Русско-японская война привела к революции 1905 года, Первая мировая — к Февральской революции, а за афганской войной последовал распад Советского Союза. Почему же в 1941–1942 годах, испытав несравнимо более тяжелый удар, СССР не распался?



Наполеон считал, что на войне моральный фактор относится к физическому как 3:1. И действительно, было бы трудно понять победу Советского Союза над нацистской Германией, сравнивая лишь экономический потенциал противников. ВВП довоенных Германии и СССР был практически одинаковый, а на 1942 год совокупная экономическая мощь Германии, с учетом завоеванных территорий, превосходила мощь урезанного СССР в несколько раз. Тем не менее Красной армии удалось переломить ход войны в Сталинградской битве.

Более того, экономические теории военного успеха указывают, что важен не только общий объем экономики, но и ее качество (измеряемое подушевым ВВП). Как отметил историк Марк Харрисон, в Первой мировой воюющие страны выбывали из войны в строгой зависимости от степени развитости своей экономики: первой развалилась экономика Российской империи, затем Австрии. Германия продержалась до 1919 года, а Великобритания вообще избежала экономического коллапса. В 1930−е СССР прошел быструю и в целом успешную индустриализацию, но советская экономика уступала по качеству немецкой, особенно сильно — в низкопродуктивном аграрном секторе.

Не отрицая значительного вклада в победу довоенной индустриализации (ну и, конечно, климата и пространства — как же без них), мы все же должны признать, что определяющую роль сыграл моральный фактор — воля к победе, способность к самопожертвованию и сплоченность нации. Причем воля к победе была важна не только на поле битвы, но и в тылу — на заводе и в конструкторском бюро. В результате напряжения всех сил СССР, несмотря на заметно меньший экономический потенциал, удалось наладить производство боевой техники, по количеству и качеству не уступающее немецкой. Например, в 1942 году СССР произвел в четыре раза больше танков, чем Германия, и большинство из них составляли лучшие танки в мире — Т-34.

Но что интересно, насколько Великая Отечественная выбивается из ряда российских войн XX века. Русско-японская война привела к революции 1905 года, Первая мировая — к Февральской революции, а за афганской войной последовал распад Советского Союза. Почему же в 1941–1942 годах, испытав несравнимо более тяжелый удар, СССР не распался? Позволяют ли общие закономерности исторической динамики — клиодинамики — ответить на этот вопрос?
Фактор внешней угрозы

На самом деле именно тяжесть удара объясняет, почему начальные военные поражения не вызвали дезинтегративных процессов в российском обществе. Мыслители прошлого, включая арабского историка XIV века Ибн Халдуна и немецкого социолога Георга Зиммеля, давно отметили, что внешняя угроза сплачивает общество. Но не каждое общество способно к мобилизации всех своих ресурсов под влиянием внешней угрозы — здесь ключевую роль играет его история.

Логично предположить, что в тех регионах земного шара, где военные конфликты особенно интенсивны и вероятность уничтожения всего этноса особенно высока, будут выживать только наиболее сплоченные группы. В доиндустриальную эпоху одними из самых ярких примеров таких областей были степные пограничья между аграрными и кочевыми обществами. Геноцид и этноцид (уничтожение этноса без физической гибели его носителей) были обычным результатом войн между этими двумя типами обществ. Чингисхан был отнюдь не единственным степным полководцем, который вырезал население захваченных городов до последнего младенца. Участь побежденных степняков была зачастую не менее трагична, как показывает геноцид джунгарцев после их разгрома Цинским Китаем. Результатом такого жесткого межгруппового отбора должна быть эволюция крайне агрессивных обществ, обладающих большим потенциалом к экспансии и высоким уровнем внутренней сплоченности. И действительно, эмпирическое исследование автора показало, что более 90% из 65 великих доиндустриальных империй с территориями, измеряемыми в миллионах квадратных километров и населенных миллионами людей, зародились на степных пограничьях.

Возникновение и расширение Московской Руси полностью вписывается в эту макроисторическую закономерность. Между Москвой и ее степным рубежом, который в XV веке проходил по Оке, всего 100 километров. Степняки неоднократно жгли Москву или ее пригороды, а успешный набег кочевников мог означать потери десятков тысяч людей угнанными в полон и убитыми. Национальная сплоченность, способность к самопожертвованию и гиперцентрализованное государство были необходимыми предпосылками сначала выживания, а затем превращения Московского княжества в великую империю. И хотя степное пограничье было закрыто с завоеванием Крыма в конце XVIII века, автоматическая реакция на внешнюю угрозу (особенно по отношению к Москве) остается частью русского «культурного генотипа» до нынешнего дня. Процессы социальной эволюции протекают долго, и как приобретение этносом коллективной солидарности и социальной сплоченности, так и их потеря — дело не одного столетия.

Итак, Москва — это не Мазурские озера или, тем более, Ляодунский полуостров. Непосредственная угроза Москве дисциплинирует и концентрирует национальную волю. Советское правительство и конкретно И. В. Сталин, очевидно, знали это, хотя бы и на интуитивном уровне. Именно поэтому они отказались от коммунистических лозунгов и вернулись к проверенным историей символам для мобилизации населения, в частности к православной религии — ведь православие было структурообразующей идеологической подосновой России начиная с самого раннего московского периода. Отголоски русской истории даже слышны в таких популярных военных песнях, как «Священная война»: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой». Конечно, европейские немцы внешне имели мало общего с азиатскими татаро-монголами. Но если судить по результатам, особенно по их общему людоедскому отношению к «недочеловекам», то сравнение вполне правомерное.




http://www.expert.ru/printissues/expert/2010/17/vystoyat_istoricheskiy_dolg/