилсон окаменел от неожиданности и от своей собственной реакции.
По телу прокатилась горячая волна, руки задрожали, есть расхотелось моментально.
Когда он пришел в себя, Хаус махал у него перед носом рукой.
- Отомри. И заплати этой жертве Макдональдса за наш ланч, - не дождавшись ответа Грэг пошел искать свободный столик. Джим тряхнул головой и постарался забыть, то, что с ним произошло. Весь день кусок в горло не лез…
А потом началось ЭТО.
«Джимми». Он почти чувствовал его горячее дыхание на своей шее, когда сжимал себя, ласкал, резко и быстро проводя дрожащей рукой по всей длине… и старался справится с этим как можно быстрее, чтобы не успеть подумать, не успеть…
Его голос. Стоило только представить, и все кончалось. Слишком быстро… даже когда он был с Джули.
Через пару месяцев эта самая Джули отправила осунувшегося и нервного мужа к психологу. Тот слушал его положенные шестьдесят минут, записывал что-то, а Джим говорил и говорил, сбивчиво, быстро – про голубые глаза, про хриплый голос, похожий на ветер, шуршащий в траве, про улыбку и про то, какая же сволочь обладатель этой самой улыбки…
Психолог прочистил горло, внимательно посмотрел на Уилсона и сказал – «ничего особенного, это часто встречается, не переживайте».
- Н-ничего страшного?! Вы каждый день мечтаете о том… о том, что бы ваш лучший друг прижал вас к стене и заставил кончить в его руку?!
- Признаюсь, со мной такого не случалось, но…
- Да к черту! Что мне делать?! Я... я женат!! И он... у него есть... любимая женщина!!
- Попейте таблеточки, - психолог протянул ему рецепт. - Успокоитесь, придете в норму. Съездите куда-нибудь один, подумайте, может… записывайте свои мысли. Многим это помогает, знаете ли.
Уилсон нерешительно взял лист и прочитал названия. Успокоительные. Психолог фальшиво улыбнулся и посмотрел в сторону двери.
- Да, спасибо…

Не то что бы ему стало легче после приема. Особенно учитывая то, что сразу по выходе из кабинета зазвонил его мобильный. Хаус…
«Боже ты мой…» - выдохнул Джим и, зажмурившись, поднял трубку.
Вечер прошел по обычной схеме. Джули, правда, осталась довольна.

Часть 3
Imperitia pro culpa habetur
(Незнание вменяется в вину — положение из римского права.)

И Уилсон уехал. На ферму дяди прадедушки сестры его матери – как раз в самое место, чтобы подумать, позаписывать свои мысли (которых уже накопилось на 3 толстых блокнота за две недели – и почти все были о голубых глазах и прочих недостатках обладателя тех самых глаз). И просидел там почти 4 месяца. Кадди была не против, а Хауса никто спрашивать не стал.
Если бы и стали, если бы Грэг и был против – это ничего бы не изменило.
Джим сходил с ума, а Кадди он был дорог. Как друг и лучший онколог соседних шести штатов.

Если бы Уилсон знал, он бы не уехал. Если бы Хаус знал, он бы его не отпустил.

Через 8 недель после отъезда Уилсона Стейси проснулась от крика. Не своего.
- Грэг…? Пять утра… Грэг?!
- Черт… - Хаус растирал правое бедро обеими руками. Боль мешала думать. Он не знал, что с ним.
- Грэг… что?
- Н-нога, острая боль, волнообразная, усиливается после… Черт!!! - больше он говорить не мог, а Стейси вызвала «скорую».
Его отвезли в Принстон-Плейнсборо. Кадди была в его палате через 4 минуты 53 секунды. Он считал. Это не помогало.
- Хаус, это инфекция…
- Кадди, не будь идиоткой! Я… чееерт… э-это не… - темнота, потеря сознания. 7 минут 35 секунд. Голос Стейси.
- Морфий… не больно?
- Больно. Но терпимо... - он сам поднял морфий на три пункта и заслужил неодобрительный взгляд медсестры.
- Он врач, - успокоила ее Стейси, - только дурной на всю голову. Что это?
- Не знаю. Они делали анализы?
Стейси не успела ответить. Он снова отключился.
В следующий раз он очнулся и увидел уставшее лицо Кадди. Почти без макияжа. Глаза красные, под белой блузкой черный бюстгальтер… все так плохо?
- Э-это не…
- Я знаю. Хаус…
Дальше были объяснения про инфаркт и ампутацию. Про то, что он сможет пережить боль, стоит только ввести в его в наркокому. Дальше был недоверчиво-обеспокоенный взгляд Стейси и паника в глазах Кадди.
И «альтернативный метод», о котором Хаус не знал…

