[500x467]


- Эй вы, лодыри – вам там, повылазило или шо? –Так мы с вами не то что кара-лыг - сраный кара-табан не откуем! – Медленно охлаждать надо тигель - медленно-медленно! А вы окна двери настежь пооткрывали – все вам, курвам мандрыковским, жарко, понимаешь, – раздался сквозь грохот кузнечных молотков рык старшОго


– Устремившись к суетящимся у тиглей литейщикам, он едва не сбил с ног пробирающегося к выходу перехожего калику.
-Подсыпаем, подсыпаем уголья и качаем, качаем! Только с чувством, с чувством греем - до мясокрасного цвета! - Послышалось из дальнего угла.
- Замешивайте, замешивайте... Лед! Соль! Уксус! Что вы копаетесь бездельники! Готово?! - Будем отжигать! – Эй, дед, - посторонись! – Ковыляющего к выходу из мастерской странника, снова чуть не свалили на пол. Но этот раз - подмастерья, тащившие к наковальне жбан, набитый колотым льдом. Мастер - оружейник , ухнув, подхватил с наковальни откованный клинок и строго вертикально опустил его в ледяную воду... - В кузне кипела работа – в одном углу плавили метал в другом, калили уже откованные клинки, в третьем навивали на стержни жгуты металлической проволоки – ладили ружейные стволы.
-Дедушка, брысь на хуй отсюда! Зашибем - плакать станешь! Ну народ! Уже прямо пОд руку клянчить лезут! - Подмастерье, сгреб, было, попрошайку за ворот, но тот резко перехватив дерзкую руку, откинул капюшон - парень остолбенел: – с покрытого сеткою морщин лика, холодным огнем жгли серые глаза – не разберешь то ли скоморошьи, то ли праведниковы:
-Убери руки, охламон: прокляну - не встанет! Пр-рочь с дороги, гОвно! – старец, оттолкнув хлопца, степенно вышел вон.



