- Ой Солхатушко, ой любый мой, запричитала Глафира – не ходи ты в это распроклятое место, - скольких оно уже запогубило! Нехай нукеры всех там порежут, а мы уж после них, сокол ты мой ясный! – Солхат еще больше от таких речей засомневался:
– Ехай одна Кажан-ата! Ты великий дервиш, а мы люди простые не грамотные, нам себя жалко. – Почтительно прижал камчу к левой стороне груди Солхат. - Много нукер побила Естафи-паша из пушка – ике йоз(двести,тат.) мало, думаю оч йоз(триста.тат.) сегодня насовсем умер. Никада такой фокус-мокус моя не смотрела – стари дервиш-казака пушка ездит туда-суда и в нукер хурярит. А вдруг там в загородка что-нибудь как пи-и-изда-анёт! Ты ехай Кажан-ата, я тут со свой мюриды еще мало-мало стоять... - Как в воду поглядел куман – в этот момент и впрямь в крепости П***АНУЛО!!! – Деды-пердуны вместе с Тихоном позасвешие в башнях срубах, запалили порох, а может и чего похуже – Евстафий тот известный был чернокнижник! Чего-то вполне мог своего намешать. Думаю, однако, просто пороху не пожалели... Вобщем весь периметр гетманской усадьбы взлетел на воздух и сам барский дом поразметало по бревнышку – такой вот эч киту! (срань, тат.) - Солхат так и сказал когда пыль малость осела: арт санык бер ягы, говорит! ( ну, жопа!тат.)
Кажан хоть и держался невозмутимо, а побледнел, все ж таки маленько. - Расстроился, значит, что возвышение может не задаться, но твердый характер его и тут выручил: он первый поскакал к руине – а там фантасмагория – бревна, тела, стоны... Ну бревна таскать, покалеченых откапывать это как-то не по господски было бы, так что Солхат, Кажан и Глаша устремилися к дому гетмана. То есть к месту где этот дом раньше находился. А там – все в перемешку – обломки чешской и польской мебели, ошметки ковров-гобеленов и листы от книжек драгоценных кружатся в воздухе. А у подножья скалы шкаф, дверца на ветру –бздынь, бздынь, бздынь! –Нету никого, нету опасности – только грустно как-то ... И дверка – бздынь, бздынь...
Ну кому грустно, а кому свет в окошке:
- Там, там – у шихвонере вход в подземелье, - откуда невозьмись Глаша подскочила, выложила гетманскую тайну. Ну её Солхат отпихнул и в шкаф-то - шмыг! Сделал, значит, Кажана! Кажан тоже мешкать не стал – в шкаф, - оп ля! А за ним и мюриды – в шкаф, в шкаф, шкаф... Все сто мюридов которые живые остались, мурзу охраняя, и последний Чокалдыр. А Глаша не полезла - повертелася-поветелася, позаглядала-позаглядала и... не полезла. Осталась, значит. Стоит она там, задумалася. И слышит сзади голос:
- ЧуднО! Не могу понять как столько народу в этот чемайдан поместилося? Оглянулась Глаша – Петро-тиун стоит, сынишку за руку держит. Нормальный вполне мужик только страсть как волосат и грязный очень. Глаша не удивилася и говорит:
- Что Петя, попустило тебя маленько?
- Попустило, - отвечает Петро, - я и сына мово, Ваню, вот отыскал, - нормально! Только с***ывать отсюда нада Глаша, и поскорее. – Не таков наш Евстафий Григорич, чтобы еще какую х**ню напоследок не удумать. Там у леса коней ногайских не счесть и добра немеряно. Ваня мой едва не надорвался – два ведра золотых желудей приволок. Айда с нами на Довбычку, на Белозерку, Глаша! Барыня с тебя - как с мово х*я аблакат! А я тебя жалеть буду - то что тебя татарин *бал, мне без разницы!
- Что ж с тобой делать, волчара, айда... - вздохнула Глаша, и пошли они все трое прочь с гиблого места. Пошли они - и больше мы с вами, мой читатель, их не увидим. Бог с ними, справятся - надо полагать, потому что ум у них трезвый и чуйка есть - вовремя тикать. Без этой самой чуйки в любые времена человеку - арт санык бер ягы.(жопа.тат.)
А вот как обстоит с чуйкой у остальных персонажей нашей правдивой повести нам с вами, мой читатель, как раз и предстоит узнать.
Натыкаясь друг на друга в кромешной тьме подземного хода Солхат, Кажан и все сто мюридов достигли наконец подземного храма. – Там у корней священного дерева стояли, взявшись за руки Самийла, Семен, Касатка, Агафон и гетман. - Гетман бросил на вошедших взгляд и властно подняв руку со светильником, остановил их. Его голос зазвучал под сводами тихо – он обращался только к боевым товарищам, но и враги слышали каждое его слово:
- Я не знаю, кто из вас мои дети – но верю в то что сказавший об этом, говорил правду. Вы все мне дети рОдные потому и дам я вам последний урок, урок, который может дать всякий родитель своему любезному чаду – урок собственной смерти. Вы знаете что делать! И прощайте! – С этими словами короный гетман Евстафий Ружинский опустил светильник на закрепленный в корнях дерева бочоночек с порохом. Отставший от отряда подранок-Чокалдыр, уже в глубокой старости, рассказывал, что до многновенья до взрыва запорожцы, монах и шайтан-кызга бросились в колодец, что он своими глазами видел как следом за ними ушло стволом вниз, в бездну священное дерево. Что он, хвала Аллаху, отстал и не успев выбраться из подземного хода, уцелел, смог увидеть финал драматичной истории! Я же убежден, что выжили все, бросившиеся в мрачный змеиный колодец. Простая логика подсказывает, что враждебно настроенный к гетману ногаец, его предсмертную речь изложил бы примерно так: «Слушайте меня мои дети – самая большая ошибка моей жизни в том, что я не принял ислам, что не целовал благословенные ичиги солнцеподобного султана Баязета...» ну и так далее. Нет, друзья мои, на самом деле - кроме Чокалдыра были еще оставшиеся в живых. Они то и донесли до потомков подробности этой героической повести, - повести правдивой и не лишенной, к тому же, некоторых пикантных деталей.