[699x651]
Когда запыхавшийся инок, возник на пороге, гетман о деле заговорил не сразу - начал издалека:
- Я вот все хотел спросить - ты чьих будешь, инок? Откуда родом, кто у тебя есть из родни? Лик мне твой как будто знакомый, а где видел в толк не возьму.
- Из лоцманской слободы мы. Батя, упокой Господь его душу водил торговых людей через Пороги, покуда не утоп на Вовнигах. А маманя живая на в Половице на Озерках хозяйнует - левадица ,у неё, птица– гуси-утки... Тяжеловато ей – немая она, но справляется...
- Так у тебя матушка немая, - посочувствовал гетман, - а слышит ли?
- Слышит, - только языка нету – отрезанный язык от – пошутил кто-то, хмуро пояснил инок.
- Шутников у нас тут хватает, да и не только у нас, - сжал кулаки гетман. - А ты значит потомственный лоцман! «По воде аки посуху», - смутное видение идущего по воде и с книгой в руках слегка сбило его с мысли. Но, сделав усилие, Ружинский продолжил:
- Лоцман на Порогах первейший человек, без него никак, верно?- он знал что задавая собеседнику вопросы, ответом на которые могло быть только «да», - Знал Евстафий - сказав несколько раз кряду да, собеседник продолжал обычно соглашаться даже будучи внутренне несогласным.
- Что верно то - верно, - согласился, ничего не подозревающий инок, - лоцманы народ уважаемый, смелый.
- А и не всякий лоцман, справится по низкой воде, да по низовке!
- Вот и мой батя не справился,- тихонько вздохнул Агафон. - - Он, правда, к тому времени торговых людей водил через Пороги неохотно- всё больше рыбалил на Вольном. Оружие старое из воды доставал, - говаривал что казну несметную видел на дне, в Собачьем Горле, по низкой воде, в засуху. Да только раз ему такое там открылось, а после ничего кроме ржавых сабель и не достал. Всё потом ушло оружейникам за медные деньги на перековку, Может золото это ему и привиделось, или приснилось. Только головой он от этих своих поисков и повредился. Всё твердил, бывало, покойничек, Царствие ему Небесное - Агафон осенил себя крестным знамением - найду мол золото и будет жизнь моя сиять как царь Непрогрыз. От своих этих мечтаний он и сгинул. В Порогах – там с головой дружить надо, а не мечты мечтать... Только одно весло и нашли на Перун-острове. Вот и все отцовское наследство - весло ясеневое.
- Какое не есть, а наследство, - философски прокомментировал князь. Батю-то как звали?
-Батю? – Еремой..
-Еремеем значит – А байку я эту я эту байку про ЦАря Высокой ВОды - слыхал! Что придет время когда все погубит это Непрогрыз- и Луг, и Пороги, – покивал Евстафий. - Ну, а вот, по высокой воде –любой смелый человек постаравшись сможет? Что скажешь, лоцман? - Не заинтересовавшись историей двинувшегося умом кладоискателя, гетман плёл дальше свою паутину, – Лоцманам по высокой воде самое в время через Пороги ходить, деньгу зашибать, так ведь, кормчий?
- По высокой воде легче – известное дело, - бесхитростно согласился монах.- Нас бывалые лоцманы так и обучали - сперва по высокой воде чтоб к быстрой воде пообвыкли, а после уж правильная наука лоцманская.
- И что ж, скоро ли обучались - быстрой езде-то ?
- От чего ж, - нескоро! Мы ещё совсем по малолетству, бывало, - снарядим мрежи с каючками и айда - на Ненасытец. Кто по старше те, значит, рыбалят, ну а мы мелюзга в каюках как с горы на салазках по быстрику слетим и назад через Настырку волоком каючки волокём. Отдышимся и опять вниз – так вот и забавлялись, - Агафон неловко развёл руки, как бы извиняясь за то что не нашёл себе в детстве более достойной забавы.
-Не уж то прям-таки как на салазках ?!- неискренно посмеявшись,
гетман решился перейти к тому ради чего завёл весь этот малоинтересный разговор: - Так ты позабавься ещё раз, монах, да и мне послужишь заодно. Отправляю тебя за Пороги, к Хортичевому острову - к самому кошевому атаману . Бывал на Хортице?
- Та бывало по малолетству.., - не радуясь ответил Агафон.
