[600x358]
Усталый гребец, сделав два шага в плывущей по инерции лодке, ступил на песок и завершил свой путь, длиной в безразмерный летний день. Шатаясь прошел он по рипящему песку и побрел изволком к зимовнику, встречаемый недоуменными взглядами дворовых людей. Под их взволнованный ропот Евстафий и вышел к нему навстречу, сопровождаемый двумя бунчужными-телохранителями. – И гонец подошел, поклонился – бледный, но при соображении-памяти. Ружинский сдержанно произнес несколько приветственных слов, а гонец снова поклонился. - Почтительно, но без подобострастия кланяется, - вымотался, но крепится - хор-рош, тихоновская школа, Самаро-пустынская! А устал то, устал – весь в соляных разводах, руки стерты...
- Эй кто-нибудь, да займитесь же вы делом наконец - человек едва на ногах держится, а они пялятся на него всей громадой. - Несколько человек одновременно подались кто куда – каждый по своему исполнять приказание - как кто понял: иные дрова рубить, баню топить, тесто месить, вареники-сырники лепить, а иные просто с глаз долой. И то сказать – чем вот, к примеру, конюх путнику прислужить-угодить мог бы? Не, ну, если верховой гонец – тут конюху дел и дел – расседлать, выводить-напоить коня, накормить, вальтрапы посушить, седлы развесить – уф! А лодочнику – чего? Те что на черных работах – не куховары, не банщики - вытащили думбасик, привязали и отошли в сторонку – поглядывают. А гонец, покосился на засуетившихся слуг, вдохнул и заговорил, хрипло выговаривая слов рек :
- Благослови Господь, хозяин!
- Ты устал, странник, - мягко, почти вкрадчиво усмехаясь в холеные усы, ответствовал гетман. – Тебе покушать надо и отдохнуть. Я уже распорядился – он повел головой в сторону удаляющихся слуг. – А хозяин здесь действительно яа-а –а, Ружинский наше фамилие – слыхал? - И сам ответил за путника – Слы-ха-а-ал! Так вот и тебе и мне - НАМ ОБОИМ - будет удобнее, если ты станешь впредь называть меня – «гетман». Вот так запросто, без церемоний – мой гетман, или Ваша Светлость – как тебе больше нравится, - так и называй. А можно и то и другое: «Ваша светлость, мой гетман.» Каждый раз, произнося слово «гетман», Ружинский как бы прислушивался к звучанию этого слова, одновременно и собеседника приглашая оценить его звучность и весомостью. По-видимому, оставшись довольным реакцией стоящего перед ним, он кивнул головой, поощряя его вновь вступить в разговор.
Гонец прижав ладонь к сердцу, склонился в полупоклоне, да так и не разогнувшись, а только подняв на гетмана желтые рысьи глаза и протянул ему отцовское весло. – Ружинский какое-то время удивленно смотрел на украшенную роговыми пластинами рукоять, затем разглядев, орнамент, кивнул и уточнил:
-Это все?
- Преподобный настоятель Никольско-Самарской пустыни кланяется, шлет свое Святое Благословление... Сегодня утром отправил меня- велел весло это показать и передать на словах – Самийло Корж и Семен Белый. У Коржа лук-самострел, у Белого - нож.
– Нож, надо полагать саморез? – И заметив недоумение посланника пояснил иронически – лук-самострел, нож-саморез, весло-самогреб, скатерть-самобранка. Все - само!
- Та не-е-е... – гонец почесал затылок, - весла смогребные не бувают. Трэба махать – иначе никак не получится.
- Значит ты помахал на совесть, раз за один день управился! – одобрительно усмехнулся Ружинский. – Дай-ка я еще погляжу - весло у тебя все-таки знатное! Где взял?
-Отцовское,.. – Агафон с поклоном передал гетману правИло. - Гетман принял из вздагивающих пальцев гонца желтоватую, отполированную ладонями поколений лоцманов, рукоять. Посверкивающий гранями благородный гетманский перстень ткнулся в тревожно посверкивающий зеленым патриарший перстенек и надушенная рука, на мгновенье соприкоснувшись с истертыми в кровь, утратившими гибкость пальцами чумазого монаха, приняла весло, поплыла по воздуху величественно удаляясь.
Через касание, это, казалось, покинули гребца последние силы – если бы не подхватилм заботливые руки, рухнул бы, как стоял на пыльный спорыш. Но подбежали прилежные слуги - облепили, на перебой предлагая заботу, еду и тепло – известное дело служба холопская. Толкаются, кричат:
- В баньку, банечку,- все как рукой снимет, все как бабушка отшепчет! - С веничком-то дубовым, да с водичкой-то тепленькой!.. – А пуще всех, увертливый как коростель тиун - дождался своего выхода, запричитал:- «Да мы тебе! Да мы для тебя!..» А нет чтобы спросить сперва: - звать-то, тебя как ?! Ну бабы – те любопытные – спросили.
- Агафоном зови... те... – отозвался, обалдевший от поднявшийся суеты инок. А Ружинский, видя что гость, попал в надежные руки подергал себя за усы произнес: - ну-ну... А что «ну-ну» не договорил – сунул бунчужным весло и удалился в свои покои – может читать, а может с ключницей забавляться – и то сказать, от книг никакого проку - читать только глаза зря портить, но книга книге рознь – ото ж!