[500x363]
Проснувшись под утро он, перешагивая через спящих, побрёл по лагерю мучимый жаждой и нос к носу столкнулся с вполне бодрым- как и не пил всю ночь - Окунем.
- Чего не спишь, куренной?
- Да я уж перекемарил, Гапоша! - Обрадовался он Агафону, приобнял как родного, - идем, брат Гапон, я тебя похмелю!
- Я, это ...Мне бы воды попить... – зябко вздрагивая попросил инок.
- От воды, Гапоша, в пузе жабы заведутся, - поучительно промолвил куренной. - Ну, а не желаешь горилки, так я неволить не стану. Мне вот с тобой потолковать надобно, а воды – изволь. – Он подвёл Агафона к бочке с дождевой водой, подождал пока жаждущий напьётся и продолжил:
- Наши сегодня верхами поедут к Ружинскому. Дорогу они знают, так что тебе не обязательно с ними. Я это к тому говорю что мы тебе завсегда рады - я и все, кто в нашем курене. Так ты и оставайся у нас, если тебе по душе козацкая жизнь. Не монах ты, Гапон - так я думаю! К нам тебе надо...
- Как так - не монах?! - усмехнулся Агафон.
- А в душе не монах, - пояснил кошевой.
- Монах не монах, - Агафон пожал плечами - что это меняет...
- Мало что меняет, - согласился Окунь. – А вот козак или не козак – это уж меняет всё, - понял?
- И что же - в казаки мне можно, по твоему?
- Нужно! - Сказал - как отрезал куренной. – Ты Гапон человек рисковый, такие больше для войны способные чем для церковного служения.
- Так ведь это не нам решать - насчёт служения, - покачал головой инок, - среди монахов завсегда и воины были!
- Были, - кивнул Окунь. - Но не все монахи могут быть воины, не все воины могут быть козаки. Низовой козак – человек особый, - он тебе и воин, и монах. А ешё свободный он! Свободнее его нет и не будет, потому как нет над ним никакого закону, кроме закона Коша.
- А заповеди Христовы и Святое Евангелие?! - возмутился Агафон
- Та ты не кипятись, Гапоша! От веры православной - нету несвободы человеку, а закон Коша – в нем всё - и для правильной жизни и для спасения души, да только я не об этом толковать с тобой собирался: -тут другое - оставался бы ты в Коше, в самом деле! Все одно, сердцем чую, в Кош ведут твои дороги, хорошо тебе тут, - он положил руку на плечо собеседнику и заулыбался в темноте.
- Да, хорошо, а не останусь я! С вашими поехал бы к Ружинскому, если возьмут и дальше, потом - в Самарскую пустынь. Надо мне к отцу настоятелю, - не желаю я быть беглый монах, а как свижусь с ним, тогда и решу и про себя и про козачество.
- Вот и ладно, - не стал давить на инока куренной, хоть и чувствовалось - не такого ждал ответа. - Что ж ступай к Байде, он чуть свет уж на ногах, - чего то и он тебе скажет... А чтоб тебе было легче к нам возвращаться, лошадку я тебе дам – не бежать же тебе по степи пешком за Самийлой с Семеном. Лошадка не из лучших, прямо скажем, но ладная такая себе конячка - у татарчуков на конских водах отбили - ты её только первое время по-татарски понукай: «гитмек, гитмек!» или «дурр», он сделал вид что натягивает вожжи, - она сама по нашему научится, ты только с ней побольше разговаривай - она и научится быстро. На такой лошадке не срамотно тебе будет перед девчатами проехаться! – Ну бывай здоров, что ли... Он протянул руку Агафону.
- Спаси Христос! – пожал протянутую руку инок, чувствуя что как то не так, теплее надо бы проститься ему с куренным и не зная как это- по другому. А! Вот возьми перстень-оберег – мне настоятель дал в дорогу, да только я не сумел им воспользоваться – все просрал что имел – нет толку в предупреждениях, если охота пуще неволи – куда хуй туда и ноги
- И у меня в точности так, - усмехнулся Окунь, - я по другому и не хочу, признаться! Я рисковый - мне обереги без пользы... – он вздохнул, как буд-то и гордился собой таким безбашенным, и в то же время жалел себя, непутевого.
- Ну так возьми просто на память! Вещь красивая, дорогая! – Агафон снял перстень, протянул куренному. – Вот!
- Красивый,- кивнул Окунь и принял подарок, надел на безымянный палец- камушек-то, камушек синий как небо!
- А ежели он станет красным, тикай, братуха с того места что быстрей, - значительно посоветовал инок.
- Сроду ни от кого не втикал и зараз не намерен, - засмеялся куренной, - так я распоряжусь про лошадку-то? – Агафон только руками развёл - кто ж от коня откажется, - Прощавай, друг! - И пошел искать кошевого.
- Хлопцы, чуете, хлопцы? А подготуйте Елгу для мово побратима-калугера, - крикнул в темноту куреня Окунь и, подхватив у входа кошму, ушел в заросли донника – « кемарить».


Байда Вишневецкий в накинутой на плечи бекеше, позёвывая сидел на стволе поваленного осокоря перед своим бурдюгом, а Самийла Корж и Семен Белый, несмотря на ранне утро, вполне по-дневному сновали вперёд-назад у бурдюга, раскладывая на колоде недоуздки, путлища и седла. Увидев монаха, Митрий не удивился, пригласил присесть рядом:
- Что неспится тебе, Божий человек?- посочувствовал он иноку.
- Нужно мне в Пустынь, атаман, хочу вот с ними ехать - Агафон показал на собирающихся козаков, - мне Окунь коня даёт...
- Коня, говоришь, даёт... А ты знаешь ли за лошадями ходить,- он заинтересованно провёл рукой по, прорастающим из овчины Агафоновской безрукавки, побегам.
- Слабо, - откровенно признался инок.
- Отчего же, - не уж то лошадей не любишь?
- Не было случая полюбить! – усмехнулся Агафон, - не по нашим соплям - на конЯх то... Вот все наше хозяйство, - он протянул кошевому отцовское весло.
- Не скромничай, - не оценил Вишневецкий. - Ты другое умеешь, чего не постичь, например, мне грешному. Ты сам себя плохо знаешь еще - молодо-ой! А с лошадкам подружись, - какие твои годы – безлошадному в Степи кердык! Да... Чего люди подскажут, чего сам приметишь... Так то... – он снова провёл рукой по ярко зазеленевшему в лучах восходящего солнца агафоновскому гермачку, - хотелось ему, видно, спросить – что за чуда-юда такая безрукавочка, но не спросил сдержался, а вместо этого позвал, обращаясь громко и к Агафону, и к Самийле с Семёном: - Поесть перед дорогой то как - надо, или как, козакИ?
- Да уж и так ели-пили пол-ночи, - не поддержал идею Агафон, и козаки тоже покачали головами – мол, и так ладно, нечего баловАться – ехать, вот, уже надо. – А тут и Агафонову лошадь заседланную привели, - скупо, не проявляя чувств мужчины попрощались, да и тронулись, покрестившись на восходящее солнце.
[700x525]