- Так то что по малолетству - то не в счет! - Замахал руками Ружинский. - Вот теперь-то тебе самое то на Сичь! Самое то, брат Агафон – запорожцы это, брат тебе не просто так! Это тебе ого! Запорожцы! Ты Агафон, - гетман повел разговор так, как буд-то гонец уж и согласился, - на Хортице, сразу за Остренькой Заборой, у Вшивой Скели причалишь и жди там на песке... Заждаться не успеешь, - он усмехнулся – а тут уж и они тут как тут, лыцари низовые. - Он произнёс «рыцари», намеренно по- простонародному, и выходило вроде что «лыцари» - не такие уж рыцари. - Агафон удивлённо поднял брови.
- Да нет, - поспешил развеять его сомнения гетман, - они люди правильные, у меня с ними разногласий вобщем-то нет - так, иногда, возникает весёлая путанница, от того что всё там у них на низу народ весёлый – и опять « весёлый народ» прозвучало сомнительно. Но Агафон, уже принял игру, понимающе покивал. Видя его внимание, гетман продолжил:
- Будет у тебя знак мой заветный, кошевого атамана. А на словах передашь ему, - мол, князь Ружинский желает видеть у себя, и, что скорей Семена Белого и Самийлу Коржа. И пусть на Кичкасе удвоят, утроят варту. Гетманом меня там не называй – довольно им и князя, понял ли? – Ружинский пытливо заглянул иноку в глаза и Агафон, опасаясь чтоб гетман часом не счел его дурнем, быстро кивнул, соглашаясь с тем, что на Низу Ружинского, действительно, лучше не называть гетманом. Кивнул и тотчас усомнился в самой затее гетмана – плыть за Пороги. - В дорогу поесть - попить тебе собрали уже. Отправляйся как договорим, - помолися и в путь!- Пороги ты знаешь, воды стоят высоко, Непра сейчас быстрая, - что тебе добрый конь везет – знай рули. Сегодня надо плывсть, брат Агафон - завтра задует низовка, - он неодобрительно показал глазами на багровеющее над холмами предзакатное небо. - Пороги, три дня непроходные сделаются, а с низовкой и так бывает, что где три дня там и неделя! А но-о-очью, - гетман мечтательно прикрыл глаза – тишь да гладь! По берегам ни души, луна полная светит... Если сейчас же тронешься - к полуночи пройдёшь Собачье Горло, и заночуешь, себе, на Вольном, - тон и настроение с которым гетман давал напутствие, не оставляли возможности что-либо возразить и всё же Агафон решился уточнить:
- Значит в ночь желательно?
- В ночь, непременно в ночь! – весело, но в душе сомневаясь – вдруг заробеет, откажется гонец, подтвердил Евстафий.
- А что же преподобный ? С ним то как ?
- А преподобный... а что преподобный...? - вопрос застал Ружинского врасплох, - вернёшься с Низа, вот тогда и будем думать про преподобного. Да и не твои это думки – моя печаль и Пустынь, и Половица, и Романково. - Гетман встал, давая понять что разговор окончен. - Да ты часом не трусишь, мил человек? Ты ж из лоцманов, с тобой и Крестная Сила, и благословенье иерарха – кто тебе что!.. - Подзадорил он, приунывшего, было, от перспективы, на ночь глядя, рулить через Пороги монаха.
- Да не, я не то что бы, это... ...боюся, - поскрёб небритую щеку гонец, - а всё ж таки, ночью на Порогах, это самое, короче не ладно там ночью. Известное дело - нечистая балует...
- Ночью неладно, утром с спросонья, вечером с устатку, а днём ветрено – всегда не ко времени! Я с детства на Порогах и ничего нечистого кроме татарвы здесь не видал. Нечиста-а-а-я, - передразнил он гонца. - Сказки это всё, - пустое, суеверия одни...
- И то верно, - трижды перекрестился Агафон, криво улыбнулся, храбрясь...
- Вот и славно, - неискренно приобнял его за плечи гетман, выпроваживая вон. - Ступай, ступай с Богом, готовь свой думбас, Божий ты человек, матерый ты наш человечище!