Медсестра ввела препарат и сказала, что кома наступит в течении одной минуты.
Стейси кивнула. Хаус постарался открыть глаза.
- Эй…
- Эй…
- Увидимся, когда я проснусь, - чуть улыбнулся Хаус, - пойдем играть в гольф.
Она погладила его по руке и опустила глаза.
- Я люблю тебя, - тихо сказал он и сжал ее ладонь.
- И я тебя, - ответила Стейси, - прости меня.
- За что я…
Темнота.

Кадди положила руку на ее плечо.
- Ты спасаешь его.
- Боюсь, он это так не воспримет.

Когда через два месяца Уилсон вернулся, то нашел пустой соседний кабинет, Кадди, которая дрожащим голосом ему все это рассказывала, опасаясь смотреть в глаза, и бумажку с телефоном Стейси.
- Он бы не пережил! - защищалась она.
- Он Хаус… он бы пережил все!
- Уилсон, он просто человек! Его сердце не выдержало бы…
Джим не дослушал. Когда он доехал до 221В, первым, что он увидел, была эта самая Стейси. Она сидела на ступеньках и нервно курила. Глаза были красными, руки дрожали. И, что самое страшное, Уилсон почти наверняка знал, почему она плакала.

Часть 4
In vitium ducit culpae fuga
(Желание избежать ошибки вовлекает в другую - Гораций «Наука поэзии»)

- Привет, Джим, - она выпустила изо рта струйку дыма и стряхнула дрожащими пальцами пепел. Уилсон покачал головой и сел на ступеньку рядом с ней.
- Хаус?
- Я не могу больше, он ненавидит меня, он…
Джим вздохнул и сжал ее руку. Не об этом он мечтал все месяцы на чертовой ферме.
Самое страшное – он боялся войти. Войти и увидеть Хауса разбитым, на инвалидной коляске, постаревшим… не тем.
- Стейси, он любит тебя… - начал Уилсон, но она не дала ему договорить:
- Джим, он придирается по каждой мелочи, игнорирует меня, молчит сутками… я ему жизнь спасла… а он... он… - на этом она захлебнулась слезами. Онколог снова вздохнул и обнял ее за плечи:
- Ему трудно, Стейси. Больно и трудно… ему время.
- А кто даст время мне?! Джим, он невыносим!
- Насколько?
- Настолько, что я больше не хочу спать с ним в одной постели.
- Ты ведь… любишь его? - Джим испугался. Сильно. Если у него не будет Стейси, он умрет. Хаус не выносил одиночества. Он точно знал – Грэг умрет в одиночестве.
- Я не знаю, Джим, не знаю…
Уилсон замолчал. После нескольких минут этой напряженной тишины он осторожно убрал руку с ее плеча.
- Он там?
- А где ему еще быть…
- Как…?
- Кадди прописала ему викодин. Боли. Он… ходит. С тростью.
У Уилсона сердце пропустило удар. Потом еще один. Ему было страшно входить, он не хотел видеть, не хотел…
- Привет, Уилсон. Пива хочешь?
Джим поднял глаза.
Он опирался плечом на дверной косяк. Трости не было, но Джим точно знал, что, не будь у него в качестве опоры этого самого дверного косяка, Хаус не смог бы стоять. Новые морщины, волосы поседели еще больше, круги под глазами… глаза.
Вот теперь Уилсон понял, чего он боялся. Глаза.
Синий огонь, сводивший его с ума и заставивший забиться в эту глушь и писать, писать…бешеная искра, энергия, солнечный день… ничего не было. Нет, они по-прежнему были синими. Усталыми, холодными, потухшими, как осеннее небо пасмурным вечером.
Сдавшийся, тихий… загнанный.
- Ты так и будешь здесь сидеть или зайдешь в чертов дом?
- Ч-что… да, я... Стейси...
- Потом придет. Пошли.
Он исчез в темноте прихожей. Уилсон все еще не мог войти: так и стоял перед открытой дверью, как рыцарь - перед входом в логово огнедышащего дракона.
- Пойдем… - тихо сказала Стейси.
Рыцарь помог Принцессе встать, и они вместе отправились в логово Дракона.