Снаружи, под облепленным мокрым снегом явором, его дожидался еще один, помоложе. Этакий, весь из себя – по всему видать опасный: сверху, вишь, одежды песьи, а снизу-то кольчуга дорогая – хорлужная! Почтительно поддерживая старика под локоть одной рукой, а другой опираясь на булатную бутуровку, оскользаясь на перемешанной со снегом глине, он свел его в овраги Лоцманского Спуска. Там, придерживая двух заседланных коней, мрачно горбились в седлах еще двое - тоже ухари - упаси Господи с таким в напёрстки играть.
- Ну, что? – путники спустились на дно байрака и молодой поспешил задать вопрос, который, видимо, давно уже вертелся у него на языке.
-Ничего определенного, - старец пожал плечами, – работают сильно, слажено, со знанием.
- Да это и так ясно было – лучшие на всей Правобережной УкрАине оружейники – что сам?
-Сам? - Сам ни к кому не выходит... Он и со мной говорил не отрываясь от дела. Даже не обернулся! - Говорил и смешивал, там, эти свои флюсы... Да мы и поговорили-то всего ничего – я попросил на обитель - он обещал подумать. Вот и весь разговор.
- Так ты что же - представился ему, преподобный?
- Нет конечно – я просто сказал: «нужно на обустройство обители» - у него многие просют – богатый человек же!
-Вообще-то ты на простого калугера, преподобный Тихон, никак не похож – ОН ведь мог и догадаться...
- А если бы я просто попрошайничал, твое сиятельство, он и вовсе не стал бы слушать. А так я вроде как по делу...
- Что- нибудь этакое заметили, преподобный?
– Как не заметить – лысый он, шапка на нем необычна – кожана, без меха, безрукавка кожана... Кажа-ан еби га! – Прости Господи! Прости Господи Прости Господи!!! И нога деревянна! А еще девка было при нем - видная, красивая такая себе... – старик показал и стало ясно что у той все наместе.
-Наложница, любовница - или ..?
- Мне по чем знать ?! Хотя... - Нет не похоже - не наложница и не полюбовница– холодна, спокойна... Не наложница... Скорей любимица... Он ей хоть и «подай-принеси», но по-хорошему, по-доброму.
-Что же ты преподобный к нему поближе не подошел, разглядеть что он за птица такая - сам себя в взаперти держит, к гостям лицом не оборачивается? Красавица опять же при нем неописиваемая, - насмешливо повел собеседник который помоложе. - Ведь ты за тем и ходил пошпионить!.. И чего нашпионил?! – То-то ходил-смотрел лазутчик – «лысый... ноги нету»...
- Ходил, лазутчик да не дошел, - вздохнул дед. – Там между ним и мной на цепи бесноватый сидел, - не подойдешь!
-Какой-такой бесноватый?
- Обыкновенный бесноватый, только сильно крупный мужичина.
- И что же - ты этого скорбного главой заробели, преподобный?
- Как не заробеть, сынок, когда он человечий череп заместо игрушки по-полу катает.
- Череп круглый – вот он его и катает! – Рассмеялся тот кого преподобный назвал сынком.
- Ну это тебе, Евстафий, при шабле да, - старик кивнул в сторону молчаливо застывшей в седлах варты, - вон, при бунчужных, да при свете сонушка смешно, а мне как-то не по себе сделалось в подвале том евонном.
- Нехорошее место, значит?
- Ясное дело, – кузня не церква, мрачное да огненное! А и где сейчас хорошо?! Погода и та ни к черту, - прости Господи, Владыко всемогущий, - старик перекрестился. - Осень – не осень, зима - не зима!
- Ну-ну, не надо так – в храме свое рвение-умение, а в кузнице своё. И то нужно и другое, не токмо книги твои церковные да молитвы. А погода и впрямь дрянная... – Эх, надо побыстрей до дому, на печь - книжки читать.
- Э! - Все труды человечески для рта, а душа-то завсегда голодная ходит. Вот и глотает она, что ни попадя, душа-то человеческая... А про книжечки-то твои, Евстафий, я знаю, - монах погрозил молодому скрюченным пальчиком. – Плутарха свово полисташь сколько ни то, а после Апулеуса-язычника до охальника Овидиуса перечитываешь, вино хлебное кушаш, да сдобну Глашу шшупаш!
-А хоть бы и так, - отмахнулся Евстафий, - хочу - читаю, хочу - бражничаю, а хочу шшупаю баб!– Вольному воля! Ты старик во мне чувтво вины не взростишь – даже и не пытайся – все пустое! Ну что же - жаль, что без толку съездили, преподобный. - Он махнул камчой, подзывая сопровождающих:
- Хлопцы, проводим преподобного до Кильчинского перевозу, а потом через Мандрыковку наверх и Кайдакским угором до дому, на Суру. – Монах вздохнул, подвигал озабоченно носом:
- Да уж проводите меня сыночки-козачечки, до Непры-реки проводите, в челнок-лодку посадите! Для вас крюк невелик, а мне ноги-то мои старые беречь-холить надо, - заблажил-заблажил и недоблажив, рассмеялся, - с неожиданным проворством, вскарабкался на одного из коней. Ему и помочь не успели, а он уж и перекрестился на добрый путь, пустил лошадь по направлению к Днепру.
На песчаном свее, на самом на сквозняке, укрываясь от секущего чечера (дождь со снегом. тюрк.) за растянутыми на кольях кошмами – весело проводила время за игрой в нарды ватага перевозчиков. Завидев всадников они попритихли высматривая - что за люди такие едут, а признав монаха, вскочили, поскидали шапки. Кланяясь стали креститься.
- Ладно, ладно вам, - проворчал старик, - гляди на них - раскланялися! Вот игра эта ваша дело богупротивное – ну ко покажьте дети - чего тут у вас? – Хм, я так и знал – нарды! Бусурманская потеха, - дай ко их мне сюды Африканушка! - Он принял от старшого грубо раскрашенный складень, и размахнувшись закинул его в воду. – Вот так-то оно лучше будет! Ну помоги мне слезти, Африкан, - не стой как пень. - Преподобный, притворяясь немочным, слез с коня , и побрел к лодкам. Когда он уже входил в челн – его догнал Евстафий - забрел конем в воду и, наклонившись, вполголоса произнес:
- Ты думай, думай, преподобный, а то ведь кто этакое сообразил, - он показал старику рукоять ножа, на которой ветвились побеги с ланцетовидными листьями, - он ведь и до остального досоображается.
- Так и ты думай, гетман! Не мне же со моими-то сединами за характерниками гоняться, - нахмурился старик. У тебя под боком поразвелось длинноносых больше чем служителей церкви, а ты книжками облудными зачитываешься!- Он толкнул кулачком в шею гребца: «Ехай давай, дядя - нето замерзнешь!» - Лодка, болтаясь в волнах, стала удаляться. Погода совсем испортилась и всадники, перемотав лица башлыками, поспешили скрыться в прибрежном, пригнувшемся под тяжестью мокрого снега таволжаннике. Только плевать хотевшие на непогоду лодочники оставались на берегу – они уже выловили свою доску и продолжили свою, неодобряемую церковью потеху...