Едва успел Агафон выгрести из лодки поналетевший песок, как на берегу появился гетман в сопровождении коморного. Коморный нёс завёрнутый в хустку каравай, вязку вяленной тарани, и деревянную флягу. Всё это он с уважительным поклоном вручил переминающемуся с ноги на ногу на остывающем песке иноку. Затем подумал и, вздохнув, присовокупил холщовый мешочек с дорогой господской солью. Гетман тоже не оставил «гонца да без гостинца»- протянул, улыбаясь две расшитые торбинки:
- Вот, в этой красной - тебе укропное с петрушечным семя, как уморишься или спать нестерпимо захочешь - разжуешь горстку другую и усталость как рукой снимет, а в синей для сладкого сна тоже зёрна особые - с устатку, скушаешь - уснёшь младенцем пробудишься перцем, - пошутил, подбадривая снова заскучавшего посланника. - Тебя как тятька с мамкой то звали, до пострига?
- Да я ведь пока только послушник, не пострижен, не созрел покуда...- смутился Агафон. – А звали... да так и звали. Маманя Афоней, а тятя – Эй Ты.
- Афоня - это, вообще-то - Афанасий, - встрял в разговор коморный, но гетман сделал ему знак замолчать. - Вот и хорошо что у тебя такое красивое имя, - Афоня, - заглядывая ему в глаза ласково произнес Ружинский. Вот тебе, Афоня знак мой тайный – он не без торжественности надел на шею порозовевшему от волнения гонцу серебряные гетманские клейноды.
Вздрагивающими от волнения руками поднес к губам Агафон, тускло блеснувшие в лучах заходящего солнца символы высшего гетманского доверия. Тронутый его наивной реакцией Евстафий, приобнял гребца:
- Ну ехай что ли – а то долгое прощание долгие слёзы!
- Спаси Христос – напутствовал его и коморный, по всему видать, не одобрявший господской затеи – отправлять человека в путь на ночь глядя.
- Храни и вас Господь, добрые люди, поклонился гонец и трижды осенив себя крестом навалившись всем телом на весло вытолкнул лодку на открытую воду.

Каючёк заскользил по глади залива, оставляя на затеннённой осокорями воде золотой след, а гетман с коморным, взойдя на скалы сверху глядели ему вслед, пока гребец чуть подзадержавшись в устье, не вышел на стрежень, решительно направивляясь туда, куда его розовым перстом манила колоссальная колонна Стрелицы. - Чего не разглядели они с изволока – так это чего ж замешкался на выходе из реки, уже набравший ход гребец. – Там где мешались бодро днепровские ясные воды с буроватыми водами Суры, взобравшись по стволу, растущего на берегу тополя, в роскошной своей наготе, широко расставив ноги балансировала на склонившейся над тёмной бакалдиной, улыбалась ему, как доброму старому знакомому, вчерашняя банщица. А глаза у ней уже были не черные, а зеленые. Вот так заморо-о-о-чка… – Инок взглянул на перстенек свой заветный. А камушек-то прям на глазах у него с голубенького-то на зелененький, а после сразу и на красный переменился. А та вчерашняя значительно так покивала ему застывшему, как истукану - да, да - это она, не ошибся, дескать. Смеясь, оглаживая ветку, показала, как она умеет обходиться с мужским достоинством попавших к ней в руки монахов и поманила его к себе многообещающе указывая на перезрело темнеющий низ живота. - Агафон ахнул в ответ и, уронив весло, стал как заведённый креститься - Бесстыдница презрительно скривила губы, и сомкнув целомудренно стопы, ахнула головой вниз и скрылась в омуте только её и видали, - набежавшая, от падения в воду её мощного тела, волна качнула думбас и вывела из оцепенения одурелого инока. - Прочь, прочь от недоброго места – замахал он веслом, с перепугу пустив по кривой, прыгающую при каждом гребке как лягушку лодку. Но вскоре, овладев собой, он стал грести широко и размерено - как обычно. А все же сколько-ни то - от бешенного ли рывка, от увиденного ли - тяжеловато как то дышалось - уж не от волнения ли? Забоялся я её? Забоялся? Пристрастно вопрошал себя гребец. Тю, - таки я ее забоялся! А если вдуматься – чего ради? Ну чего бы она мине сделала дура сисятая?! Надсмеялася бы как вчера? Ну и нехай бы.. Да и то сказать - где она , а где я! Вобщем обратно филозофию развел лодочник - сам себя корил и так и этак, но когда угреб подальше – оглянулся. Бо почудилося ему, что вдоль обрыва за камышами крадется, следует за ним, силачка-банщица. А потом послышался, вроде, оттудова и призывный ее смех. Или то выпь хохоталася? Эх зеленоокая!