Дракон сидел на диване и смотрел неработающий телевизор.
Стейси покачала головой и ушла на кухню. Уилсон посмотрел ей вслед, думая, не пойти ли за ней, потом посмотрел на Хауса – и подумал о том, что сказать…
Хаус не смотрел на него. Уилсон еще немного постоял за его спиной, - и нерешительно опустил ладонь на его плечо. Хаус никак не отреагировал. По крайней мере, со стороны казалось, что никак.
Жизнь кончилась. Боль не отпускала ни днем, ни ночью, викодин только немного заглушал ее на время. Он не мог думать, не мог чувствовать, не мог… ничего не мог.
Будто вместе с мышцей он лишился всего. Темнота. С тех самых пор, как он сказал ей что любит и закрыл глаза, - темнота. Он открыл глаза, проснулся – темнота осталась. Рука Уилсона на плече дрожала. Все равно. Все все равно. Его больше нет…
- Прости.
Молчание. Его больше нет. С трупами не разговаривают.
- …что меня не было там.
Труп усмехнулся и закрыл лицо руками.
- Ты бы ничего не сделал.
- Я не знаю, - откровенно ответил Уилсон и сел на диван рядом с ним.
Хаус протянул ему бутылку пива. У темноты есть свои плюсы – за ней хотя бы не видно… ничего не видно.
Уилсон взял бутылку – и на секунду их пальцы соприкоснулись. Джим вздрогнул и покачал головой. Самому себе было страшно признаться. Он любил его.
Разбитого, постаревшего, злого и хромого. Он любил его.
Все равно.
Хаус молча пил пиво.


Часть 5
Abyssus abyssum invocat
(Бездна взывает к бездне)

Следующие несколько месяцев были маленьким адом. Мини-вариант преисподней – на четверых человек с возможностью посещения заключенных. Стейси кашляла по утрам от табачного дыма, которого наглоталась вечером, Уилсон ночевал в кабинете, засыпая с журналом по онкологии на лице. Жена Уилсона плакала ночами в подушку, так и не дождавшись мужа. Будучи уверенной, что у него кто-то есть. И у Джима кто-то был. У него была медсестра из кардиологии, доктор Льюис из Лос-Анжелеса, девушка из регистратуры и еще какая-то блондинка из отделения скорой помощи. Каждая из них продержалась месяц, не больше. Потом Джим покупал Джули цветы, конфеты, надевал зеленый галстук, и они мирно сосуществовали до следующей пятницы. Или среды. Или субботы. А потом звонил Хаус, который и был центром этого маленького ада. Уилсон ехал к нему по первому звонку, сидел у него всю ночь, разговаривая о ерунде и смотря бессмысленные фильмы. Каждый раз, когда за ним закрывалась дверь квартиры под номером 221В, он садился на ступени, обхватывал голову руками и… и просто не знал, что делать. Медсестры и девушки из регистратуры не помогали. Каждый раз, когда он был с ними, он был не с ними. А Хаус был невыносим. От него почти ничего не осталось. Осколки. Виски на дне стакана. Пара десятков решенных дел и спасенных пациентов.
Трость из антикварного магазина. Стейси, руки которой дрожали все больше.
Хаус казался не таким разбитым всего один раз за последние полгода: когда Кадди заставила его взять кого-нибудь на работу. Врачи из клиники отказывались – оставалось одно, взять врача со стороны. Джим сам таскал ему папки с резюме и успокаивал Кадди, когда они возвращались назад, с нарисованными портретами претендентов. В соответствующему описанию в резюме виде. Рядом с фотографией доктора Чейза была нарисована длинноногая модель с малюсеньким мозгом. Хаус разговаривал с ним дольше всех. Уилсон зашел как раз на середине интервью.
- У пациента жар неизвестного происхождения, он не реагирует на успокоительное и на вашу упругую задницу. Хотя на нее сложно не реагировать, - Хаус оценивающе посмотрел на эту самую часть тела светловолосого претендента.
Чейз инстинктивно запахнул пиджак и, набравшись смелости, посмотрела в глаза предполагаемому боссу. И пару секунд помедлил с ответом, потому что отчего-то удивился цвету его глаз. «Надо же… я думал, у него черные глаза. Или карие. А они… такие».
- Я введу ему… - начал молодой человек и вдруг обернулась на вошедшего Уилсона.
- За такое тебя уволят, блондин, - усмехнулся Хаус. - И, возможно, даже посадят. Привет, Уилсон. Ты привел еще невинных жертв на расправу хромому троллю?
- Хаус, зайди к Кадди. Я поговорю с ним. Доктор..? - Джим заглянул в резюме, - Чейз.
- Джимми, моя нога не в настроении. Передай Кадди, если она хочет быстрого секса на столе, пусть сама сюда идет.
- Хаус!..
- Уилсон! - передразнил диагност.
Новоявленный доктор Чейз смотрел на сцену с чуть приоткрытым ртом. Потому что такого он еще не видел.
- Закрой рот, блондин. А то вводить будут тебе, - Хаус встал и вышел из кабинета. По дороге случайно коснувшись руки Джима пальцами. Джим вздрогнул и отшатнулся на полметра. И тут же испуганно обернулся на молодого врача. Тот ничего не заметил. Уилсон облегченно выдохнул и сел в кресло Хауса.

