[510x357]
Остаток дня Евстафий провёл в своих покоях - не желал никого видеть. Обед, к которому, впрочем, едва притронулся, велел подать в хату , и потом, вплоть до вечера, в мрачных раздумьях прослонялся по кабинету. Он то погружался в чтение, меланхолично листая «Malevs Malefikarum», и как бы находя всё новые подтверждения СВОИМ невесёлым, мыслям едва заметно качая головой, то ли соглашался, то ли наоборот - мысленно возражал Хенрикусу Инститориусу - автору очень мрачной, даже по доминиканским меркама, книги. Но книги, как ему в данный момент мнилось, как нельзя больше своевременной
... Вдоволь начитавшись и навздыхавшись, понаставив огромное количество пометок на полях фолианта, он сладко, до хруста в суставах потягиваясь, появился наконец на пороге хаты, и бодрым голосом окликая конюхов велел заседлать коней и подготовить охоту на дроф.
"Попустило, попустило Остапа Григорьича нашего!" - радостно загомонили козаки. Одушевленные его настроением, бросились запрягать лошадей, протирать кленовые, отполированные до блеска хваткими пальцами безжалостных охотников дубинки, к чему собственно и сводилась подготовка к охоте на неуклюжих бестолковых созданий, которых Господь, из сочувствия к человеку, решившегося поселиться, в негостеприимной степи, наделил вкусным мясом и дородной тушкой, одновременно лишив их сообразительности, равно как и способности подняться в воздух.
Ну да не в мясе дело было на это раз - хотелось гетману пороскакаться по степи, по балкам, по ярам в компании веселых беспечных козаков. А тем только дай что-нибудь этакое - хохоту, криков, беготни... Гони, бей, лови! Уф! Ох и насмеялись же! Да и как не смеяться когда джик с перебитыми лапами пытается взлететь - сучит-сучит своими штурпаками, да толку-то - вместо полета одно ползанье! Смехота! А ну ко дубинкой его по башке! Ха-ха-ха - отползался толстожопик! Уже совсем завечерело когда умаявшись и насмеявшись угомонилисьнаконец охотники - пособирали дроф тех что попышнее, а худосочных, да недоролей бросили так, на поживу чекалкам - в степи ничего по пусту не пропадет.
Направлясь к Суре охота, срезая путь поворотила с водораздела в сторону грушевника в тени которого виднелось раскоряченное строение. Бурдюг Степаненки - сообразил Ружинский! Подминая молодые овсы всадники миновали неглубокий яр и выбрались на битымй волами шлях. Там их окружили совершенно голые, худющин и невероятно замурзанные ребятишки - событие! Козаки! Гетман! Они проследовала мимо вросших в землю небеленных бурдюгов, в направлении неожиданно богатых левад.
На меже у самой дороги, опершись на сапу, стояла и смотрела на охотников снизу вверх низкорослая мрачнолицая хозяйка садибы. Когда кавалькада поравнялась с ней, она, отбросив тяпку и приподняв спидницу, широко расставив ноги, стала стоя шумно мочиться в придорожную пыль.- Skoptaza skrofa! – Прошептал в усы Евстафий и сам себя устыдился. Гляди прямо перед собой, уклоняясь от встречи с этим не ведующим сраму, равнодушным взглядом, козаки проехали мимо вдовы. Последний из козаков попридержал коня и, отстегнув от луки пару битых птиц, бросил дичь в лопухи к обоссаным ногам женщины. Но та даже не взглянула на подарок – глядя козаку в переносицу, промакнулась юбкой и, подвязавшись косами, косолапо ступая, ушла на ливаду - сапать. Козак, в смущении, надвинул шапку на глаза и вернулся в строй, ничего не сказав товарищам, а чего было в тех глазах никто никогда не узнал - глубоко надвинул шапку на глаза козачина.
За грушевником они вброд пересекли Суру и глядя на разбегающихся в панике рыбёшек Евстафий усмехнулся –впервые за весь день , – Вот глупые! Кому они нужны... А ведь и мы вот так же! Всполошимся, забегаем - мним беда пришла,- а то и не беда была вовсе, - так пригрезилось. А после разнежимся, разлакомимся - ан тут то и нагрянет, откуда не ждали! – В подтверждение правоты его слов с неба отвесно рубанула в воду красноклювая крачка и, выхватив из воды зазевавшуюся рыбку, ликуя скрылась за поворотом речки...



Сталкиваясь с обстоятельствами ему не подвластными, Евстафий обычно применял тактику позаимствованную им у «заклятых друзей»-татар - выказывая слабость и уступая, вынудить скрытого или скрывающегося врага, напасть открыто, и тем самым не дать изнурить себя необходимостью находиться в постоянной готовности к отражению вылазки, скрывающегося поблизости врага.
Евстафий оборотился к покачивающимся в сёдлах козакам, позвал, ни к кому не обращаясь: А что братцы не от того ли вас так в Поле и на на Перекоп влечет, что здесь нету исполненной трудом и добродетелями жизни? Нету даже в гетманской усадьбе! Что бы мы были с вами без войны, - без татар, без турок?! На что вообще нужен мы, военные люди, без этого, непрекращающегося на Порогах бедлама?.. Слышь, козаки! А может мы просто грубое степное племя, не лучше татар ,- с той разницей, что своё говно смердит слабже. – Ну, предположим, взяли мы на саблю и Левобережье, и Дикое Поле - да мы на другой же день примемся меж собой враждовать – из-за новых пастбищ, из-за рыбных низовых тоней. Эх не дошло бы тогда до смертоубивства! Не про то ли время придумано – закапывать в общей могиле убитого с убивцем?! А? -Молчат козаки, едут. - А что если, братцы вы мои, от всей нашей с вами , геройской филозофии - за одного чужого класть не меньше трёх своих, - останутся только застольные песни «про ворона», «про черну шапку». Мы ж бессердечные, с вами -жестоковыие – отчего потомкам нашим быть другими? Вот забудут они нас еще раньше, чем смиренные погосты наши распылятся в мерзости запустения – и каково нам будет тогда – в раю ли, в аду... бунчужные как по команде подскакали к нему и протянули фляжки. – - - Вы чего это, братовья? – удивился Ружинский.
- Так вы ж воды просили, ваше сиятельство! Только что ихволили сказали: «воду!» – выпучили буркалы Баландины.
- Та не «воду», а в аду, так вы меня значит слухали, паны козаки...- вздохнул Евстафий.- Ничего, ерунда! Это я так, просто... - Домой через во-о-он ту садибу поедем, - он показал свёрнутой в кольцо плетью туда, где между деревьями виднелись камышевые крыши.- А дальше балкой до Суры... Домой пора однако! Довольно уже поохотились ...

Возвращение с удачной охоты – что может быть радостней для сердца козака, - разве что счастливое завершение вылазки в Поле. Когда уже рукой подать до родного зимовника, а заседельные сумки раздуты, что поросята- понарезали хлопцы татарских ушей, а свои уши сберегли - вот они на месте, где им положено быть - при бешенной козацкой башке. Сладко представлять как понесет старенькая мама сумку по соседям – нехай добрые люди видят какой у нее сын добытчик. Как старенькая бабушка тряся седенькой своей головой будет отстёгивать от ушей серги, и под оживлённые крики детей, бросать захмелевшему от обильной жратвы Полкану, провонявшую человечину.- Хорошо и с охоты возвращаться: скачешь обвешанный тушками дроф, с такими же как ты удачливым слегка подвыпившими мужиками, когда кони уже чуют стойло и мощно берут подъём за подъёмом. Домой!

Домой-то домой, а дома покойник...
[699x492]