очень странно осозновать что люди казавшиеся небожителями, иногда они даже были анонимны как боги - оказывается жили в одно время с тобой. Ты открыл для себя их чудесные творенья, потом зарылся по уши в повседневное сучение ножками, влюблялся, растил детей, разводился, ссорился с начальством, а они все жили, жили. Можно было их найти, что-то спросить у них - но что? Что можно было прошамкать суконным языком привыкшим произносить банальности, призведенные мозгом сооружающим банальности. Что можн было сказать, например, Валентину Катаеву - "я обожаю ваши книги"? Так я их и не обожал, хотя "Алмазный мой венец", "Волшебный рог Орегона" меня потрясли. Ага! Можно было сказать: " Я потрясен, примите мои уверения в моем глубочайшем к вам почтении." Но то книга, книга завладевает тобой, у книги свой ресурс, времени для воздействия на читателя. а стих? Вдуматься только в сверх задачу поэта: у вас три минуты, сто восемьдесят секунд - потрясите меня до глубины души, меня циничного, малограмотного, отчаявшегося и уствашего... - Молодые, циничные, малограмотные, задроченные офицерами и сержантами - слушали мы в курилке паренька-новобранца. Я уже прослужил год, я был чемпионом Вооруженных Сил СССР и ложил на армию с прибором. А у слушателей и певца впереди была вечность - два года. Стриженный наголо с торчащими ушами, в стояшем коробом х/б - он пел закрыв глаза, и сейчас через тридцать восемь лет у меня при воспоминаниии об этом бегут по коже мурашки.

Любовь стараясь удержать

Как саблю тянем мы ее

Один к себе за рукоять

Другой к себе за остриё.

Потрясение. Для меня, для солобонов, для долбней-сержантов. Достаточно трех минут. Аватар отдыхает, Джеймс Кэмерон нервно курит.

Умер Евгений Агранович. Я мог найти его и рассказать хотя бы про ту солдатскую курилку.