Все было очень просто. Отец доктора Чейза позвонил Кадди, Кадди позвала Уилсона, Уилсон уговорил Хауса. Схема уже была старой, проверенной и хорошо отработанной.
Еще раз пошло пошутив по поводу внешности Чейза, Хаус все-таки подписал его заявление. И следующий месяц стал адом уже на пятерых. Чейз мыл полы в лаборатории, Хаус пошло шутил, Уилсон на него орал, Чейз прятался за дверью и слушал.

- Чейз, завтра в восемь на месте. Я буду к полудню. Свари кофе, - Хаус надевал пальто, собираясь уходить.
- Зачем мне быть к восьми? Рабочий день…
- Рабочий день с девяти. Твой - с восьми. Просто потому что твое имя и цифра восемь хорошо смотрятся рядом. - Хасу вытащил из кармана пейджер - и тут же скинул пальто, бросив его в руки молодому врачу и слишком быстро для хромого пошел к лифту. Там его уже ждала Кадди с папкой.
- Женщина, 37 лет, внезапная остановка сердца, сейчас в реанимации…
- И все? Если ее довел до сердечного приступа муж, я ни при чем.
- У нее жар. Она не реагирует на жаропонижающие препараты.
- Скучно.
- Она альбинос, Хаус!
- Тогда отправьте ее в цирк!
- Это может быть витилиго, - слабо подал голос Чейз, поспешно шагая за Кадди и Хаусом.
- У нее нет белых пятен, это… у нее нет белых пятен. Она альбинос, - Хаус вдруг замолчал, выхватил из рук Кадди папку и отправился в палату. Чейз затравлено посмотрел ему вслед. Хаус, не оборачиваясь, махнул ему папкой.
- Что стоишь? Я с ней разговаривать не намерен.
Чейз бросился следом:
- При витилиго…
- Заткнись, я знаю, что такое витилиго. Звучит красиво, выглядит погано. И это не оно…
- Но…
Уилсон, забиравший папки на регистратуре, заметил обоих и чуть улыбнулся. Может быть, все начинает налаживаться. Может быть…

Джим звонил в дверь квартиры Хауса уже десять минут. Он был дома, Уилсон точно знал. В клинике его не было. Значит, он мог быть только дома. Это был первый раз, когда онколог пожалел, что у него нет ключей от этой квартиры.
Дверь открылась неожиданно. Заплаканная Стейси надевала плащ.
- Ты вовремя, Джим. Поможешь донести чемодан до машины?
- Что?!.
- Я больше не могу. Не могу… - она снова расплакалась и вылетела на улицу, отталкивая по дороге Уилсона.
- Хаус, какого черта.?!
Хаус стоял в дверях спальни, опираясь плечом на дверной косяк. У Джима на секунду сжалось сердце. Он был совсем как тогда, когда он впервые увидел его… после.
Те же глаза, те же опущенные плечи.
- Хаус, не будь придурком, останови ее! Ты ведь любишь ее!
Диагност молча посмотрел на него и ушел в спальню. Закрыв за собой дверь. На улице послышался звук мотора и шум шин по асфальту. Одна секунда. Две. И потом тишина. Мерно тикающие на стене в кухне часы. Ни звука из спальни.
- Хаус! - почти зло крикнул Джим и ударил дверь кулаком. Ни звука.
- Хаус… - уже тише позвал Уилсон, облокачиваясь спиной на дверь спальни.
И снова ни звука. Тишина вокруг была почти осязаемой. Она давила на плечи и оглушала.
- Грэг… - прошептал Джим и тихо сполз спиной по этой самой двери.
Хаус так и не ответил.

Часть 6
Sibi imperare maximum imperum est
(Властвовать собой - высшая власть.)

Хаус часто не отвечал ему. Особенно на вопросы, которые начинались с «почему» и его различными вариациями на тему вроде «какого черта, Хаус?!» и просто «Хаус!!». При ближайшем рассмотрении последняя фраза тоже чаще всего оказывалась вопросом. Почему Хаус хамил пациентам, их родственникам, Кадди, Чейзу, самому Уилсону? Почему он глотал свой викодин горстями и не мог часа без него прожить? Почему Уилсон продолжал покорно выписывать ему лекарство?
На этом вопросе Джим обычно тяжело вздыхал и выписывал очередной. Обвиняя себя в том, что убивает человека, которого любит, медленно уничтожая его печень и почки. А заодно и нервную систему.
Хаус нанял девушку. По совету Кадди. И тут же заставил ее сортировать его почту, приносить ему кофе (чем раньше занимался Уилсон) и бегать с папками. Она кричала, что она дипломированный иммунолог, а не секретарша, на что Хаус неизменно отвечал, что это поправимо и стоит только краситься поярче. И пялился на ее задницу.
Доктор Элисон Кэмерон, дипломированный иммунолог с пятилетним стажем работы, смотрела на доктора Хауса теми же глазами, что и доктор Уилсон. Только ее взгляды он замечал. На ее флирт он реагировал. А Уилсон проклинал все на свете и шел на свидание к очередной медсестре, лишь бы не домой к жене.
В один прекрасный момент это должно было как-то кончится. Либо Хаус переспит с Кэмерон, либо Уилсон сопьется, либо и то и то… а вышло совсем по-другому.

Хаус сидел на диване, смотрел очередной сериал и лениво думал о том, скажет ли Гил «да» Саре. Не сказал. И этот самый Гил как раз давал отповедь этой самой Саре, когда в дверь позвонили. Хаус решил не реагировать. Гил сказал: «Я не могу. И не хочу». Хаус отпил из стакана виски и ухмыльнулся. Ему явно нравилась не эта дура… В дверь позвонили еще раз.
- Если вы хотите привести меня к богу, то мы с ним не знакомы, и я не хочу к нему идти!
Звонок повторился. Хаус поставил стакан на столик, тихо выругался и, тяжело опираясь на подлокотник, встал.
- Если ты что-нибудь продаешь, пар… - мрачно ворчал Грэг, открывая дверь, - …Уилсон?
Следующим, что он увидел, был чемодан у ног Джима.
- Идиот. Попался?
Уилсон пожал плечами и опустил глаза.
- Она попалась. Я… решил пораньше вернуться домой. Как в анекдотах, черт…
Хаус усмехнулся и открыл дверь шире.
- Неделя. Ищи квартиру. Пива нет. Есть виски.
- Идет… Хаус?
Тот тяжело опустился обратно на диван и снова уставился в телевизор. На экране безутешно рыдала Сара. Уилсон сел рядом и только тогда заговорил снова.
- Спасибо.
Хаус молча налил ему виски.
- Спа... - Джим осекся, подумав о том, что слишком часто говорит это, и отпил золотистую жидкость из стакана.
Через час он сидел к Хаусу на полметра ближе, пьяно смеялся и почти падал. Хаус на него искоса посматривал и только завидовал, что не умеет напиваться так же быстро. А очень хотелось. Джим уронил руку на его колено. Грэг сделал вид, что не заметил.
Уилсон тут же почти совсем протрезвел и отдернул руку. Только сейчас до него дошло, что он сделал. Он добровольно согласился на медленную пытку. И более того, он сам попросился в пыточную камеру.
Еще через два часа Хаус ушел спать. Молча.
Уилсон лег на диване лицом в подушку. В нос ударил знакомый теплый, чуть терпкий запах. Одеколон, кофе, джинсовая ткань, бензин, лекарства…и еще что-то неуловимое, чего Уилсон боялся больше всего. Боялся запомнить этот запах и вспоминать его каждый раз, когда… Джим тихо застонал и повернулся, натягивая на плечо плед. Он тоже хранил этот запах. Только теперь к нему примешивался запах шерсти и разлитого когда-то на этот плед карри. Стейси любила карри. Хаус любил Стейси. Черт.
Мысли о Стейси немного отвлекли. Ненадолго.
Темнота. Тихо тикали часы и ветер бился в окно. Джим боялся темноты в детстве. Только не такой. В этой темноте рядом был кто-то, кто принадлежал этой темноте и делал ее теплой. Кто-то, кто пах кофе и лекарствами. Где-то на грани этой мысли и мысли о том, что если прислушаться, можно услышать его ровное дыхание в спальне, Джим и уснул.

Наутро он проснулся с чувством вины перед женой, своими медсестрами и Хаусом - и вполне неоднозначной реакцией организма на вечерний запах, которая и стала причиной чувства вины. Хаус все еще спал. О том, что Хаус всю ночь запивал викодин остатками виски и тихо чертыхался в подушку, пытаясь игнорировать беспокойные кошмары о Стейси и боль в ноге, Уилсон не знал. А под утро диагност прислушался - и услышал тихое спокойное дыхание в гостиной. Джим немного храпел, когда выпьет. Слушая его дыхание,Хаус и уснул. За час до того, как с больной головой и тяжестью во всем теле в гостиной проснулся обладатель дыхания.

Джим стоял в дверях его спальни и смотрел. Минуту, две, три. Потом тихо прикрыл дверь и прислонился спиной к стене. Нет… нельзя. А если проснется. А если…
Он закусил руку, чтобы не стонать. Ноги подгибались. Быстрые ласки приносили облегчение – быстрое, но так же быстро проходящее. Медленнее. Немного… еще немного.
Его запах, его дыхание. Эта его идиотская усмешка краем губ. Он сполз на пол, сжимая себя сильнее, представляя его руку, его губы, его глаза.
Синие. Электрические. Это было слишком. Все было слишком.
- Грэг… - чуть слышно, одними губами.
Все. Только облегчения это больше не приносило, совсем. Он бессмысленно уставился на свою липкую руку и с трудом встал.
Хауса разбудил звук включившегося душа. Спал он часа два.
- Черт, идиот, Уилсон…
«Черт, я идиот…» - думал Уилсон, стоя под потоком холодной воды.

Часть 7
Non omnis error stultitia est
(Не всякая ошибка — глупость.)

Уилсон съехал через неделю. За эту неделю Хаус успел к нему привыкнуть. Больше, чем привык за последние годы дружбы. Соседний кабинет – это одно. А его бритва рядом с твоей на полочке в ванной – совсем другое. На самом деле, Хаус об этом не задумывался. Но когда Джим сказал: «Увидимся завтра» и тихо закрыл за собой дверь, нога настойчиво потребовала очередную таблетку из оранжевой баночки. К черту.
Выходные. Принстон тихо дремлет в своих маленьких трагедиях больших и не очень смертей и счастливых исцелений. По телевизору крутят повторы “General Hospital”. В холодильнике дремлет в своих пузыристо-бессмысленных снах пиво, которого теперь в два раза больше, чем нужно.
На самом деле Хаус не очень-то и любил его. Пиво. В одиночестве лучше всего пилось виски, в баре лучше всего пились мартини и текила - пиво хорошо пилось только с Уилсоном. Под какой-нибудь тупой фильм начала девяностых.
Оставалось тихо выругаться и пробежать пальцами по черно-белым клавишам. Выяснить, что это тоже не помогает, еле добрести до кухни, открыть холодильник – и обнаружить там контейнер с салатом.
«Пытаюсь уберечь себя от голодной смерти в ланч – поимей совесть, этого хватит на неделю», - гласила записка на этом самом контейнере. Хаус усмехнулся, достал его, открыл и вернулся к телевизору. Старый «Кинг-Конг». Отлично. Просто охренеть как отлично. Лучшие выходные.
Хотя...
Салат закончился через час. Терпение - примерно на двадцать минут раньше. Рев громадной обезьяны на небоскребе раздражал так же, как боль в бедре. Если не больше. Ок. Способ номер пять. Он откинулся на спинку дивана, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Темнота. Впрочем, ничего не изменилось. Хаус улыбнулся краем губ и провел ладонью по животу – вниз, к поясу джинсов. Ничего. Неудивительно - если бы его возбуждала собственная рука, он бы уже сам себе ставил диагноз. Вставать за порно было лень. Было лень даже протянуть руку за журналом. Он представил себе Кармен Электру. На коленях между его ног. Она соблазнительно на него посмотрела и облизала губы. Ее глаза загадочно блестели в вечернем полумраке, влажные губы чуть разделились, и она наклонилась, чтобы поцеловать кожу на его животе - над поясом, умело расправляясь в это время с пуговицей и «молнией». А вот это сработало… Он снова тяжело, хрипло вздохнул и позволил голове слегка закружиться от нарастающего возбуждения. Нет, так неинтересно. Хаус снова открыл глаза и посмотрел вниз. С каких пор Кармен стала брюнеткой? Впрочем, так было даже лучше. Она снова облизала губы и обхватила его рукой, нагнулась и провела по горячей коже кончиком языка. У Хауса чуть расширились зрачки – на секунду, как от сильной боли.



Его организм давно начал принимать отсутствие физической боли за наслаждение, а наслаждение - за что-то другое… а она обхватила его губами и тихо застонала. Он снова взглянул на темноволосую макушку между своих ног. Она подняла на него теплые карие глаза, выпустила его изо рта и улыбнулась. Очень знакомой улыбкой. Очень. Очень… додумать Хаус не успел, потому что она снова нагнулась и снова охватила его губами, мягко посасывая и помогая себе рукой. О черт… - кажется, он сказал это вслух. Выдохнул, как завороженный следя за тем, что она делала. Она снова подняла на него глаза. Карие. И улыбка… знакомая. И слишком грубая ладонь, чтобы быть женской. Слишком низкий стон. Слишком знакомый голос. Слишком много ощущений, чтобы можно было сейчас думать.
«…этого на неделю хватит», - появилось где-то на границе сознания и реальности. Раздраженная усмешка и «Хаус…!» с хорошо скрытым беспокойством. В смеси с тем же раздражением.
Он никогда не называл его по имени. Как бы оно звучало этим голосом? Что-то, что учебники по психиатрии называли воображением, услужливо заговорило с ним его голосом. Повторяя и повторяя его собственное имя – шепотом, жарким, невнятным, просящим, почти умоляющим, почти… о ч-че-о-орт…
Кармен Электра исчезла так же тихо, как появилась. А вот образ Уилсона у него между ног, с влажными, приоткрытыми губами - остался. Хаус удивленно рассматривал свою липкую ладонь.
«А это интересно… я ошибся», - было его последней мыслью, прежде чем он провалился в тяжелый сон без сновидений. В чем ошибся, он не признался даже себе. Но это было определенно интересно.
Уилсон звонил ему три раза. Естественно, никто не ответил.


Часть 8
Timeo Danaos et dona ferentes
(Бойся данайцев, дары приносящих)

В клинику он опоздал. Форман закатил глаза и сказал, что они его не ждали раньше ланча.
- Я приехал на ланч. В это время удобнее всего соблазнять Уилсона, - усмехнулся и подмигнул открывшей от удивления рот Кэмерон. Форман закатил глаза еще раз.
- Он это что, серьезно? - поднял бровь Чейз, оторвавшись от разгадывания кроссворда.
- Нет, конечно, - пожала плечами Кэмерон.
- Он трахнет Уилсона раньше, чем ты трахнешь Чейза, - Форман глубокомысленно вздохнул и поскреб ногтем какое-то пятно на стеклянном столе. - Арахнофобия.
- Что? - Чейз снова поднял голову от кроссворда, а Кэмерон, незаметно вытерев уголок глаза, повернулась к доске с симптомами.
- Двенадцатое по диагонали, - пояснил Форман, белозубо улыбнувшись. - «Боязнь пауков как клинический диагноз и психическое нарушение». Арахнофобия.
Чейз и Кэмерон удивленно хлопнули глазами и вернулись к сосредоточенному ничего неделанию. Кэмерон ушла поправлять потекшую тушь.

Уилсон поднял голову на звук открывшейся двери.
- Что случилось? - недоверчиво, оглядывая вошедшего Хауса с головы до ног.
- Я пришел проведать лучшего друга и принес сэндвичи. Должно что-то случиться? - Хаус состроил невинное лицо и кинул завернутые в пластик сэндвичи на стол.
- Ты их отравил?
- Нет, - протянул, устраиваясь на диване и вытягивая ноги, - просто мне некуда было девать печень того парня, который вчера выписался.
- Хаус...
- Я просто принес сэндвичи.
- Ты никогда не делаешь ничего просто так. Тем более ты никогда не делаешь ничего хорошего просто так. Чего ты от меня хочешь?
- От тебя? Ничего.
Уилсон вздохнул и почувствовал, как глаз начал неумолимо косить. Черт, ну не сейчас же... Хаус смотрел на него с плотоядной полу-улыбкой, которая обычно не предвещала ничего хорошего. И которая заводила Уилсона сильнее, чем скачанное из интернета порно - он неуютно поерзал на стуле и сделал вид, что вернулся к документам.
- Ты не будешь есть?
- Нет. Я тебе не верю.
- Как хочешь. Я съем оба. Все равно я расплатился за них твоей кредиткой.
- Хаус!
- Джимми, - прозвучало над самым ухом, и Уилсон вздрогнул. Он заснул на работе и ему стали сниться эротические сны. Ему их в отеле хватает...
- Хаус, это не смешно.
- Совершенно, - так же, на ухо. Уилсон поднял голову. Хаус стоял над ним и делал вид, что вчитывается в документы.
- Иногда ты даже мне не нравишься, Грэг... - устало вздохнул Джим и закрыл лицо руками. Не заметив, что впервые вслух - ему - назвал его по имени.
Он ожидал чего угодно. Звука закрывающейся двери, продолжения спора о сэндвичах - чего угодно, только не рук у себя на плечах.
- Расслабься.
Расслабься?! Он рехнулся... Он под кайфом...
Я рехнулся.
- Хаус...
- Расслабься, идиот...
Уилсон расслабился и закрыл глаза. У Хауса были сильные руки. А у него самого - затекшая спина. И ощутимое неудобство ниже пояса - он свел колени, пытаясь это скрыть, гадая, заметил ли Хаус.
Хаус не заметил, слишком увлекшись тем, что делал. Эксперимент подтвердил опасения. Он хотел Уилсона.
Звук закрывшейся двери заставил очнуться. На столе остались оба сэндвича в плохо пахнущей пластиковой упаковке. Плечи все еще горели. Уилсон тряхнул головой, выкинул ланч и вернулся к работе. По крайней мере, очень попытался.
Часом позже, увидев, как Уилсон флиртует с медсестрой, Хаус понял, что не просто его хочет. Он хочет его только для себя.

Часть 9
А linea
(С новой строки.)

В камине тихо потрескивал огонь.
Эта фраза крутилась в голове у Хауса последние полчаса. Так начинаются или детские сказки, или эротические романы в мягких обложках. Телефон Уилсона не отвечал. Не отвечал… не отвечал… и снова не отвечал. Не отвечать на телефонные звонки было привилегией Хауса. Думать о том, что у Джима свидание или уже продолжение свидания, не хотелось.
В камине тихо потрескивал огонь.
На столике стояли ополовиненная бутылка бурбона и холодная вчерашняя пицца. За этот вечер Хаус уже трижды задумался о том, что, возможно, не стоило так до него докапываться всю неделю. И целовать на стоянке точно не стоило.

- Уилсон, не будь идиотом…
- Отвали, Хаус. Я устал.
- Это жалко.
- Отлично. Я жалок. А ты придурок.
Хаус улыбнулся, наклонился и коротко его поцеловал. Влажные губы остро почувствовали осенний холодок. Чужая щетина царапнула подбородок, чуть заметная усмешка – сердце. Уилсон и рад был бы что-нибудь ответить – но так и не смог. Развернулся, сел в машину и поехал вперед. Куда - не знал даже он сам, не то что Хаус. Через час он притормозил у обочины на другом конце города и уронил голову на руль. Щеку по-прежнему жгло от его щетины.

В камине тихо потрескивал огонь.
Первая фраза, появившаяся в сознании Уилсона, когда Хаус открыл перед ним дверь. Вот теперь следовало что-нибудь сказать. Точно следовало. Вот именно сейчас… вместо того, чтобы сделать, что следовало, Джим сделал то, чего делать не следовало совсем – перешагнуть порог, притянуть Хауса к себе за воротник футболки – и снова поцарапаться о его щетину. И дальше царапать о нее открытую шею и плечи. Царапать о шершавые пальцы кожу.
...Кусать обветренные губы и неуклюже развязывать галстук. Вдыхать запах осеннего Принстона и антисептиков. Выяснить, наконец, не пользуется ли Джим лаком для волос. И выяснить, легко ли расстегивается пряжка на его ремне.

В камине тихо потрескивал огонь. Хаус задумчиво смотрел на пламя, перекатывая в пустом стакане таблетку викодина. Уилсон рассматривал пляшущие тени на потолке и доедал холодный кусок пиццы. Его всегда раздражало, когда Хаус молчал. Почти всегда. Но пицца была вкусной. А Хаус был придурком. И говорить ему это еще раз не было смысла.
- Я не стану освобождать шкаф под галстуки.
- Я не стану выписывать тебе викодин.
- Идиот.
- Придурок.
В камине тихо потрескивал огонь.


Конец.